Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Иди к столу, сынок, — позвала мать.

— Не хочу, — резко ответил мальчик. Он торопливо пытался ухватить мысль, которая ускользала. «У меня тело слабое, некрасивое. Но ведь Илир здоровый, сильный. Почему он мёрзнет на поганой нарте, голодает? Потому что отец — злой! И мать тоже. Она смотрит на Илира так, будто не видит его, будто его совсем нет на свете...»

— Злые! — твёрдо сказал он вслух.

— Кто? — удивилась мать.

— Вы злые. Очень злые, — уверенно повторил Хон. Кивнул в сторону костра: — И огонь у вас злой!

Мать испуганно глянула в пламя. Вспомнила брошенных идолов. Ахнула. «Это они.мстят, — решила обречённо. — Их

обида

поселилась в уме и сердце ребёнка. Идолы заставляют его говорить такие страшные слова».

Майма не вспомнил об идолах. Но тоже испугался: он почитал свой очаг. Да и как же иначе?! Огонь в чуме поддерживается всегда и передаётся из поколения в поколение. Он даёт тепло, силы, уверенность. Он — сама жизнь!

— Сын, я когда-нибудь вырву твой язык, — скрывая суеверный страх, грозно пообещал Майма. — Из-за него я уже потерял тысячи оленей. Не хочу потерять ещё и огонь очага. Запомни эти слова и не серди меня больше.

Хон отвернулся и закрыл глаза. Мать легла последней. Уютно сжалась под ягушкой. Она особенно любила эти минуты, когда ни о чём не думаешь и тело отдыхает. Хотелось, чтобы это ощущение блаженства никогда не кончалось. Но на этот раз чувство радости быстро ушло, и женщина, встревоженная думами, прислушалась к дыханию сына. Хон спал тяжело. Боясь потревожить его, мать не шевелилась, вглядываясь в горку золотисто-красных углей. Говорят, ночью тихо. Это неправда. Стоит задуматься, и вдруг почудится, что на улице негромко смеются и тихо переговариваются. В молодости мать Хона часто выходила крадучись из чума, но голоса смолкали. Иногда, правда, казалось, что они просто отошли подальше.

Так было на всех стойбищах, и женщина каждый раз хотела подслушать, о чём говорят, над чем смеются таинственные голоса. Разговор всегда был тихим, ласковым, будто говорящие боялись обидеть друг друга. И мать Хона решила, это добрые духи навещают её, чтобы успокоить, утешить, подарить приятные сны.

Но сегодня ей подумалось: быть может, вовсе не о добром говорят голоса. И смеются, наверное, не от чистого сердца, а издеваясь над людьми. Уж не злые ли это духи?

Женщина вдруг услышала, как кто-то осторожно прошёл правой стороной чума, наступая на края шока. Остановился у входа, потрогал полог, словно раздумывая: зайти или нет?

— Это идолы. Они явились за нашими тенями.

Но шорох снаружи затих. И больше не повторился. А женщина ещё долго смотрела в темноту, вздрагивая от неприятного озноба.

Рана на лице Илира зажила, но шрам стянул щеку, исказил лицо так, что казалось, будто мальчик одновременно смеётся и злобно скалится.

Руки и ноги мучили больше всего. Кожа на них сначала почернела, потом сошла. Боль немного утихла, но всё ещё терзала мальчика. Особенно по ночам, когда он оставался один на один с ней и с тоской, словно обманутый, глядел на холодное переливающееся сияние над вершинами гор.

Работать в стаде теперь приходилось за двоих. Грехами Живущему стало совсем плохо. Он, не пробежав и десятка шагов, вдруг останавливался и скулил. Пёс ослеп на правый глаз, ходил боком, спотыкаясь первое время о кусты и камни. Илир оставлял ему в тайнике почти необглоданные кости. Грехами Живущий равнодушно грыз их, но от мальчика шарахался по-прежнему: он не верил людям.

Чувствуя весну, олени стали беспокойными. Молодые то устраивали драки, то гонялись друг за другом, будоража стадо. Среди них выделялся весёлый и сильный бычок. Шерсть у него была не серой, как у всех, а голубоватой, точно туман над озером. Этот олень был любимцем Маймы, хозяин ждал от него не только

сильных, но и красивых детей. Они должны будут вернуть стаду прежнюю ценность, а Майме — уважение и зависть людей.

Именно этого оленя не уберегли Илир и Грехами Живущий. Однажды он вступил в драку с огромным быком — вожаком стада. Когда мальчик подбежал, понял — опоздал: голубой бычок, подурачившись, развернулся, чтобы ускакать к молоденьким важенкам, и в этот момент разъярённый вожак ударил его острыми рогами в пах.

Майма побледнел, увидев вечером, что его любимец плетётся среди ожиревших, обленившихся от тихой жизни менаруев. Побледнел и Илир. Понял: хозяин отомстит ему за своего любимца. И обрадовался, увидев, что тот, схватив нерпичью верёвку, пошёл не к нему, а к Грехами Живущему. Но тут же мальчик встревожился. Старый пёс не выдержит ни одного удара!

Грехами Живущий почуял опасность и, оскалившись на хозяина... бросился к Илиру. Спрятался за его спиной. Майма замахнулся было на мальчика, но тут же быстро опустил руку. Усмехнулся:

— Нет, я не буду бить ни тебя, ни его. Ты, новый Грехами Живущий, тоже, наверно, не любишь то, от чего бесится твой брат. Идём, я накажу тебя вместо этого старого пса. Ты молодой, быстроногий щенок, тебе и отвечать. Иди к поганой нарте.

Майма сложил верёвку и пошёл в чум. Илир понял, что

его ждёт. Грехами Живущий не выносил, когда его сажали на цепь. Он выл, задрав морду вверх, будто жаловался небу. Но порой в его голосе явно слышалось что-то похожее на угрозу. Тогда шерсть на загривке поднималась, а кожа на морде собиралась в грозные складки. Постепенно вой превращался в такую тоскливую песню, что Илиру хотелось тоже поднять голову и скулить.

Майма вышел из чума поигрывая цепью. Привязал её к ножке поганой нарты. Поглядел на мальчика, который уныло смотрел себе под ноги, приказал:

— Подойди.

Он был уверен, что сирота заплачет. Тогда всё кончится, как обычно: хозяин ударит виноватого. Конечно, этим не вылечишь загубленного оленя, но на душе станет легче.

Илир быстро глянул на Грехами Живущего и решительно подошёл к хозяину. Майма растерялся: каждый ненец знает — никогда не разговаривай с собакой, как с человеком, и ни о чём не спрашивай её, а то она ответит тебе... Что именно ответит собака, никто не знал, но все понимали: лучше не слышать!

«Ведь он что-то спросил у Грехами Живущего, — встревожился Майма. — Неспроста это. Надо уйти».

Но Илир уже протянул руку и ногу. Он не знал, как хозяин будет привязывать его. И даже сейчас Майма хотел только стукнуть мальчика, чтобы спокойно вернуться в чум, но вдруг увидел глаза сироты: ненависти в них было больше, чем страха. Казалось, что тот, опередив хозяина, ударил первым, не поднимая руки.

Скрипнув зубами, Майма несколько раз обмотал Илиру ногу выше ступни и, хотя знал, что мальчик не убежит, крепко затянул узел, будто привязывал хитрую, умную собаку. И пошёл не оглядываясь.

Но, откинув полог, не выдержал, посмотрел через плечо.

Сирота стоял на том же месте, у ног его вертелся Грехами Живущий. Старый пёс обнюхивал ненавистную железную верёвку и жалобно поскуливал.

Когда хозяин скрылся в чуме, Илир равнодушно поглядел на цепь. У щиколотки она была мелкая, с ржавчиной, а дальше — новая, блестящая. Приподняв ногу, мальчик почувствовал её тяжесть и не удивился. На душе было тяжелей.

Сирота стоял неподвижно, боясь шевелить головой, руками, губами. Нужно стоять долго и долго думать. Голубые великаны думали и стали камнями. Убежать от хозяина нельзя.

Поделиться с друзьями: