Молчать, чтобы выжить

— Насчет какой? — вскинул брови Камакин.

— Ну… — Профессор замялся еще больше. — Насчет более… интимной, чем икра и вино.

Несколько секунд Камакин пристально глядел профессору в глаза, прекрасно понимая, как того смущает этот взгляд (и тайно наслаждаясь этим), затем усмехнулся и сказал, словно только что вспомнил:

— А, вы об этом! С этим придется потерпеть. Вы же понимаете, что у меня нет знакомых сутенеров. — Камакин усмехнулся. — Я работаю не в той сфере, чтобы приобретать такие знакомства.

Бледные, мраморные щеки профессора немного покраснели. Он натянуто улыбнулся и сказал:

— Вы не подумайте, что я какой-то маньяк или бабник. Совсем наоборот. Я хочу сказать, что я никогда не пользовался особым успехом у женщин. Да и не особым тоже. Моя внешность никогда их не привлекала.

«И я их понимаю», — подумал про себя Камакин.

— Ну вот. Я и подумал: если вы хотите создать мне максимально комфортные условия для работы, то… Ну, в общем, моя просьба остается в силе. Если, конечно, вы не считаете ее слишком…

Тут профессор окончательно запутался в словах и, вздохнув, замолчал.

— Понимаю, — пришел ему на помощь Лев Анатольевич. — Такова участь всех ученых. Женщины любят актеров и спортсменов, а не тех, кто возится с пробирками.

— Именно так! — кивнул Павлюков. — Именно поэтому я до сих пор не женат. Да, наверно, уже и не женюсь. Я ведь уже не двадцатипятилетний мальчик.

Камакин прищурился:

— Сергей Иванович, а сколько вам лет?

— Мне? Э-э… Позвольте соображу… Тридцать восемь? — Павлюков задумался и покачал головой. — Нет, кажется, уже тридцать девять. — Он кивнул: — Да, тридцать девять.

— Ну, вы еще совсем молодой человек, — улыбнулся Камакин.

— Как сказать, — уныло возразил профессор. — Вы знаете, у математиков и физиков есть поговорка: если ты ничего не открыл до тридцати пяти лет, то уже и не откроешь. — Павлюков вздохнул. — Знаете, Лев Анатольевич, я тут думаю по вечерам… и все больше склоняюсь к мысли, что я не ученый, а простой ремесленник. Да-да, и не возражайте! Конечно, в голове у меня бродят какие-то мысли, пускают пузыри… Но беда в том, что все они чужие.

Профессор заметно поскучнел, в его маленьких глазках отразилась вековая грусть. Однако депрессия не входила в планы Льва Анатольевича.

— Что за чепуха! — фыркнул он. — Да если хотите знать, я сделал на вас ставку, потому что вы — лучший из всех химиков и физиков, с которыми мне удалось пообщаться. А я общался с академиками!

— Правда? Что ж… Возможно, я себя недооцениваю.

— Таков удел всех гениев, — пожал плечами Камакин.

При слове «гений» профессор заметно повеселел. Глазки его опять засветились. «Хвали меня! Хвали еще!» — говорили они. И Лев Анатольевич добавил:

— Пока в России есть такие ученые, как вы, я за нашу науку спокоен. Если вам интересно мое мнение, то я уверен, что когда-нибудь Нобелевская премия будет ваша.

— Вы преувеличиваете. К тому же Нобелевка — это часть политики, — смущенно произнес Павлюков.

— Об этом я и говорю. Я довольно влиятельный человек, вы это знаете. И я применю все свою влияние, чтобы помочь вам.

— Вы уже помогаете.

— Это так, пустяки. Я говорю о большой помощи. Подождите, дайте только набраться сил. Мы с вами еще перевернем этот мир!

Профессор окончательно воспрянул духом. Он уже не сидел, повесив голову на грудь, а выгнул грудь дугой и растянул губы в торжествующей улыбке.

Чтобы закрепить успех, Камакин добавил:

— Теперь все зависит от вас. Как только работа будет закончена, у нас с вами появится возможность продолжить ваши эксперименты. У вас будет лучшая лаборатория в мире, оборудованная самой современной техникой.

— Ну тогда мы им зададим жару! — восхищенно воскликнул Павлюков и потер бледные, влажные ладони.

Глядя на его восторженную физиономию, Камакин снисходительно улыбнулся.

— Главное — закончить работу побыстрее, — добродушно добавил он. — У меня есть враги, и многие из них дорого дадут, чтобы запихать нам палки в колеса. Так что работайте, дорогой мой. Работайте, пока есть возможность!

Павлюков кивнул лысой головой и сказал:

— О да! Работа, работа и еще раз работа! Вы знаете, Лев Анатольевич, разговоры с вами всегда действуют на меня благотворно. У меня прямо руки зачесались взяться за работу!

— Ну так беритесь скорей. А мне пора. Телефон вы мой знаете, если что-то понадобится — звоните.

Камакин поднялся из-за стола, пожал профессору руку, пожелал ему успехов и направился к двери.

— Лев Анатольевич! — окликнул его Павлюков.

Камакин обернулся:

— Да?

— Э-э… Не забудьте, пожалуйста, о моей интимной просьбе. Ночи здесь такие тоскливые.

Камакин улыбнулся:

— Добро, Сергей Иванович. Приложу все усилия, чтобы найти вам достойную подругу и помощницу на все время вашей работы. До скорого!

2

Они ехали вот уже десять минут. На Перову Шлегель не смотрел. Он не сводил глаз от дороги, а на все вопросы девушки отвечал односложно — да, нет, еще немного. На исходе десятой минуты Татьяна вдруг поняла, что история с «пежо» — всего лишь уловка. Уловка, цель которой — выманить ее из дома. Перова покосилась на немца и вдруг вспомнила, что его профессия — убивать людей. Ее прошиб холодный пот. Она попыталась взять себя в руки и спросила, стараясь, чтобы голос звучал твердо:

— Боря, куда ты меня везешь?

На темных губах Шлегеля промелькнула усмешка.

— Ты же хотела получить подарок, — сказал он. — Вот и получишь.

От его слов веяло холодом.

— Ты сказал, что гараж поблизости, — неуверенно произнесла Перова.

— Поблизости, — кивнул Борис. Усмехнулся и добавил: — От Москвы.

— Что? Ты это серьезно? — Татьяна поежилась. — Ты что, серьезно везешь меня за город?

— Расслабься, детка. Все будет хорошо.

Татьяну забила мелкая дрожь.

— А ну-ка останови машину! — крикнула она. — Останови машину, я сказала!