Молодость века

ПЕРВЫЙ КИНООПЕРАТОР В АФГАНИСТАНЕ

В эти довольно тревожные дни разнеслись слухи, что наместник Мухаммед Сервар-хан будет смещен и на его место назначен министр полиции. Надо сказать, что на Востоке слухи значительно опережают события и, как правило, всегда соответствуют действительности. В последние недели правления Мухаммед Сервар-хана произошел комический эпизод, имеющий отношение к кинематографии или, вернее, к ее истории, поскольку это случилось почти сорок лет назад.

Дворец «Баги-Шахи», находившийся в нескольких верстах от города, был очень легкой конструкции: резные двери-окна придавали ему вид прозрачного сооружения; с его башен, балконов и крыши открывался незабываемый вид на рисовые поля, вода которых по ночам отражала лунный свет, на длинное шоссе, терявшееся между неясными силуэтами крепостных башен и стен, на дальние горы, где вечно белели снега. Все, что происходило на дороге, было видно издали. Всадник, мчавшийся быстро на арабском коне, человек, медленно подвигавшийся на ленивом осле, прохожий, шагавший в тени деревьев, длинной линией растянувшихся вдоль арыков, — все это, как в перископе, попадало в поле зрения всякого, кто смотрел из окна «Баги-Шахи» на длинную ленту шоссе.

Однажды заметили на дороге странную группу приближавшихся всадников.

Впереди на громадном карабаирском коне ехал очень маленький человек. За ним конвой окружал вьючную лошадь. Из вьюка торчали ножки какого-то аппарата. Человек оказался оператором Госкино товарищем Налетным и приехал делать съемки в Афганистане.

Никто никогда до него ничего не снимал в Афганистане. Не существует такой кинохроники, которая отражала бы природу, жизнь и быт тогдашнего Афганистана. Естественно, что там, где обычный карманный кодак вызывал расспросы и общее недоумение, в высшей степени непонятной и даже опасной должна была показаться машина на длинных ножках, у которой вертятся две ручки, издающие при этом странный звук, и не видно, для чего это, собственно, делается.

Товарищ Налетный был типичным боевым советским кинооператором, который привык снимать на фронтах гражданской войны, действуя в самой разнообразной обстановке. И в Афганистане он чувствовал себя так же, как в любом пункте Советской России, где нужно что-то снимать.

Его не удивляли ни странности афганского быта, ни тридцать пять дней езды верхом под палящим солнцем.

Ему отвели в саду маленький домик из одной комнаты. Там он и расположился со своим аппаратом, пленкой и маленьким багажом.

Прежде всего было заснято консульство. Затем Налетный отправился на базар. Его сопровождала громадная толпа, с изумлением следившая за этим нервным и крикливым человечком, неутомимо вертевшим две ручки у странного ящика. О таком удивительном явлении немедленно донесли начальнику полиции. А он с величайшим испугом сообщил о происшествии, последствия которого никто не мог предвидеть, Мухаммед Сервар-хану.

Наместник, выслушав подробный доклад «полис-реиси», призвал своего секретаря «мунши», имевшего славу умного и опытного человека, умевшего читать даже куфические надписи, и поручил ему выяснить все дело, узнав, «чего хочет человек с машиной».

Так как даже самые исполнительные чиновники не решались близко подходить к таинственному аппарату, то разговоры велись преимущественно тогда, когда оператор оставлял его в своем домике, превращаясь, таким образом, в простого смертного.

Усердно производя съемки, насколько позволяло небольшое количество пленки, которое находилось в распоряжении оператора, он как-то спрятал часть заснятой пленки в круглую металлическую коробку и положил ее между прочими вещами в своей комнате на пол, неподалеку от жестяного бидона с керосином. Дверь оставалась открытой.

При «Баги-Шахи» был громадный сад, вернее парк, с многочисленными цветочными полями, бассейнами и аллеями. В нем жили всякие дикие и полудикие твари: змеи, джейраны, очень большой горный орел-кондор с подрезанными крыльями. Он имел скверный, драчливый характер, и особенное бешенство вызывали в нем белые и блестящие цвета. Мы часто садились завтракать в саду. Если на ком-нибудь из нас были надеты белые брюки, то кондор очень ловко и бесшумно подбирался сзади к сидевшему и одним ударом крепкого кривого клюва разрывал брюки сверху донизу. Тогда пускались в ход стулья, палки и всякие другие предметы. Обращенный в бегство кондор удирал, смешно переваливаясь на ходу и взмахивая подрезанными крыльями.

Обычно он бродил весь день по саду и двору, а к ночи взбирался на свою любимую горку, выделяясь зловещим профилем на фоне белой стены.

Когда же случилось ему забрести в домик оператора, он сразу наткнулся на блестящий предмет — бидон с керосином. Усердно продолбив его в нескольких местах и устроив в комнате керосиновый потоп, кондор принялся за жестянку с пленкой и прорезал ее своим клювом, как ножом. Пленка была изорвана и, кроме того, вымочена в керосине.

Горю оператора не было предела: пропали его труд, его удачные снимки и пленка, которой было так мало. Приходилось начинать все снова.

Между тем возникли серьезные осложнения и с Мухаммед Серваром: он никак не хотел поверить, что мертвые, несуществующие люди могут двигаться на экране, как мы ни старались подробнейшим образом объяснить ему суть дела. Лучшим разъяснением послужил бы киносеанс. Но как его устроить? Электричества, конечно, в Герате не было. Доставить из Кушки по вьючным тропам кинопередвижку с мотором было очень нелегко. Однако мы решили сделать именно это.

С величайшими трудностями нам удалось достать и привезти по частям принадлежавшую какому-то политотделу кинопередвижку. С еще большими трудностями мы ее собрали, установили и устроили сеанс — первый в Афганистане. Следует отметить, что произошло это в такой момент, когда советская кинематография собственно еще и не родилась, а существовала лишь революционная кинохроника.

Вскоре оператор уехал в Кабул, заснял там ряд интереснейших эпизодов из жизни афганской столицы, в частности, торжества по случаю национального освобождения и, наконец, вернулся в Москву.

Крайне интересно, сохранились ли эти хроники 1921 года в архивах и демонстрировались ли они у нас?

КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОЕ ВОССТАНИЕ ЭНВЕР-ПАШИ И ЕГО ГИБЕЛЬ

Новый генерал-губернатор прибыл в сопровождении пышной свиты, состоявшей почти исключительно из молодых офицеров. Это был вполне цивилизованный человек. Но не так-то легко оказалось ему войти в курс дела огромной пограничной провинции, в которой исторически (со времен Эюб-хана) сложилась некоторая оппозиционность к Кабулу и где с давних пор правил по древним обычаям Мухаммед Сервар-хан. Надо сказать: если Мухаммед Сервар-хан и не имел европейского образования, то обладал большим опытом и природным умом.

Одновременно со сменой генерал-губернатора в ноябре 1921 года появились первые сведения о том, что «великий вождь ислама» находится в Восточной Бухаре. Им оказался Энвер-паша. Очень быстро стало известно, что Энвер-паша объявил себя «верховным главнокомандующим всеми войсками Ислама, зятем халифа и наместником Магомета». Этот титул признал за ним в специальном фирмане, разосланном всем курбашам, находившийся в Кабуле эмир бухарский Саид-Алим-Тюря-Джан. В чем заключались планы Энвер-паши? Они были грандиозны и совершенно наивны. Ему казалось, что он сумеет создать султанат, который объединит мусульман Средней Азии и Кавказа в одно самостоятельное государство. Но, во-первых, трудящиеся мусульмане поддерживали Советскую власть, а, во-вторых, на страже их интересов стояла Красная Армия. Только сумасшедший мог поставить перед собой такую задачу.