Монахиня Адель из Ада
Шрифт:
— У него, к примеру, пассия имеется… на кухне…
— Ну, это уже не новость. Хорошо устроился ваш «месье косарь»!
— И я о том же! Так хорошо устроился, что даже меня не раз приглашал пойти с ним, отобедать, пока никто не видит…
— А что, обслуга голодает? Сильно недоедает?
— Ну, к примеру, бывает так, что, ежели чуть припозднился на приём питания, то и голодным остался…
— И куда же девается положенный каждому порцион?
— Положенный? Каждому? Нигде про такое не читывал, уж извините за мою дремучесть…
—
— Оно-то конечно, на бумаге, видимо, всё так и прописано, да только в жизни всё наоборот выходит. Частенько выходит наоборот…
Глава 25 Печник
Следователь оказался не таким уж верноподданным «солдатушкой». Синий его мундир отпугивал вольнодумцев, то бишь инакомыслящих, а зря. Он просто любил синий цвет и на допросы, происходившие вне здания прокуратуры, одевался согласно личному вкусу.
Страдавший вольномыслием Владислав Акимович выдал нравоучительную фразу:
— Вы, господа рабочие, политически слепы, ничем не интересуетесь, газет не читаете, о существовании законов едва слышали — на этом-то вас и ловят!
— Ну, да…
Увидев, что его нравоучения не поняты, а также вспомнив, что дворники народ аполитичный, усталый следователь махнул рукой.
— Однако, вернёмся к делу, подытожим то, что вы успели мне сообщить в ходе двух допросов. Итак…
Следователь порылся в бумагах, достал из вороха два листка.
— Итак, мы имеем следующее: вы, Голубцов Архип Степанович, вчера рано утром…
— На рассвете!
— … на рассвете подметали территорию у здания……
— Так точно-с!
— Долго подметали?
— Да порядочно-с!
— И за это время успели два раза увидеться с госпожой Курятниковой Елизаветой Павловной?
— С кем-с?
— С той мадам, которая осуществляла надзор за порядком ночью…
— А-а-а-а-а… С дежурной дамой?
— Как угодно!
— Да, я виделся с ней два раза… может, и больше…
— Больше? При каких обстоятельствах?
— Да ни при каких, всего два раза виделся я с ней… на… накоротке…
— Накоротке?!
— По работе…
Следователь рассмеялся, вытер лысину, расстегнул воротник рубашки.
— Ну-ну, продалжайте, месье Голубцов…
— В первый раз она попросила открыть ей кухню…
— А во второй?
— А во второй… Попросила, чтобы я открыл дверь чулана…
— Который располагается в хозяйственном флигеле?
— Так точно-с!
— И что же было дальше?
— Она пришла не одна, а с той девочкой, которая…
— С Александрой Ворониной?
— Да-с! Она попросила меня запереть девочку в чулане!
— В каких отношениях вы состоите с госпожой Курятниковой?
— Да ни в каких-с!
— А вот другие свидетели утверждают, будто она вас домогалась…
— Врут всё!
— Не думаю! У меня есть сведения, что госпожа Курятникова минимум два раза приходила к вам на… на место вашего
ночлега и устраивала истерики!— Так то было… это… как его…
— Что?! Договаривайте! Говорите всю правду, или я прикажу вас немедленно арестовать!
— За что?
— За пособничество в преступлении и… за сокрытие фактов!
Архип так и не смог договориться с представителем закона. Слишком уж витиевато выражался следователь, дворникам такие речи слушать пытка. Оставалось положиться на судьбу. И на бутылочку. К последней только приложиться, вестимо.
Когда дворник возвращался в свою спаленку, по коридору мужского отделения для слуг всё ещё бегали маленькие девочки, но Архипу уже было не до них.
А вот печник, тот к следователю не ходил, ненужным показался. Он-то выспался на славу и спокоен был, как никогда, потому-то и устроил весёлые потягушечки в подвальном коридоре, с привлечением зрителей, какие в ту минуту мимо проходили.
— Ох, и долго же я спал… Зато все печечки налажены, теперь работают исправно, не зря вчера трудился до самой ночи! Теперь мадмуазели вряд ли будут жаловаться на холод. Пусть только попробуют заикнуться, что им зябко!
Ему навстречу вышла заплаканная Верочка.
— Ты что здесь делаешь, кроха? Почему в слезах? Снова ночью замерзала, ась?
Верочке было не до шуток. И почему события последних двух-трёх суток прошли мимо печника? Оставалось удивляться его счастливому неведению.
— Месье печник, вы, случайно, не видели мою подругу Шурочку?
— Не видел я здесь никаких подруг. Учтите, мадмуазель, здесь подруг не бывает и быть не может!
Шурочка ещё больше покраснела, уже не от слёз.
— Не обижайтесь не меня, пожалуйста, я прекрасно знаю, что здесь дортуар для мужчин, но мне сейчас, пожалуй, не к кому обратиться с просьбой…
— А почему вы не на занятиях?
— Занятия на сегодня кончились!
— Тогда идите на прогулку! Товарки ваши, то бишь, мадмуазели, небось во всю развлекаются, мячиками перебрасываются, в крокет играть изволят…
— Не обижайтесь, но нам всем нынче не до того…
— Что так?
— Через две недели или три… будет дворцовый бал, все сидят по дортуарам, платья меряют…
— Ну и вы бы шли со всеми платьица примерять, рюшами любоваться!
— Прошу вас, месье печник, вы, пожалуйста, не обижайтесь на то, что мне приходится перечить вам, но… Горе у меня, не могу я идти на бал!
— Да что вы всё «не обижайтесь!» да «не обижайтесь»? Заладили!
Верочка громко разрыдалась. Печник склонился над ней, чтобы утешить.
— Рыдаешь-то чего, кроха? Какое горе у тебя, ась?
Верочка достала платок, высморкалась, вытерла слёзы.
— Пропала моя лучшая подруга Шурочка Воронина…
— Вот незадача! А чем я могу помочь?
— Понимаете, она, скорей всего, так и осталась в том флигеле, где была заперта позапрошлой ночью, в наказание за кражу хлеба на кухне…