Монастырские

– Сам по себе человек ничего не может. Но есть Бог, и Он может всё. И если человек возложит всё упование на Бога, если станет каждый день умолять Его о помиловании, просить помощи, то Он даст силы терпеливо переносить тяготы жизни, без уныния встречать скорби, и ежечасно славить Творца, давшего жизнь, показавшего свет. Жить так – это значит жить ради Господа, и ради Господа жертвовать собой. Вот тогда и начнётся преображение души, и человек вдруг обретёт крылья, которые позволят ему подняться над собственным «я». И тогда человек будет каждый день в полёте, он будет подниматься и над этим миром, и над собственными страстями. Молитва будет соединять его с дыханием Бога, и он будет каждый день новым.

– Трудно поверить в твой идеализм. Просто не могу представить, чтобы, например, сам по себе злой человек вдруг стал добрым, жадный – щедрым, злопамятный – милостивым… Хм…

– Чтобы это понять, надо попробовать хотя бы так начать жить, Вера. Человек, который живёт для Бога, такой человек живёт тем самым для других. И каждый день приносит себя в жертву ради Бога, ради пользы ближнего. Такой человек получает свет и отраду от самого Бога. Почему те, кого мы называем святыми, стали такими? Потому что всё, что они делали, они делали во имя Господа. Они через немалые труды научились каждый день приносить себя в жертву ради Бога. Они смиренно терпели скорби и лишения ради Господа. И Господь посылал им духовные дары, Он утешал их неизреченной благодатью. И такие люди укреплялись от Бога духом, это были могучие духом люди. И этих людей, святых людей, ничто не могло сломить в этой жизни. Потому что с ними был сам Бог. И они знали, что эта жизнь на земле промелькнёт как сон. И не эта жизнь главное. А главное то, что будет после неё.

– Ну и что будет?

– Царство Небесное, Вера. Царство Небесное.

Я слушала Богдана и не хотела его слушать. Я думала о том, что Богдан прав, и мне это не нравилось. Я ловила себя на неприятном ощущении. Вот что это, что? Вот сейчас закричу ему: «Хватит давить на совесть!»

– Хватит! Хватит!

Мы вздрогнули. Кто-то кричал близко, в этом голосе было отчаяние. Раздались выстрелы. Мы, не глядя друг на друга, побежали к окну. Туман окутывал двор. Фигурки людей двигались, прыгали, смешно кланялись друг другу, бросались на землю, будто собирались целовать её в знак покаяния перед Богом.

– Господи, помилуй, – тихо сказал Богдан.

Я взглянула мельком на него. Он крестился и повторял молитвы.

Во дворе стреляли, люди прятались за деревьями, за детскими горками, перебегали от дома к дому. Мы увидели, как чей-то силуэт мелькнул вблизи от нашего подъезда. Хлопнула дверь. Когда в квартире раздался долгий звонок, я испугалась. «Нас арестуют, если мы впустим к себе этого человека», – подумала я. Богдан строго взглянул мне в глаза («Он прочитал мои мысли», – подумала я), и ушёл в прихожую.

Незваный гость оказался симпатичным высоким парнем лет двадцати восьми. У него были чёрные выразительные глаза. В них можно было прочитать интерес и желание познакомиться с милой девушкой. Его широкие плечи и тренированный торс также привлекли моё внимание.

– Хватит, – повторил он нервным голосом то, что кричал во дворе. – Только не говорите ничего. Хватит слов. Хватит стрельбы. Хватит.

Мы молчали. Он не стал ждать приглашения, закрыл за собой дверь. Богдан кивком указал, куда надо идти, и все пошли в его комнату.

Богдан уложил парня на диване. Я перевязала раненую руку.

– Спасибо, ребята. Ничего не бойтесь. Это не опасно. Так, разборки между своими. Меня зовут…

Он замолчал, взглянул на меня, улыбнулся глазами, и продолжил:

– Константин.

Я протянула ему стакан с водой и ушла. Пусть поболтают с Богданом о жизни, а мне-то что. Но любопытство оказалось сильнее моего равнодушия, а равнодушие оказалось напускным. Как только я осталась одна, мне стало скучно. Я слышала голоса. Ладно уж, пойду, послушаю, мне всё равно нечего делать.

Как пусто в моей жизни. Как хочется чего-то красивого. Любви? А может, замуж? Но за кого… Желающих, может, и хватает, но всё не то, не то… Вот и этот, Константин. В его глазах я увидела интерес. Вот сейчас, войду в комнату, пройдусь медленно, с задумчивым видом, сделаю вид, что ищу книгу, постою перед шкафом, мельком взгляну в сторону гостя, и…

Да, вижу, вижу, я ему интересна. Всё так, как я и представляла. Ха. Хм. Я быстро чувствую настроение другого человека, если это касается меня. Пожалуй, я слишком люблю саму себя, свою красоту, свой ум, но люблю ли кого-то другого… Когда задаёшь себе такие вопросы, становится страшно. Почти так же страшно, как и в минуты размышлений о смерти. Страшно заглядывать внутрь себя и видеть там пустоту. Во мне нет ничего, во мне пусто, вот что понимаешь, когда смотришь не в зеркало, не туда, где красивые глаза с накрашенными ресницами, очерченные помадой губы, а смотришь в душу. Вот там всё не так, как в зеркале. Там всё некрасиво, уныло, страшно. Там – пусто.

Неужели я люблю себя вот за эту пустоту? Нет. Но любить себя ради этих красивых глаз – глупо. Наступит время, когда они утонут в морщинах, а вместе с ними утонет и моя красота. И вот что тогда? Будет ли мне, как и прежде, чем восторгаться в самой себе? Чем тогда я буду гордиться, когда утрачу свой блеск? Деньгами? Славой? Могущественным мужем (если он будет)? Но ведь это всё лишь приложение ко мне. А лично я, что останется во мне такого, чем я смогу гордиться? О, страшные мысли, о, жестокие мысли, зачем вы мучаете меня. Я теряюсь от этих мыслей. Я хочу рыдать, бежать от самой себя.

Я слышу, Константин рассказывает про перестрелку во дворе. Звучат известные фамилии. Андропов, Брежнев… Щелоков заручился согласием генсека на арест шефа КГБ, но чекисты, охранявшие дом 26 на Кутузовском проспекте, оказались удачливее группы спецназа МВД… Ага, видно, наш Константин из чекистов, раз так их нахваливает. Хм.

+++

Роман с Константином получился скучным.

Мне быстро надоели его долгие поцелуи, торопливые движения рук, это глупое дрожание пальцев.

– Послушай, Костя, – мой голос прозвучал, пожалуй, нежно, и это выдало мою издёвку. – Ты, наверное, в детстве был алкоголиком?

– Почему ты это говоришь?

– У тебя руки дрожат.

– Это тебе лишь кажется.

– А, поняла. Это – озноб любви. Ха-ха!

Он посмотрел на меня так, как умел это делать – без выражения. Это, подумала я в который раз, профессиональное.

– А вас там, где ты работаешь, учат скрываться за пустотой глаз? – перебила я себя.

Он молчал. В его глазах видны были деревья из окна напротив. Они тянули ко мне свои щупальца. Мне не хотелось ни к этим щупальцам, ни к этим глазам. Я отвернулась к настоящим деревьям. Они так хорошо шелестели в открытом окне. Они были настоящими.

– Вот деревья – настоящие. А ты – нет, – сказала я.

Он подошёл и взял меня за плечи.

– Ты опять? Тебе не даёт покоя моя работа. Перестань.

– Нет, Костя. Мне не даёшь покоя ты сам.

– И это плохо, судя по твоей интонации?

– Плохо, да. А знаешь, почему?

– Не хочу знать.

– Значит, знаешь.

– И что же я знаю?

– Что ты мне надоел.

– Ты не выспалась. Завтра у тебя будет другое настроение. И всё будет по-старому.

Я оттолкнула его.