Монстры на орбите [= Чудовище на орбите]

Джин глубоко вздохнула:

– Тогда Молли не моя мать. Не зря я слушаю…

Колвелл осадил Джин взглядом.

– Не спешите… Там, где была одна яйцеклетка, стало восемь. Восемь идентичных. Я позволил им развиваться нормальным образом, хотя мог бы продолжать процесс деления до бесконечности… Через несколько дней, когда клетки стабилизировались, я взял восемь здоровых женщин-заключенных в лазарет. Я впрыснул им снотворное и напичкал соответствующими гормонами, а потом имплантировал каждой в матку по зиготе.

Колвелл рассмеялся, развалившись удобно в кресле.

– Восемь беременностей, и никогда я раньше не видел, чтобы женщины были настолько изумлены. Одна из них, Молли Саломон, посчитала, что у нее ремиссия болезни, и бежала из Дома до рождения ребенка. Моего ребенка. Предполагаю, имею право сказать это. На самом деле, я считаю, она имела к нему очень маленькое отношение. Последовала серия неудач, и я потерял из виду ее и восьмого ребенка, – он с сожалением покачал головой. – Это пробило неприятную брешь в замысле, но все же у меня оставались мои семь… И вдруг, семнадцать лет спустя, в Столице, на Земле, я забрел в офис и там – вы! Я знал, что меня ведет судьба!

Джин облизнула губы:

– Если Молли не моя настоящая мать, тогда кто же?

Колвелл сделал грубый жест:

– Не имеет значения. То, что непосредственный донор забыт, к лучшему!

Джин сказала как бы мимоходом:

– Чего вы добиваетесь? Вы доказали, что это может быть сделано; зачем прятать бедных девушек в глуши Кодирона?

Колвелл проказливо подмигнул:

– Эксперимент еще не окончен, моя дорогая.

– Не окончен?

– Нет. Первая фаза блестяще завершена, теперь мы повторим процесс. И в этот раз я запущу в дело свое собственное семя. Я хочу восемь больших сыновей. Восемь больших мальчиков Колвеллов.

Джин тихо сказала:

– Это глупо.

Колвелл заморгал, замигал:

– Ни в коем случае. Желание иметь потомство – это одно из самых сильных человеческих побуждений.

– Люди обычно делают это по-другому… Ваш метод больше не сработает.

– Не сработает? О, Земля, почему?

– Вы не имеете больше доступа к женщинам, которые будут вынашивать плод. Здесь нет… – она осеклась, почти что закусив язык.

– Очевидно, мне не надо искать очень далеко. Восемь здоровых юных девушек в расцвете сил.

– А мать?

– Одна из моей восьмерки. Доротея, Джейд, Берника, Фелисия, Санни, Черри, Марта – и Джин. Любая из вас.

Джин беспокойно заворочалась:

– Мне не очень хочется быть беременной. Ни естественным путем, ни искусственным.

Колвелл снисходительно покачал головой:

– Несомненно, в этом есть некоторые трудности.

– Ладно, – сказала Джин. – Что бы вы там ни планировали, не включайте меня. Потому что я не собираюсь делать это, что бы вы там ни говорили. Мне плевать.

Колвелл наклонил голову, и щеки его слегка порозовели.

– Моя дорогая юная женщина…

– Давайте без «дорогих юных женщин»…

Прозвучал звонок телевызова. Колвелл вздохнул и тронул кнопку. На экране появилось лицо Джин, испуганное и отчаявшееся. За ним казенная комната и два внимательных человека в форме. «Несомненно, Черри», – подумала Джин. При виде Колвелла Черри пронзительно закричала:

– Вы втянули меня в это дело, доктор Колвелл, вы и вытащите.

Колвелл заморгал с глупым видом. Узкое живое лицо Черри налилось злостью и раздражением.

– Сделайте что-нибудь! Скажите что-нибудь!

– Но… что случилось? – потребовал Колвелл.

– Меня арестовали. Говорят, я убила человека!

– Ах, – сказала Джин со слабой улыбкой.

Колвелл дернулся вперед:

– Что все это значит?

– Это безумие! – закричала Черри. – Я не делала этого! Я даже не знаю его, но они не позволяют мне уйти!

Один из полисменов сказал хрипловатым голосом:

– Вы растрачиваете и ваше время и наше, сестра. Мы взяли вас с такими уликами, что вы отсюда никогда не выйдете.

– Доктор Колвелл! Они говорят, что накажут меня, убьют меня за то, чего я не делала!

Колвелл ответил раздраженным голосом:

– Они не могут доказать, вы это или не вы.

– Тогда почему они не позволяют мне уйти?

Колвелл потеребил подбородок.

– Когда случилось убийство?

– Думаю, этим утром.

– Это все чепуха, – сказал Колвелл с облегчением. – Утром вы были здесь. Я готов засвидетельствовать это.

Один из полицейских хрипло рассмеялся. Черри закричала:

– Но они говорят, что на нем мои отпечатки пальцев! Шериф говорит, что в этом сомневаться невозможно.

– Смехотворно! – взорвался Колвелл, чуть не визжа.

Один из полицейских склонился вперед:

– Дело совершенно ясное, Колвелл. Иначе ваша девушка не разговаривала бы с вами так свободно. Что до меня, я никогда не видел более простого дела, и я ставлю сотню долларов на то, каким будет приговор.

– Они убьют меня! – закричала Черри. – Они только и говорят об этом!

– Варварство! – разбушевался Колвелл. – Проклятые дикари! И они хвастают цивилизованностью здесь на Кодироне!

– Мы достаточно цивилизованны, чтобы вылавливать ваших убийц, – заметил уравновешенно шериф, – и поступать с ними так, чтобы они убивали только один раз.

– Вы слышали когда-нибудь о коррекции личности? – спросил Колвелл язвительно.

Шериф пожал плечами:

– Эти песни не помогут, Колвелл. Здесь пока еще честная страна. Когда мы ловим убийцу, мы помещаем его туда, где он больше никого не побеспокоит. Никаких там этих пустячков и дурацких госпиталей, мы простые люди.

Колвелл сказал осторожно:

– Почему вы стараетесь возложить вину на эту девушку?

– Есть свидетели, – сказал шериф самодовольно. – Двое заметили, как она входила туда, где был убит этот самый Гем Моралес. Дюжина других видела ее в Райской Аллее примерно в то время. Абсолютная идентификация, никаких вопросов. Она завтракала в кафе «Нью-Йорк». И решающий довод напоследок – в помещении, где произошло убийство, повсюду отпечатки ее пальцев… Колвелл, я говорю вам – бесспорное дело!