Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
— Тоже нет.
Кроме идейных споров, мужское общество доходит до словесного осуждения определенных институтов, в частности церковных, о которых люди в тех краях спорят много больше, чем о светских структурах. В мужской компании сурово критикуются личности, возглавляющие упомянутые институты: скотовладельцы бранят самого прелата, взимающего десятину скотом. В Лорда в 1320 году под вязом на площади пятеро местных мужчин обсуждают надвигающуюся уплату десятины с приплода, так называемого «карнеляжа»:
— Придется платить карнеляж... — говорит один из них.
— Ничего не будем платить, — отзывается другой, — лучше найдем сто ливров монетой, чтобы нанять пару человек, которые убьют епископа.
— Свою долю я внесу охотно, — заключает третий. — Деньги будут вложены как никогда лучше,.. (II, 122).
В деревне Кие, не очень отличающейся от Монтайю и расположенной ниже по течению Арьежи, лучше видна такая мужская компания, характеризующаяся одновременно и спорами, и общностью. Раймон из Лабюра, овцевод и виноградарь (II, 325), дает детальное свидетельство о множестве неформальных и более-менее многочисленных мужских ассамблей, которые имели место на Пасху, на Вербное Воскресение в социальных рамках деревни [541] . Я говорю
541
II, 319, 323, 326. Показания Раймона из Лабюра: II, 309—328. Только одно из этих собраний отмечено присутствием женщин.
Как бы то ни было, даже если все происходит вне территории деревни, церковь, площадь перед церковью, месса и особенно время перед или после мессы фигурируют в качестве привилегированных зон общественной жизни мужчин. А может, у мужчин верхней Арьежи было особое место в приходском храме (хоры)? Тогда как жены их были отделены в нефе? Мы этого не знаем. Достоверно, во всяком случае, что мужская половина населения считает церковь деревни своим имуществом, своей собственностью, зданием, которое местные труженики, в порядке повинности или добровольно, построили своими мозолистыми руками... Иерархия епископов и кюре, с этой точки зрения, располагает по отношению к культовому сооружению лишь чем-то вроде права пользования. И церковь и колокола ее — наши. Мы построили ее, купили и изготовили для нее все необходимое. Мы же и поддерживаем ее. Горе епископу и священникам, которые изгоняют нас из нашей епархиальной церкви, которые не дают нам слушать мессу, которые и в дождь не пускают нас на порог, — заявляет перед группой поселян мужского пола, отлученных от церкви, Раймон из Лабюра. Он был отлучен за неуплату десятины [542] . В конечном счете он выражает желание отслужить дикую мессу прямо в поле, вместо мессы ритуальной, закрытой для отлученных, изгнанных из святого места, которое, однако, принадлежит-то им (II, 311, 320).
542
II, 310-311, 313, 316 (я свел несколько высказываний Раймона воедино).
За этими громогласными апелляциями на мужской агоре просматривается протест крестьянской общины с доминирующей ролью мужчин. Общину сплачивает общий дом, иначе говоря, церковь, участие в мессе, во встречах и собраниях перед и после мессы. Эти мужские встречи и собрания фактически образуют общину: она обретает свою плоть и кровь и от этого, возможно, ведет начало община официальная, с ее сторожами, глашатаем (II, 453) и консулами. Все они, вероятно, избирались или кооптировались главами семейств...
Сказать «община» — значит сказать «обычай». Неформальная мужская группа отстаивает обычное право (II, 322, 324) горцев против вводимой десятины, навязываемой прелатами. Она склонна даже противопоставить грубое крестьянское, корпоративное насилие, исходящее от тружеников, иерархическим и даже паразитарным правам, которыми якобы обладают по отношению к мужланам епархиальные власти и церковники. Если бы только можно было отправить всех грамотеев и кюре рыть землю и пахать ее... Что касается епископа, ему я назначаю встречу на перевале. Сразимся за эту карнеляжную десятину. Вот уж погляжу я, что у того епископа в пузе! — горланит все тот же Раймон из Лабюра перед мужской ассамблеей из дюжины крестьян, к которым агенты епископа и консулы приступили с требованием пресловутой десятины скотом (II, 315).
В самой Монтайю, в Айонском крае мужская общественная жизнь, несомненно, носит более латентный характер, меньше бросается в глаза, чем в Кие или Лорда. Великий раскол, свирепствующий в нашей наполовину еретической деревне, страх перед доносительством, некоторое обесценивание церковных институтов — не объясняют ли они частичное отступление мужчин с общественных мест? [543] Следует также добавить, что в Монтайю, на родине странствующих пастухов, истинно мужские встречи зачастую имеют место... далеко от деревни: на пиренейских перевалах, в пастушеских хижинах, на стрижке или на перегонах и, конечно же, на городских шерстяных и овечьих рынках, — чаще, чем под общественным вязом перед церковью [544] . Однако, это не лишает общины маленького Айонского края мужчин. В Праде и Монтайю официальные послания епископа относительно приходской ереси читались в присутствии нотариуса и группы мужчин и именитых лиц, среди которых известные нам Бене, Клерги, Аржелье и др. Эта группа образует, вероятно, «наиболее разумную часть» — в данном случае мужскую — жителей деревни. Стало быть, здесь тоже есть независимая от официальных консульских институтов общность влиятельных мужчин, которые образуют политический скелет местного общества. Добавлю, что привилегированная принадлежность последних к коммуне подчеркивается ономастически: на подходе к Монтайю, в Айонском Праде, по меньшей мере семеро мужчин, носят топонимическое имя «Прад» (Прад Тавернье, Прад Бюскай и т. д.), что подчеркивает важнейшие связи и квазиплеменную сущность, которые соединяют местное название и местный дух с мужской частью населения [545] .
543
См. об ожесточенных стычках в мужском кругу, в ходе которых кюре Клерг нападает на мужчин семейства Мор. См. также о позднейшей подготовке опять же в мужском кругу Моров вендетты против кюре (гл. II).
544
III, 148-151, 378: диалоги мужчин при случайных встречах по пути на рынок или ярмарку. См. также гл. IV—VII, биографию П. Мори и др. пастухов. Можно также задаться вопросом: что, если некоторые характерные черты Монтайю (развитые формы женской социальности: отсутствие до 1320 г. консульских институций; неразвитость мужской и официальной общественной жизни в публичных местах; сила традиционного сеньориального института байлей) не образуют вполне последовательную структуру?
И сравнить их с более современными деревенскими структурами, в которых есть консулат, мужская общественная жизнь в публичных местах и т. д.?
545
II, 237-239, 255-256 (sanior pars мужчин); II, 239, 256; III, 504 (топонимические имена в Праде); см. также I, 339, note 153; II, 366 (то же самое в деревне Аску). Жители Сабартеса используют слова valeur, ualeurcux (valens) для передачи принадлежности персоны к элитарной группе деревни, края.
Вслед
за формами общественной жизни мужчин и женщин остается коснуться форм общественной жизни молодежи на исходе детства и отрочества. Мы уже отмечали, что в Монтайю структуры общественной жизни оказываются в меньшей степени поглощены фрагментацией [системы] domus, внутри которой каждая фратрия находится «под колпаком», под контролем старшего поколения, в лице вдовца, вдовы или пары отца и матери; а стало быть, в деревне желтых крестов нет «молодежного аббата». Кроме того, разумеется, среди неграмотных и не милитаризованных юношей монтайонского XIV века не было тех «обособлений», которые создадут в среде крестьянской молодежи наших последних веков общинная школа и призывные комиссии. Несмотря на такой пробел, некоторая доза проявления молодежной и даже детской общественной жизни, кажется, все-таки присутствует, хотя и достаточно сдержанно, в наших текстах по крестьянской верхней Арьежи [546] . В Ла-Бастид-де-Серу, в Жюнаке дети пасут быков и свиней; играют между собой, поедая репу и брюкву; режут репу ломтиками, потом один из участников игры поднимает ее характерным жестом священника с облаткой (возношение репы-облатки позднее встретится в пиренейском колдовстве XVI века). В другой раз молодые подсобники на уборке проса пускаются на всякого рода шутки (озорство) в амбаре, который служит им спальней. Хозяин набил их туда вповалку. Веселенький вечерок быстро минует ту стадию, которая в наше время была бы простым боем подушками. Один из юных работников, Пьер Асес, совершает в этом импровизированном дортуаре глумливое возношение репы-облатки. Вместо дароносицы он использует стеклянную чашу. Для других пареньков это уже слишком. Они вдруг пугаются. Хозяин в ближайшие дни спровадит этого юного батрака с репутацией опасного озорника и болтуна. Донос, на который одного из свидетелей вынудят под угрозой ножа, позволит отправить шутника в трибунал Жака Фурнье (III, 455—456).546
С этой точки зрения общественная жизнь (спортивная и др.) молодых людей проявляется в бретонской деревне, описанной у Ноэля дю Фая (см. библиографию), в более развитых формах. Также и в деревне Н. Ретифа (см. библиографию) молодежное сознание кажется выраженным с большей силой, чем в Монтайю. Без сомнения, большое количество наших молодых людей слишком рано отправляют для занятия отгонным овцеводством... Разница брачных возрастов (девушки, выдаваемые замуж в подростковом возрасте; молодые люди, вступающие в законный брак в возрасте далеко за двадцать пять лет и старше) могла повредить образованию выраженных молодежных объединений, в которых две половины, мужская и женская, находились бы grosso modo в равновесии. В общем, деление на женщин и мужчин в Монтайю является если не более важным, то, по крайней мере, более ощутимым, чем деление на молодых и немолодых.
Игры, смех и шутки подростков, как видим, не чужды ни серьезному, ни культурному контексту. Служат ли они в арьежских и одских землях также и опознанию возрастной категории и некоторой специфической деятельности игрового порядка, практикуемой в группе молодежи? Вполне вероятно. Ода Форе, вышедшая замуж в Мюрвьель (Арьеж), но уроженка Лафажа (Од), после свадьбы, в возрасте семнадцати-восемнадцати лет, никогда не подходила к причастию (II, 82—83). Почему уклоняешься? — ворчливо спрашивает муж. Потоку что в Лафаже, откуда я родом, — отвечает она, — у юношей и девушек не принято причащаться тела Христова. Стало быть, в тех местах существовала молодежная возрастная группа, распадающаяся на две подгруппы (мужскую и женскую). Из группы этой выходили (в восемнадцать-девятнадцать лет?) лишь после «первого причастия», воспринимаемого как ритуал перехода во взрослость (зачастую это совпадало с замужеством) [547] . Даже в тех местах, где упомянутого ритуала в такой форме не существовало, молодежная группа и две ее подгруппы (мальчики—девочки), вероятно, считались особыми образованиями. И это задолго до возникновения мысли формализовать их, как это будет позднее в Провансе, утверждением молодежного аббата. Те, кому меньше 20 — 25-ти лет, любят петь (я имею в виду застольную песню, которая сопутствует флирту, когда Пьер Мори, едва повзрослев, «выводит девушку» в акс-ле-термскую таверну). Впрочем, эта возрастная группа специализируется на играх и танцах, которых не чураются и молодые, недавно поженившиеся пары. В день святых Петра и Павла, — рассказывает Гийеметта Клерг, родившаяся и вышедшая замуж в Монтайю, — после мессы и обеда пошла я поиграть и потанцевать с парнями и девушками из Прада. Вечером я вернулась в дом дяди в Праде, чтобы поужинать (I, 338).
547
См. также гл. XIII, текст Пьера Отье о важном значении восемнадцатилетнего возраста, понимаемого как культурная граница.
Так и мальчишки, которых соблазняет гомосексуалист Арно де Верниоль, прежде чем удовлетворить похоть, играют и танцуют (III, 42). Однако танец не является привилегией только нежного возраста. В 1296 году на свадьбе Беатрисы де Планиссоль Гийом Отье, будучи уже зрелым мужчиной, выступает в качестве «плясуна». Позднее он приобретает популярность в Монтайю благодаря своему искусству в танцах (I, 218).
Итак, в деревне, если отвлечься от вопросов профессиональной деятельности, женские формы общественной жизни специализируются на информации и внутреннем оповещении. Мужские — на политических решениях и противостоянии внешнему обществу. Молодежные, насколько они проявляются, как таковые меньше связаны с обучением, воспитанием или какой-либо деятельностью, больше — с эмоционально-развлекательной стороной, воплощенной в игре и танце. Преимущественно музыкальное (пение, танцы) обучение девочек долгое время, целые века, будет отражать это состояние умов. Для мальчиков, напротив, мало-помалу утвердится более репрессивное и более интеллектуальное образование.
Глава XVII. Таверна, месса, кланы
Абстракция, скажут мне, отделять друг от друга три формы общественной жизни (каждая, сама по себе, делима далее): мужскую, женскую и детско-подростково-юношескую... В ответ я сослался бы на суверенные права исследователя и подчеркнул бы существование густой сети общих очагов социальной жизни. Некоторые сами собой разумеются: мужчины, женщины, дети оказываются вместе, выбирая вшей или на полевых работах, на улице или в domus. Другие «общие очаги» имеют более четкую привязку: таверна, приходская месса, в особенности...
Таверну, в ее наиболее развитой форме, держит женщина или супружеская чета. Посещают ее в большинстве своем мужчины, но не чуждаются и женщины. Лубочное представление, согласно которому таверна, на манер бистро 1900—1950 годов, — это заповедная территория мужской общественной жизни, не кажется вполне адекватным для верхней Арьежи XIV века и вообще для французского Старого порядка [548] .
Кабатчик. Фрагмент средневекового эскиза шахматной фигуры.
548
См. характерную гравюру первой половины XVII в., изображающую «смешанную» таверну, возведенную по случаю гибрайской ярмарки. В общем, в таверне и тем более дома мужчина (прохожий) и женщина (хозяйка дома) по случаю встречи пьют вместе, чтобы поскорее развязать язык (III, 197).