Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
В самой Монтайю и вообще в районах, импортирующих вино, таверна существует лишь в зародышевой форме. Фабрисса Рив, например, «держит таверну» в приходе желтых крестов (I, 325— 326). Коли так, принимает ли она любителей выпить в лавке? Возможно, но отнюдь не обязательно. Занятие этой кабатчицы состоит прежде всего в том, чтобы «завезти винца» по заказу на дом тому или иному из более-менее богатых односельчан: Клергам, Бене и т. д. Фабрисса, как мы уже отмечали, весьма слабо оснащена для работы по своей профессии...
Настоящие таверны с общим залом для любителей выпить можно найти только в городах, больших селениях и торговых центрах. Здесь крестьяне и крестьянки могут по случаю увидеться или установить контакт с мужчинами, женщинами, девушками, священниками или мирянами из иных краев. В Фуа одну знаменитую таверну держит Пьер Кайра с женой Гайардой, которой доверяется разливать вино. Прохожие, горожане, поселяне графства Фуа — по преимуществу мужчины и несколько женщин — обсуждают здесь сожжение на костре одного вальденса. Отмечаются чудесные детали: Осужденный воздел руки к небу, едва только огонь пережег веревки. Некоторые персонажи в Фуа, наподобие Беранже Эскулана, совершают обход городских таверн (I, 174). Так они собирают и передают разные слухи. Вот способ превращения кабачков в
549
См. досье Гийома Остаца: I, 195.
550
Кустоса — в современном департаменте Од.
— Куда собрался?
— В Акс, отвечаю. Иду к одному еретику. Пусть даст утешение матери моей, помирает она.
Тут один молодой человек, случившийся там (по-моему, Пьер Монтанье), говорит мне:
— Одному тебе не найти. Я провожу.
И мы пошли в Акс вдвоем... (II, 14).
И все-таки таверна вторична. Большое событие общественной жизни, собирающее, как некая воскресная диастола {265} , от домов и пастбищ массу поселян — это месса. Даже посещаемые крестьянами, таверны — это скорее городское, чем сельское явление. Месса же повсеместна, она поется, произносится (I, 145) в каждом приходе (с единственным ограничением: некоторые, не имеющие церкви деревни посылают своих верующих в храм ближайшего селения).
{265}
Диастола — расширение полостей сердца, во время которого оно заполняется кровью.
Если ты неверующий? Катар? И тогда месса приносит свою пользу. В самом деле, она служит местом встречи, например, для сговора с целью умыкнуть кого-нибудь (III, 151). Если ты католик? И того проще: этот культурный акт представляет собой центральный момент исполнения обязанностей верующего. Все наше спасение в мессе, — заявляет все та же Гайарда Кайра, содержательница таверны в Фуа (I, 169). Что касается Монтайю, установлено, что люди, симпатизирующие катарской ереси, как в эмиграции, так и в родных краях, подобно Пьеру Мори и Беатрисе де Планиссоль, достаточно регулярно или с перерывами ходят к мессе (III, 136). Им случается отличиться при случае, не терзаясь противоречиями, католическим рвением в вере (такая «жизнь на два дома» по тем временам не имеет никакого оттенка скандальности). Беатриса ставит цветные свечки Деве Марии. Пьер Мори жертвует шерсть св. Антонию.
С этой точки зрения для этнографа нет естественного отличия воскресной мессы в Айонском крае от какой-нибудь религиозной церемонии в языческом стиле, которая периодически в каких-нибудь индейских пуэбло {266} собирает вместе членов одного племени. Месса в большей степени, чем таверна, сводит поселян вместе: мужчин и женщин. Конечно, мы уже подчеркивали привилегированные отношения, объединяющие в приходской церкви деревенских мужчин. Они или их предки ее некогда построили, мужскими руками, мужскими трудами. (Зато в наши дни эта связь с храмом приобретает скорее женский характер, поскольку женщины начиная с XIX века станут более твердыми прихожанами, каковыми перестают быть их мужья.) В любом случае, месса — церемония общая: каковы бы ни были отдельные исключения, вероятно, многочисленные в Монтайю, она собирает население обоего пола и любого возраста.
{266}
Пуэбло (от исп. pueblo — «селение») — здесь: традиционное поселение у группы индейских народов (эти народы также именуются «пуэбло») на юго-западе США (штаты Нью-Мексико и Аризона). Эти поселения-крепости представляли собой замкнутые вокруг двора (площади) сооружения с глухими внешними стенами из песчаника или сырца и рядами многокамерных жилищ, расположенных уступами в 5—6 этажей; крыши нижних жилищ служили дворами для верхних. В колодцеобразных, круглых в основании помещениях (древние подземные жилища — «кивы», в которые проникали по деревянным лестницам из отверстия в крышах) заседали советы родов и племен, проводились религиозные церемонии.
Отсюда ее значение в деле распространения в деревне пагубных идей. Ересь растекается не только вопреки мессе, но и посредством мессы. Еретические идеи, которые кюре-полуинтеллектуал мог откопать в какой-нибудь книге, затем посредством проповеди просачиваются к неграмотным прихожанам. Пример: в присутствии пятидесяти поселян, собравшихся ради воскресной службы, Амьель из Рие, постоянный викарий жюнакской церкви, отрицает будущее телесное воскрешение. Ты должен знать, — обращается к своей пастве на «ты» Амьель, как если бы имел дело с единственным слушателем, — что на Страшный Суд ты восстанешь во плоти и крови. Приговор свой ты услышишь душой и телом. Но после Суда душа твоя отправится либо в рай, либо в ад. Тогда как тело твое возвратится во гроб и вновь обратится во прах... Вот что, — заключает Амьель, делая последний залп в сторону аудитории, не способной ни шелохнуться, ни глазом моргнуть, — прочел я в одной книге! (III, 9).
Ошеломленные этаким заключением, пятьдесят прихожан, явившихся к мессе, безропотно проглатывают иноверческое внушение местного викария.
Конечно, находятся умы неподатливые, которые в моменты сомнения утверждают, что вся месса, с ее словами и распевами, — это тот же трюфель {267} (I, 145, 148).
Тем не менее, какая бы ни была, воскресная месса остается даже в Монтайю, которая в нее почти не верит и не считает обязательным постоянное присутствие на ней, одним из привилегированных мест общения. И с внешним миром, и между собой.{267}
Игра слов: в оригинале использовано слово truffe, которое в современном французском языке означает «трюфель» (гриб), а в старофранцузском — «обман», «плутни».
Мужчины, женщины, молодежь: сельский мир разграничен четко, как герб. Это не мешает тому, чтобы разделенные по полу и возрасту группы опосредованно были частью общей социальной жизни. В самом деле, она представляет собой фактор интеграции: в Монтайю, в верхней Арьежи не фиксируется ни женских бунтов, ни восстаний молодежи против господства взрослых мужчин, которое принимается и разделяется достаточно добровольно.
Подлинные факторы раскола, атомизирующие структуры социальности, следует искать в противостоянии друг другу деревенских кланов: каждый из них представляет собой цепочку, основным звеном которой целиком или частично выступает domus или его фракции [fractions]. В крайних случаях поляризация кланов может привести к расколу деревни на «половины», разумеется, весьма неравные. В кризисный момент, когда в Монтайю наступит трагический хаос, их мощь будет меняться по отношению друг к другу.
В начальный момент нашего исследования, около 1295 — 1300 годов, в общине доминирует клан Клергов и его союзники. Вся деревня у него «между ног», как не вполне пристойно выражается кюре. Клан этот настолько силен, что один или почти один представляет все местное деревенское общество. Кюре Пьер Клерг нас защищает, — заявляет Алазайса Форе своей матери Аллеманде Гилабер, чтобы вдохновить ее на еретикацию больного сына [551] . — Среди всех мужчин деревни не найдется никого, кто бы нас выдал. Для доминирующих в Монтайю семей (Бело, Бене, Клерг, Фор, Мори, Марти, Рив) катарство — это прежде всего определенный способ держаться вместе [552] . Три главенствующих семьи (Бело, Бене, Клерг) — треугольник во главе с Клергами, спаянный взаимными браками. Понимая смысл такого connubium, байль Бернар Клерг, романтически влюбленный в Раймонду Бело, берет ее в жены с приданым скромнее того, что он мог бы законно потребовать за девушкой побогаче, учитывая свой высокий социальный статус в округе. Но, как он недвусмысленно заявляет [553] , он предпочитает таким браком по любви подчеркнуть наличие сердечных уз, а также духа общности и единства веры между Клергами и domus Бело. Уже отмечалось, что твердый в этом убеждении Бернар Клерг исполнил длинную прелюдию ухаживания (II, 272, 276)... за будущей тещей Гийеметтой «Белотой», вдовой, а значит, фактически «матриархом». Столь любезное ухаживание весьма укрепило узы, соединяющие семейства. «Более сотни раз» (sic) от щедрот своего небедного хозяйства подносит Бернар Клерг зерна, муки, вина в кожаных бурдюках старой Гийеметте, блюстительнице сокровища, его невесты. У Гийеметты «Белоты», разумеется, оставалась одна забота — передавать подношения еретикам, которых она укрывала в своем доме. Лучше сдохнуть от голода, — мыслила старая, — чем допустить, чтобы дорогие мне добрые люди в чем-то нуждались. В порядке компенсации за проявленную Бернаром любезность Гийеметта выбирала у него вшей и отдала ему дочь.
551
I, 413 — 414. См. также I, 416 (поддержка Пьером Клергом еретиков).
552
Pierry, p. 61.
553
II, 427 (показания Сибиллы Пьер по поводу этого брака).
На другой стороне треугольника связь Бело—Бене тоже была подкреплена браком: Гийеметта (младшая) Бене вышла за Бернара Бело, мать которого Гийеметта (старшая) «Белота» вполне сознавала опасность подобного брака (I, 455). Она знала, что дом Бене настолько связан с ересью, что возникает риск разрушения и domus Бело (связанного с ним отныне и в горе, и в радости), если усилятся инквизиторские репрессии. Жди беды в наш осталь из-за этих Бене, уж слишком они накоротке с Отье, — заявляет Гийеметта «Белота» сыну Бернару. Мать-старуха была, разумеется, права в среднесрочной перспективе. Тем не менее в короткий период 1300-х годов через дом Бене фокусировалось влияние ереси на всю деревню. Именно здесь с согласия Гийома Бене и его жены впервые после возвращения из Ломбардии в 1300 году объявились Отье (I, 417). Заразившись сам, осталь Бене заразил ересью всю общину. Союз Бело—Бене, опирающийся на ось Бело — Клерги, заложил в Монтайю на заре XIV века основы относительно крепкого, усиленного клиентелистскими связями и кумовством катарского фронта (II, 224). Дом Клергов доминировал над всей этой социальной конструкцией благодаря своему богатству и властным полномочиям двух братьев: кюре Пьер поспешал на помощь байлю Бернару, отправлявшему функции местной власти в деревне при сеньоре-абсентеисте.
И все-таки в эту эпоху, на заре едва начавшегося XIV века в Монтайю существовала оппозиционная ячейка. Она выступала как «внесистемная» по отношению к «системным». Она противилась действиям «тройственного союза» (Клерг—Бело—Бене), объединяя два domus: дом Лизье и дом Азема. Первый (Лизье) недолго продолжал сопротивление. Неизвестные душегубы (по наущению клана Клергов?) убили главу осталя Арно Лизье, простого крестьянина, который был добрым католиком и ненавидел еретиков (III, 65; I, 296). Возможно, они воспользовались пособничеством Раймонды, урожденной Аржелье, жены покойного Лизье. Во всяком случае, вскоре после убийства она поспешит сочетаться законным браком с Арно Бело. Обстоятельства убийства так никогда и не прояснятся, и надгробное слово над жертвой будет из самых коротких: Арно Лизье из Монтайю не любил еретиков. Они забили его до смерти. Еще неостывший труп нашли у ворот Монтайонского замка (II, 427). Гибель его исторгла у членов катарского клана вздох облегчения. После смерти Арно Лизье, — говорит Пьер Мори, — нам нечего бояться его дома (III, 162).