Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Упомянутое трио, однако, не одиноко в деле формирования в Монтайю ячеек пылких сторонниц ереси. Аналогичного свойства четверку, разве что менее стойкую в своих убеждениях, образуют Гозья Клерг, Гийеметта «Морина», Гийеметта «Бенета» и Сибилла Фор. Это жены монтайонских землепашцев, представительницы «среднего» или «нижнего среднего» класса, образующего скелет деревни. Между собой они в большой дружбе [520] . Эта вторая женская группа проявляет, впрочем, много меньшую твердость в своих еретических убеждениях, чем три «матриарха». Наконец, к дружеским связям добавляются узы кумовства: смычка деревенских кумушек была фактом уже в XIV веке [521] .
520
III, 67—68, 71. Гийеметта «Морина» — это не кто иная, как наша Гийеметта Мори до бегства в Каталонию. Приводимые здесь и в I, 229 тексты наводят на мысль о существовании двух слоев женской социальности в деревне, оба из которых иноверческие и крестьянские: они соответствуют grosso modo в плане предпочтений в общении, двум экономическим уровням (высший и ниже среднего) социальной стратификации. М. Клерг, Г Бело и На
521
II, 224: Мангарда Клерг, например, кума Гийеметты Бело. Отметим также, что Беатриса де Планиссоль — кума кюре Клерга, сына Мангарды Клерг. Отсюда двойная связь между вдовой шателена и кланом катарских «матриархов» (I, 253).
Эти неоднородные и неформальные женские связи существовали до начала катарского миссионерства и были им достаточно широко использованы. Пьер Отье, например, без всяких задних мыслей, для пользы дела заводит целую сеть подруг и симпатизирующих в верхней Арьежи. Среди них, судя по показаниям Сибиллы Пьер, — и это не полный список — некая мужняя жена и некая девушка из Акс-ле-Терма (II, 425). Гийом Отье специализируется на произнесении проповедей на тайных встречах, организуемых той или иной группой женщин в Монтайю и Жюнаке (I, 477; III, 68-69, 273).
Женская социальность оказывается выше классовой структуры, особенно в деревенских приходах. В самом деле, чтобы не попасть в полную изоляцию, вдова шателена должна общаться с местными женщинами, и для этого ей отнюдь не надо преодолевать себя. В Далу у Беатрисы де Планиссоль, экс-шателенки из нашей деревни желтых крестов, есть, по меньшей мере, пять близких подруг, которым она может доверить свои секреты [522] {259} . Кажется, почти все они замужние крестьянки, простолюдинки и даже служанки. (Служанки, которые могут спать в одной комнате с хозяйкой, бывают поверенными в любовных делах последней. Полудуэньи, полусводни, они знают много больше того, что положено знать мужу. Тому, кто им по душе, они легко поверяют секреты нанявшего их дома. Они выступают одним из важнейших элементов информационной системы и одним из каналов нисходящей передачи культуры на деревне [523] .)
522
I, 214, 215. К этим сведениям следует добавить, post mortem, факты специфических форм общественной жизни женщин, отмеченной среди призраков, точнее, среди женщин-призраков (см. гл. XXVII).
{259}
После смерти, посмертно (лат.).
523
I, 222, 256; III, 286. См. также о Сибилле Тессейр из Монтайю, служанке и поверенной, полудуэньи, полусводни при Беатрисе де Планиссоль. См. также об Оде Форе, богатой поселянке, окруженной служанками и кормилицами, которые присутствуют при ее молитвах и случающихся у нее судорогах... и работают на жатве в ее хозяйстве (II, 95).
Проживая в Монтайю, а потом в Праде, Беатриса отнюдь не опасалась пускаться в относительно дальний путь до Коссу и Жюнака, наносила визит сестре по случаю родов, встречалась с Раймондой де Люзенак, которая прижала ее к груди и расцеловала, поскольку они состояли в родстве (I, 237—238). Но в той же Монтайю круг общения Беатрисы включает и самых обыкновенных крестьянок. Немало времени провела дама у очага в простом деревенском остале с Раймондой Мори и Алазайсой Азема, которые пересказывали ей катарские и вообще все слухи, ходившие в округе (I, 234—237, 308). Под влиянием бесед такого рода, зачастую еретических, прекрасная дама была растрогана речами крестьянок — элиту иной раз трогают аргументы, исходящие из низших классов, — и пожертвовала мешок муки для «добрых людей».
Благородные арьежанки привычны к подобным отношениям между женщинами, как в городе, в среде католической, так и в деревне, среди катаров (III, 26). В Памье жена сеньора Гийома де Вуазена слушает мессу в церкви Сен-Жан-Мартир в компании других женщин, составляющих часть ее общества, являющихся ее приятельницами или всегдашними спутницами. Кроме того, от деревни до деревни простирается специфическая цепь сердечного патронажа, связывающая сеньоресс с поселянками. Монтайонская торговка Алазайса Азема покупает сыры у Риксанды Паларес, хозяйки сыроварни в Люзенаке и любовницы небогатого местного дамуазо [524] . Потом, несколько позже, она встретится с другой клиенткой Риксанды. Речь идет об уже упоминавшейся благородной даме Раймонде де Люзенак, которая управляет местной сеньорией. Встретив Алазайсу, та обнимет и расцелует ее во имя общей привязанности к сыну торговки, вставшему на путь еретического «совершенства» (I, 313, 300).
524
III, 496. Впрочем, Риксанда Паларес в свою очередь общается в Акс-ле Терме с группой катарствующих женщин: все они относятся к более высокому социальному слою (I, 281).
В различных сферах деятельности, в разных местах процветают формы общественной жизни женщин, прежде всего крестьянок. Некоторые несколько поспешно именуют ее болтовней. Торговля сырами, например, позволяет скромным горным дамам передавать важнейшую информацию. Риксанда Паларес из Люзенака занимается торговлей сыром; она же работает вестницей; беспрестанно курсирует она от Лиму до Лорда, от Акс-ле-Терма до Тараскона. Из своих разъездов она возвращается с разного рода идеями, не всегда ортодоксальными. То же самое относится к Алазайсе Азема, вдове, занимающейся разведением свиней и торговлей сырами в Монтайю. Однажды, — рассказывает она, — направлялась я в Соржа, чтобы прикупить там сыров. Вижу, сидит у дверей своего дома Гайарда, жена Раймона Эсконье. Мы с этой Гайардой двоюродные сестры, я и подсела к ней. А она говорит мне:
— Слышь, сестра, Отье-то воротились.
Я ей в ответ:
— И где же это их носило?
— Да в Ломбардии, — говорит она. — Они все свое добро потратили и сделались еретиками.
— И как они, эти еретики? — спросила я.
— Добрые и святые люди.
— Слава тебе, Господи, — заключила я, — может, это и к добру!
И отправилась своим путем (I, 318).
Можно не сомневаться, что новость о возвращении Отье не замедлила обойти Айонский край со скоростью сыроторговли Алазайсы. «Арабский телефон» {260} изобретен не в XX веке.
Еще одно преимущественно женское место сбора и разговоров — мельница. В самом деле, обычное разделение труда в верхней Арьежи предписывает женщине доставлять на муле зерно на мельницу. Потом они привозят обратно домой муку [525] . В Акс-ле-Терме в 1319 году толпа окрестных жительниц спешила на местную мельницу, принадлежавшую сеньории графства Фуа (I, 151—153). Единственный мужчина, мельник Гийом Коссу, выделялся в этом гинекее. Ему достался сильный противник. В этой по преимуществу женской компании споры бывают отчаянные. В самом деле, едва только был убит Валантен Барра из Акса, близкий к местному прокатарскому дворянству, как ночные вопли сверхъестественного происхождения на кладбище, где похоронили этого Барра, сделались такими громкими, что кюре местной церкви не смели даже остаться ночевать в своей церкви! Одна из женщин, Жакетта ден Каро, использует дискуссию, вспыхнувшую по этому поводу среди клиентов мельника, чтобы перед лицом всех дам отрицать телесное воскрешение! Святая Мария! — говорит она, — После смерти да снова встретиться с отцом-матерью!.. Возвернуться от смерти к жизни!.. Воскреснуть при тех же костях и той же плоти, что и сейчас! Полноте! И Жакетта клянется на отборной, только что из-под сита муке, что не верит ни единому слову о телесном воскрешении. Мельник в смятении: он заявляет, что воскрешение — доподлинная истина, поскольку братья-минориты и кюре нашли о том запись в книгах и грамотах. И далее, будучи не в силах возражать, Гийом Коссу оставляет Жакетту и всю толпу женщин, возвратившись к помолу. Бедная девчонка двенадцати лет [526] , прислуга кюре, оказавшаяся именно в тот день на мельнице, в итоге донесет на Жакетту ден Каро как на крепкую глоткой богохульницу.
{260}
«Арабский телефон» — аналог русского выражения «сарафанное радио».
525
I, 151. См. также о Гийеметте Мори (II, 21) и Гозъе Клерг.
526
Другой случай доноса со стороны девчонки: I, 488.
Другое специфически женское занятие, способствующее обмену идеями, — забота о воде. Забота эта приводит обычно с кувшином на голове к источнику, расположенному на отшибе от деревни. Лет пятнадцать назад, — рассказывает Раймонда Марти из Монтайю, — пошла я по воду в компании Гийеметты Аржелье из Монтайю. Гийеметта мне и говорит:
— Ты видала добрых людей (еретиков, если по-другому сказать) в отцовском доме?
— Да, — отвечаю я.
— Эти добрые люди, — говорит мне тогда Гийеметта, — добрые христиане. Они держатся той римской веры, что и апостолы Петр, Павел и Иоанн... (III, 103).
Формы общественной жизни женщин берут свое во многих других местах: на кухне в вечерний час перед приходом мужчин с работы; в постели, если их по трое на одну кровать, крестьянок и дам благородных (III, 67; II, 291, 366); при выискивании другу друга вшей (I, 462—463; III, 288); на деревенской площади (I, 335—337, 316) — впрочем, это в большей степени место политического и мужского общения; при покойниках, которые — пока их обмывают, обихаживают, хоронят, поминают — вновь на какое-то время от агонии до погребения возвращаются в ведение женщин, как это было во младенчестве. Или просто в повседневной взаимопомощи: женщина у женщины, domus у domus, бедность у менее бедного хозяйства заимствует то сито, то возможность воспользоваться печью; вместе прядут шерсть; и болтают, болтают: обратите внимание с этой точки зрения на поведение Алазайсы Рив и Брюны Пурсель в Монтайю [527] .
527
I, 254. См. также гл. II: погребальный обряд Понса Клерга и женские разговоры при агонии Гийеметты Бело. См. также I, 314 — 315: брюзжание монтайонских женщин после похорон Мангарды Клерг. Женская болтовня по возвращении от постели умирающего: I, 240. О «взаимопомощи» см.: I, 386.
Как урчание в животе великана, женское бормотание слышится в любой деревне. Оно не оставит без внимания, при множестве других тем, ни ересь такого-то, ни беременность такой-то [528] . Чтобы оценить истинный и отнюдь не пустяковый вес такого рода пересудов и болтовни, надо, прежде всего, подчеркнуть, что крестьянки этой эпохи, как правило, ни более, ни менее образованы, чем их партнеры-мужчины. Длительной дискриминации, которая наступит позднее, с появлением приходской школы, предназначенной преимущественно для мальчиков, не существует или практически не существует. Поэтому женская речь этого периода настолько же исполнена смысла и серьезности, что и речь мужская. Ибо первая еще не обесценена школьной наукой, которая превознесет вторую. В ту эпоху неполноценность женщин была неоспорима, но связывалась с их физической слабостью или специализацией на работах, считавшихся второстепенными (кухня, огород, доставка воды, материнство, уход за детьми). В женской речи было не меньше смысла, чем в ее мужском эквиваленте.
528
I, 310: Алазайса Азема разносит «монтайонский слух» (sic) о сомнительных амурах Беатрисы де Планиссоль с Пато и Пьером Клергом. О деревенских слухах и пересудах см. также: II, 92. Ср. с нынешними городскими: Morin Е. La Rumeur d’Orleans.