Морок
Шрифт:
— Интересно, что там в ларце? А, Николаич?!
— Святые мощи, наверное… Наташа ведь говорила…
— А что именно?
— С точностью не могу сказать! А врать не хочу!
— Да-а-а! Наташку бы сюда надо. Она бы щас развернула лекцию. — Олег с улыбкой поглядел на Вадима.
— Да уж, точно! Развернула… Хотя, она не больно-то рвалась, если заметил. Всё больше твоя Люся испытывала желание.
— Фа-акт! Люська — любопытный котёнок. — Олег переключил внимание на предмет, соседствующий рядом с дарохранительницей. Размеров он был не более чем с пол ладони и гляделся не так смотрибельно как шкатульный собрат. Больше походил на секретную коробочку, в кой носят заговорённые безделушки или обереги. Коробочка тоже открывалась видимо движением пальца и носила печать Христа. Лик его был обоюдно с двух сторон шкатулки, а сверху
— Гляди, Вадим! Ларчик поменьше… Это, не иначе, носит батюшка с собой. Причащать неподъёмных больных. Как там Наталья говорила? Носительница святых предметов…
— Дароносица.
— Точно! Дароносица… Какие ж там дары могут быть в этой цыплячьей скорлупке? Туда же, кроме напёрстка ничё не влезет?!
— А что ты хочешь, чтоб туда влезало? — Вадим задумчиво подавил пальцем шпильный крестик на первой шкатулке. — Все эти ларчики — предметы культа. Служат для литургии. А чем у нас причащают паству? Хлебом, обмоченным в вино. Это ведь частички тела Иисуса. Скорей всего, в этих коробочках это и находится.
— Хлеб в вине, что ли?
— Ну, да…
— У-у-у… Так ведь он, наверное, засох. Давай, откроем?
— Не стоит, Олег! Лучше воздержаться.
— Думаешь?
— Уверен.
— Ладненько! — Олег оторвался от стола, выпрямляя осанку. — Что у нас там дальше?
Вадим сделал беспритязательную мину «дескать, сам не знаю» и… Направился, огибая престол, к некоторому подобию иконостаса. Икон было всего три. В тиснённых золоченых оправах, они едва возвышались на невысоком помосте и крепились благодаря державным приспособлениям, устройствам типа «а-ля мольберт». Освещение в этом месте было настолько сильное и акцентированное, что было достаточно легко сосчитать борозды морщин на лицах Святых. Впрочем, морщин не было, а было нечто такое на холсте, что вызывало разную гамму чувств, глядя, к примеру, на ровный мраморно белый лоб Николая-угодника, его беспричинно мудрые глаза с долей укоризны в них и… Всепрощением в них. Художник-иконописец знал своё дело. Богородица на другой иконе была соткана из флюид домашнего тепла. Тепла матери. Томная тягучая аура защищённости отходила от стороны маленького Иисуса в руках девы Марии. Было очевидно, что впереди у мессии долгий путь, но пока… Пока он в руках под защитой любви. Наконец, образ Христа в расцвете его лет, стоял главной ролевой задачей по центру моленного места. Здесь художник, пожалуй, не отошёл от общепринятых канонов: прямые уложенные волосы, правильные черты лица, большие глаза… Глаза… Над ними мастер всё же поработал. Кисть вдохнула в очи небывалую грусть. Или печаль. А может-таки любовь? Наверное, всё же каждый видел своё в этих глазах, а помогало видеть это и понимать правильное преломление света, исходящее от свечей и архитектурных проёмов окон. А ещё сладкий запах ладана… Откуда он? Вадим не видел никаких дымящихся источников. И всё-таки он был.
— Красивые иконы. — Прервал молчание Олег. — В душу заглядывают.
Они молчали достаточно долго, варясь каждый в своих впечатлениях, и только сейчас Олег нарушил молчание.
— Красивые… — Вторил Зорин, соглашаясь. — Некрасивых икон не бывает.
Последняя фраза была ни к чему. Вадим неловко кашлянул, не понимая, чего вдруг вырвалась эта реплика. И хотя никакого тайного смысла не вкладывал, однако ж, почему то стало неприятно. Он не испытывал благовейного трепета в этом святилище, но и циником тоже не был. Правда, отдавал себе отчет, что это всё хоть и явь, но происходит отнюдь не по физическим законам природы. Всей этой красоты ещё недавно не было, а было захолустье и гниющие заплесневелые стены. А теперь что? Кто они в этом зачиненном сценарии? Жертвы? Гости? Знать бы…
Он поглядел на часы, пытаясь уяснить сколько прошло времени с того момента, как они переступили порог храма. Засечь это дело он, почему то не догадался и сейчас прикидывал наобум. По ощущениям. Ну, таки… Минут пятнадцать двадцать, по любому как с куста… Голос Головного прервал его вычисления.
— Симпатично здесь, Николаич. Лучше чем в первый раз… И свечи чадят как-то приятно. Здорово!
— Это не свечи, Олежка! Так пахнет ладан. — Зорин поморщил лоб, роясь в скудных знаниях. — Что-то вроде ароматизирующего средства. Сам, не знаю то ли это смола такая, то ли кора. Толкут
это в порошок или в крошку и потом в специальном сосуде нагревают. От этого средство начинает чадить, как ты сам сказал и… Окуривается, таким образом, всё помещение, создавая благовоние.— Прикольная тема. — Олег завертел головой. — Только что-то я не вижу этого ладана.
— Я и сам не вижу! — Посетовал Вадим, как и Олег оглядывая стены. — Ни стоячей и ни висячей курительницы нет, хотя обычно такие вещи сразу бросаются в глаза.
— Его курят что ли?
— Не то, что ты думаешь. Курение по сути своей — это источание дыма. Любого рода… И не всегда к этому надо прикладывать губы. Курением можно назвать действие пасечников над ульями. С ладаном аналогично. Он тлеет, в какой нибудь посуде, чадит сам по себе и это уже есть курительное действие.
— А-а-а… — Понятливо вытянул Олег. — Ясненько! Грамотно объяснил, буду знать! Ты второй после Наташки церковный гид.
Вадим хохотнул, принимая шутку.
— Стараюсь. — Он ещё раз внимательно оглядел стены, теперь уж на предмет их санитарного состояния. Луч включенного фонаря придирчиво вгрызался в щели стыков, пытаясь отыскать хоть малейшие следы тлетворного действия воды. Безрезультатно. Плесень отсутствовала напрочь. Щели, как Вадим предположительно понял, были промазаны какой-то густо-вязкой систенцией. Возникла мысль подойти, опробовать на пальце эту вязь. Интересно ж, что там старики пользовали по тем временам. Но запал познаний как-то быстро улетучился. Приобретенная осторожность военного разведчика просто вопила над всеми остальными чувствами. Доминантом перекрывала любознательность.
— Что, Олежка, посетим тайную комнату? — Спросил Зорин, вновь вглядываясь во время. (Теперь уж точно полчаса миновало…)
— Это там где мы страха натерпелись? — Переспросил Олег, облизнув губы. Глаза его приобрели странный отблеск от свечей.
— Ну, да! — Буднично ответил Зорин и красноречиво одёрнул ружьё.
— Легко! — Запальчиво бросил Олег и снова облизнул губы. От него исходила волна показной удали, вызова. Левое плечо нервно подрагивало, губы упрямо сжались. Было очевидно: парень стремается, но оружие в руках и опытный товарищ перевешивают все страхи. Олег был на струне.
— Только вот что… — Размеренно-мягким тоном продолжил Зорин. — Прежде чем мы отдалимся за парапет, сходи-ка, Олег, до двери! Пообщайся с Ванюшей! Помнишь, уговаривались о связи в полчаса?
— Да. Помню. Сделаем! — Короткими рублеными словами произнес Олег, развернулся и без лишних проволочек зашагал к выходу. Такая собранность и исполнительность, как знавал Вадим, была присуща военным солдатам. Олег был определенно в адреналине…
Зорин видел спину Головного и то, как он открыл дверь, пропуская уличный свет. Как он наполовину высунулся… Конечно же, Вадим не допускал мысли, что вот сейчас вот Олег повернется к нему с искажённым лицом и убитым криком возгласит: «Николаич! Нас перенесло!» Была уверенность, что этого не будет. Но может быть где-то, задалённой кромкой ума Зорин оставил место… Зарезервировал. Под неожиданность. ОТ ЭТИХ ПЧЁЛ МОЖНО ВСЕГО ОЖИДАТЬ. Прагматичность Вини Пуха была пронзительно остра и как нельзя злободневна в свете случившихся событий.
Головной вернулся расслабленный, успокоенный в теле. Походка его из чеканной превратилась лениво-вальяжную, а лицо стало хитровато-весёлым. Безмятежное чело несло в себе готовый ответ, но Вадиму требовалось полноценное озвучивание.
— Ну?! — Он вперил взгляд в напарника. Губы Олега растянулись в усмешку.
— Да нормально всё, Николаич! Какая там… Машина времени… Этот оболтус сидит, на закат щурится. То ли спит, то ли мечтает. Кричу, свищу — он ни в ус… Хотел уж камнем запустить, гляжу — заметил. Машет, улыбается… Короче, связь установлена!
— Ну, вот и замечательно! — Зорин взбодрился. — Хоть здесь да ровно. Пошли?!
Он повернулся лицом к фальшивому пристенку, который гротескно-рельефными формами отделялся в полумраке от несущей стены здания. Парапет, казалось, внешне не изменился и почему-то светом был освещен не в достаточной мере, словно область эта заведомо отходила к тайной категории и не выносилась на общее обозрение. Тёмный зев арки, глаза, привыкшие к свету свечей, сразу не смогли прощупать, а свет фонаря после большого светоразгулья казался бледным слабеньким пучком. Тем не менее, зрение скоро приспособилось к сумраку, и тайная комната оказалась совсем близко, в четырёх шагах…