Морок

— Сюда, Олег… — Негромко глухо произнёс Вадим, и луч провалился под арку, мгновенно разгоняя тьму тьмущую. Свет тут же упал на знакомую таинственную дверь, которая с первого определения показалась такой же неприступной, что и в прошлый раз. Они подошли ближе и Олег первым схватился за скобу. Тянущий рывок на себя и последующие дергания убедили Зорина, что надёжно закрытая дверь — вторая неменяющаяся величина после полов.

— Мёртво? — Риторически спросил Зорин и для приличия подёргал сам. Безрезультатно. Дверь не поддавалась ни на миллиметр.

— Н-да-а… — Как-то уж покорно резюмировал Вадим, и только сейчас вдруг понял, что всё это время беспокоила его вовсе не дверь, а нечто другое… Он живо развернулся, описывая дугу электрическим светом и обмер… Над аркой позади их, ничего не было.

— Нет. — Тихо и трагически выдохнул Олег, и Вадим не был уверен, что это «нет» не сорвалось с языка и у него. Круглая проекция луча заметалась влево-враво, пытаясь зацепить след ли, или похожее что-то на работу кисти. Ничего… Серая однотонная стена и не единого пробного мазка. Портрета старика не было, но осело в голове это не сразу. На осознание факта прошли пустячные секунды, а Зорину они показались минутами. Ощущения разочарования, недосказанности, обмана переполняли грудь. Что ждал он от изображения старца? Ответа? Выхода из положения? Наверное, это так. Подсознательно «старец» ассоциировался с образом ночного гостя из кустов. «Старообрядца». Того, кого он принял за сон. Но сном сейчас являлось всё, что окружало. И это всё не укладывалось в дозволенные границы вероятного. Никак не укладывалось. И, тем не менее, являлось реалистичным фактом. Нонсенс, просто… Слова «невероятно» и «невозможно», будучи некогда сильными контраргументами в спорах учёных мужей-циников, померкли тут, истончались. Побледнели в этих стенах. Растаяли, под натиском более мощной аргументации, чуждой привычному пониманию. Вадим понимал, что логика тут не пляшет, но всё ж со старательной скрупулезностью старался соединить концы с концами. Старообрядец и портрет. Слова-предостережения первого и голос, услышанный всеми в этой комнатушке. Как раз над рисуночком… Того, что сейчас не было. Почему же его нет сейчас? Возможно, им выставили на показ часовню по годам раннюю. И в тех летах не было ещё ни художника, ни его творения. Может ведь такое быть? Определённо, может… Но фраза, влезшая в мозг каждого из них, была железно связана с надарочным портретом. А теперь его нет, как нет и того липкого страха, что Вадим связывал с НАБЛЮДАЮЩИМ. Зорин вновь сделал хлипкую попытку войти в себя, разбередить эмоциональный фон, дабы ощутить взгляд извне. Со стороны. Увы, тщетно… То ли его шестое чувство окончательно притупилось. То ли просто в воздухе было спокойно.

— Вадим! А помнишь ту фразу? Мы потом кипишнулись и ломанулись на выход… — Головной был созвучен с его мыслями. Зорин встряхнул оцепенение, огляделся и тонко усмехнулся. Ещё бы Олегу не думать также… Они, минуты три, как два истукана пялятся на один и тот же участок, освящаемый Вадимовым фонариком.

— Помнить то помню… Но дословно в точности не могу воссоздать.

Олег поскрябал подбородок.

— Чего-то там истина… В поисках истины погляди по сторонам. А?! Как, Николаич?!

Вадим с любопытством глянул на Головного. Наверное, впервые он видел Олежку таким возбужденным. До крайности, на интриге…

— Что-то похожее. — Ответил он. — Но не совсем то! В поисках истины… М-м-м… В поисках истины оглянись… Оглянись… И там как вариант: или на свой путь, или в свое прошлое. Что-то одно из этого!

— Да?! — Олег подумал и законченно «оцифровал» фразу: — В поисках истины оглянись в свое прошлое. Явно философский уклон, да?!

— Да! — Согласился Вадим, и пока примерял Олегову мысль, тот вовсю начал рассуждать:

— Я так понял, мы оба одинаково ищем в этом крючок. Ниточку-зацепку, чтобы размотать этот ребус. Если фраза — это ключ, значит надо расшифровать её значение. Я лично так перевожу: хочешь вылезти из этой каши, просмотри свой жизненный путь, собери грехи, какие есть, осуди их и раз уж ты в храме, помолись как есть, очистись и… Иди себе, живи дальше. А?!

Олег глядел горящими глазами, беспрестанно облизывая губы (касаемо его, это симптомы Пинкертона). Вадим сейчас не без уважения смотрел на товарища. Олега он знал как юношу бойкого, энергичного и не в меру вспыльчивого. Конечно же, с определённым цепким складом ума. Но право не знал, что Головной способен из философских потёмок извлекать разные посылы. Парень был явно глубже, чем он думал и в аналитике, быть может, не уступал самому Вадиму.

— Очень даже может быть, Олежа! Очень даже может быть… — Версия с самокопанием в грехах и очищением родилась у него тоже, но Олег на полстолька опередил, и естественно был первообладателем сего «шедевра». — Молодец! Чётко всё разложил. И главное убедительно в рамках монастыря… Возьмём твой вариант на вооружение, как пока единственно верный.

Олег, польщённый оценкой, смущённо покряхтел и потупил глаз, всё ж ссылаясь на остальных:

— Надо будет это дело коллективно обкашлять. Девчонки — шаристые в философиях, может чё, и новое вытащат.

— Обязательно обсудим Олег! — Вадим провёл лучом по всем углам этого маленького вместилища, площадью, пожалуй, не превышающего совдеповский санузел совмещённого типа. Клетушка — два на три, и выстой не более того. Голые серые стены и абсолютное отсутствие чего либо. Ну, совершеннейше ничего. Броской достопримечательностью была наглухо закрытая дверь и напротив неё когда-то, сейчас уже нет, намалёванный портрет. Собственно из-за него Зорин и затеялся сюда идти. Сейчас он понимал это особенно чётко. Смятение, посеянное в душе после ТЕХ первых впечатлений от портрета, искало повтора ощущений. Подсознательно, скорее всего… Не по уму. Разум искал ответа в этой клетушке, уши возможно повтора той фразы, но душа… Душа тянулась к иному. Непонятному и гложущему… Абстракцизм какой-то…

Луч сделал третий вираж по «клетке», но не найдя существенной зацепки, уперся обречённо в пол.

— Возвращаемся?! — Полуспросил, полуподвёл итог исследованию Зорин. Олег угукнул, не разжимая рта, и Вадим первый шагнул, выныривая из тесной коробки…

Двигаясь вдоль парапета, Вадим вдруг вспомнил, что есть ещё один участок храма, который был обделён их вниманием. В замыслях и спешке, они прошли мимо восточной панели стены, где по определению отводилось место главной иконе. Неглубокое оттеснение в стене в прошлый раз пустовало. Но вот сейчас… Круг света расплющился по стене, скособочено поплыл и попал в знакомую впадину. Нет… Место главной иконы по-прежнему было пустым.

— И здесь облом. — Прокомментировал Головной усмехаясь. — Похоже, Хозяин нам не всё выставляет.

Зорин ничего не ответил, улыбнулся глазами и только. Ему уж не хотелось включать аналитику там, где она не работает…

Они вернулись к алтарю и невольно остановились. Здесь было изумительно хорошо. Достаточно светло и пригоже. Сладковатый дурман ладана определённо вызывал эйфорию. Смешиваясь с запахом воска, он окутывал сознание, нажимая на те рычаги мозга, что отвечают за экстаз. Наверное, продуманность такого рода в церквях не случайна. Хочется благовейно слушать и внимать всему, что за алтарём скажут. Визуальная атрибутика, верно, была бы ничем, если бы в помощь ей не шли запахи благовоний, или, к примеру, звуки органа в католичестве. Это, безусловно, приёмы и приёмы безотказные…

Текущая обстановка располагала к комментариям и Олег, у которого впечатлений было выше крыши, не преминул тут же развязать язык.

— Всё-таки я не совсем понимаю, Николаич. — Головной вновь наклонился над престолом. — Как можно лечить людей промоченным в вине хлебом? Больные ведь бывают трудные, всякие… И раковые есть. А диабетчикам, тем вовсе недопустим сахар, который присутствует в кагоре.

— Видишь ли, Олег… — Зорин вдруг ощутил в себе словоохотливость. — У алтаря ни столько лечат, сколько одухотворяют. Помогают морально разобщиться с болезнью и стать ближе к Богу, ближе к духовному миру… Иногда это срабатывает. Сильное слово, внушение порой творит с больным чудо. Он излечивается… А если и нет, то в любом случае, уходит из жизни легче, веря, что Там ему за усердия и страдания воздастся.

— Значит просто внушение?

— Внушение, но не просто… А достаточно мотивированное словами Заветов и частицами плоти Христа. А не хлебом с вином как ты сказал… Церковь — это мощный инструмент в управлении веры людской. А вера, я так скажу… Даже прожженный атеист знает… Вера — это огромный жизненный стимулятор. С верой можно творить невообразимые вещи: брать города, поднимать людей в атаку, строить свою карьеру, просто жить… Вопрос только в том, во что человек верит и что он выбирает объектом для Веры. Вот такие, брат, пироги!

— Ну, ты прямо таки Ландау. Капица. — Разулыбался Олег. — Академик естествознания и физических явлений. Диоген и Платон в одном флаконе. Вас с Наташкой на научные диспуты выдвигать надо! На тему «Религия и народ».

— Выдвинут — пойдём! Почему бы нет?

— Это всё ладно! — С жарким придыхом продолжал Олег. — Что касается веры… Тут не совсем ясно. Ведь всё что сейчас происходит, Николаич, это полный лажняк. Просто в башке не укладывается! И я и ты, наверное, и все мы верили единой верой, что этого быть не может. Что белое не чёрное, что всё происходит в этом мире по правильному привычному руслу. Так ведь? За ночью приходит утро, потом день и вечер, а не наоборот. И что теперь эта наша вера? Пшик? Кто-то там решил покуражиться, изменить законы физики. Были внизу, стали наверху! Была часовня такая! Стала другая! Во что теперь верить, Вадим?! В этот ужастик?