Морок
Шрифт:
Он включил внимание. Олег что-то говорил, причём давно, а он… Был рассеян в своих предчувствиях. Вздор…
— …Почитывал такие вещи. Ну, там про НЛО, про очевидцев, что давали интервью… И думал: как охота людям врать! Ну, видятся тебе тарелочки в небе, пиши фантастику! Зачем же за правду выдавать? И вот теперь… Сам попал под чудика. А начнёшь трепать языком, так всегда найдётся такой, как я когда-то. Поскалится и в дураки определит.
Зорин ответно улыбнулся компаньону.
— Человек так устроен! Пока не пощупает, не поверит. Вот, мы пощупали, да?! Поглядели, убедились! Сомневаться по-прежнему — верх идиотизма! Лучше принять эти правила и выкинуть хотя бы на время свой Устав.
— Да-да, помню! — кивнул Олег. В чужой монастырь со своим уставом не…
Последнее слово Головного перекрылось ватным хлопком с внешней стороны здания, а в след тут же последовал разрезаемый звук неба.
…У-вз-жью-ю-у-ть.
Это было так неожиданно, как удар в живот, что Головной аж присел в коленях, а у Зорина всё оборвалось внутри, отдаваясь ударом в пятки.
— Ракета. — Глухо и можно сказать шёпотом выдавил Зорин в белое лицо Олега. И уже громче, срывая ружьё: — Тревога, Олег! Там что-то… В лагере…
От волнения он стал говорить рублено, но тело, не забывшее азбуку, само взвелось в боевую пружину. Ноги уже неслись к дверям, оружие в руке рычало в предвкушении, а губы отплёвывали ёмкие команды.
— Олег! Строго за мной! Вперёд не вылезать! Следи за жестикуляцией! Пальцы вниз — присесть, сгорбиться. Если в сторону — отбежать по направлению… Огонь — строго по команде!
В такт топоту каруселили мысли с быстротой меняющихся образов. Что там? Кто? Человек или хуже? Сигнал из ракетницы —
Мысли-иголки ещё потрясали воображение, когда Зорин рванул дверь на себя. Но за секунду как её рвануть, жахнул ещё один выстрел, вызвав дополнительный скачок адреналина.
ГЛАВА 5
Зорин нисколько не ошибся, когда недвусмысленно истолковал взгляд и румянец Олеговой супруги как признак крайней заинтересованности. Так глаза могут светиться только у игроков или авантюристов по жизни. Люся, конечно ж, не тусила колоды карт, не штурмовала «одноруких бандитов», но всё ж, тем не менее, являлась натурой увлекающейся. Синдром игрока у неё проявлялся в другом. Она патологически тянулась ко всему жуткому и непонятному. Сказать, что в детстве Люся была непоседой, означало не сказать о ней ровно ничего. Маленькая Людочка была совершенное стихийное бедствие. Родители Дементьевы являлись на тот момент обыкновенной советской семьёй предперестроечной уходящей эпохи, и Аркадий Юрьевич был всего лишь конструктром-проектировщиком небольшого предприятия со скромной среднестатистической зарплатой. Жили они в стандартной убогой «двушке» и их относительно счастливая жизнь худо-бедно покачивалась на бюджете рядового инженера и учительницы начальных классов. Мама Людочки временно не работала и прилагала максимум усилий, чтобы не потерять контроль над неуправляемым «чертёнком». В пять месяцев девочка преуспела в науке ползанья и как заводная машинка тыкалась обо все углы тесной квартиры. Всё бы ничего и первые набивания шишек, сопровождающиеся плачем познания, были бы ровной иллюстрацией взросления человечка, если бы… Если бы Людочка не тянулась ко всему опасному и тревожному. Горячему, тяжёлому… Токоведущему и… Дважды «чертёнок» сваливал утюг с гладильной доски и в один из этих случаев утюг был не остывший. Взлохмаченная мать, беспрестанно ойкавшая, уже не пыталась сдерживать «пар» в приличествующих рамках. Воздух в зале и, преимущественно на кухне, был насыщен крепкими витиеватыми выражениями, на кои способна сбившаяся с ног женщина. Чудом, однажды, она перехватила ребёнка, когда тот тянул на себя кастрюлю с варившимся супом. Заурядные игрушки, увы, Людочку не интересовали. Она упрямо их разбрасывала и с настойчивостью исследователя ползла в мир вещей взрослых. Давно уже были убраны на «седьмую высоту» острые и колющиеся предметы, давно уже были перетянуты лейкопластырем розетки. Однако, настырность и включённый режим поиска сподвигал маленькую Люсеньку на новые походы. Несмотря на хватания, опрокидывания и ушибы, ангел определённо хранил девочку от ожогов и прочих фатальных исходов. Девочка-чертёнок не внимала урокам, да и кто бы в ёё возрасте внимал, и всё бы выходило похоже, как в остальных семьях. Если бы… У Людочки была отличительная особенность. Она любила темноту. В отличие от других детей, что просят мам не выключать на ночь свет, малышка раньше, чем научиться говорить, научилась приводить все включатели в состояние «выкл.» Для этого она забавно волокла детский стульчик, ставила напротив каждого такого и, подтянувшись, хлопала ладошкой по «волшебному квадратику», что мгновенно красил комнату в тёмный тон. Понятно, что такого рода забава не могла умилить строгую маму, которой свет в зале был в принципе не нужен, но вот на кухне, где всё булькало и пыхало, погружение во тьму было сродни началу апокалипсиса. Людочке доставалось, но в протестном плаче девочка закаляла своё упрямство. Папа же, отнюдь не видел в этом криминала (лишь бы в розетки не совалась) и если не потакал этой шалости, то, во всяком случае, и не пресекал. Выходку единодушно списали на потребность юного существа к самовыражению. Надеялись, разумеется, что с ростом приоритеты ребёнка изменятся и, в общем-то, не ошиблись. Однако, тяга к тёмным комнатам закрепилась в подрастающей Люсе навсегда. В садике, играя с ровесниками в прятки, она ухитрялась спрятаться так, что вскоре её начинал искать весь растревоженный персонал, включая сторожа и саму заведующую. Впрочем, характер её поисков определил места любимых схоронений. Чулан ли, где хранился инвентарь уборщиц, душевая или не дозапертый подвальчик — все эти объекты объединяло одно: отсутствие электрического света и абсолютная темень. Там, где другой бы ребёнок стал бы заикой и тиккером, Люсенька чувствовала себя как рыбка в аквариуме. Однажды, отец всё же спросил её (кажется, шёл седьмой годик):
— Люсик! Заинька! Ну что ты там находишь, в этих подвалах и кладовках? Тебе разве не страшно?
На что девочка с прямолинейной откровенностью ответила:
— Страшно, папка! Ещё как! Только эта страшность такая сладкая…
Аркадий Юрьевич долго и протяжно глядел на дочь, вероятно прикидывая, стоит ли обращаться к детскому психологу или погодить. А может, попросту себя пытался вспомнить в этом самом возрасте. Только не нашёлся, что сказать и промолчал, оставляя всё, как есть. Дел было внакрут, на дворе стоял восемьдесят седьмой… Разгар частных кооперативов…
Больше всего, Люсенька (родители любили менять обращение с Людочки на Люсеньку) любила с мальчишками бороздить лабиринты подвалов. Там, приютившись где-нибудь под трубопроводами и отсекающими задвижками, расхристанная компания под свет тусклых фонариков начинала травить суровые рассказы. Преимущественно, это были пересказы фильмов ужасов, начинающим своё восхождение в стране Советов, ещё не пуганной тогда голливудским трэшом. Предприимчивые пареньки, бывшие комсомольцы пробивали аренду помещений под видеосалоны и с лихвой окупали свои затраты. Совковый зритель, подуставший от заумных «солярисов» и нудных госзаказов, с легкостью нёс свои денежки, чтобы насладиться лёгкими зубодробительными боевичками. Отсутствие смысловой нагрузки, красивые трюки и драки — было долгим запретным мёдом, и теперь, когда перестройка открыла шлюзы, американская попкорновая культура грязевой лавой хлынула на российский рынок, махом перекраивая зрительские приоритеты. На коммерческий продукт шла подивиться не только восторженная школота, но и более респектабельные граждане. Помимо «терминаторов» и «ван дамов» в салонах вечерами крутили ух-какие фривольные темы, на которые, кстати, комсомольцы ёще пока ставили возрастные ограничения. Зато без всяких запретов закармливали молодёжь «ужастиками», чего было не жаль и что…Ого! Переплёвывало по рейтингам мордобой и клубничку. Так уже в восемь лет, Люсенька со слов старших мальчишек знала кто такой Фредди Крюгер, почему вампиры бояться чеснок и что оборотней убивает только серебряная пуля. Став постарше она сама по достоинству оценила спецэффекты Голливуда и если к тому времени россиянам ужо приелась киночертовщина, то для Люды жанр-хоррор стал преобладающим из всех направлений. Не сказать, чтобы Люся была пустышкой. Она много читала и развивалась. Её любимые настольные авторы были: Оноре де Бальзак, Уильям Шекспир и Михаил Булгаков. В них она открывала мир страстей, фатальных роковых ошибок и любовных драм. В драматургии ей нравилась напряжённость и ожидание несчастья, в любовных приключениях героев Дюма, Скотта и Стивенсона она боготворила неповторимый авантюрный поворот событий. Те самые классические «Остров Сокровищ» и «Робинзон Крузо» стояли вне критики и перечитывались много раз. Но ещё больше Людмила млела от произведений, где присутствовала мистика или хоть толика того. Культовые книги подросткового периода стали: «Мастер и Маргарита»; «Шагреневая кожа»; «Портрет Дориана Грея» и даже «Человек-невидимка» попал в этот разряд, хоть и принадлежал категории другого жанра. Тайна, загадка, стёртые грани настоящего и потустороннего завораживало девичье воображение. Вполне допустимо, что такая наклонность не была случайной. Возможно, это влилось в неё там… В тех самых тёмных комнатах потайного детства, где она вдыхала эту «страшность» с наслаждением холодея… Подруги её, ровесницы тоже читали те произведения
и, им тоже нравилось, но… Ни одна из них не зацикливалась на впечатлениях, считая, что почитали мол, прикольно так… Ну и будя! У Люси было всё иначе. Каждый раз она буквально влезала в шкуру героя, в его эмоции, в его страхи, когда тот соприкасался с неведомым ему, дышащим, сверхъестественным… И даже заурядный «ужастик» девушка смотрела инако. Индивидуально. Не как остальные… Многих из её подруг поражала откровенная тупость в однообразии этих фильмов. Суть их повторялась в одном. В каком-то унылом штате, к примеру, происходит невероятное и жестокое. Ночью возле дома гражданина Америки в кустах копошится нечто булькающее, всхлипывающее и, ясен перец, тревожное по своей сути. Американский обыватель вместо того, чтобы звонить в полицию, службу спасения, а и попросту бежать, что было бы естественным в его положении, совершает абсолютно нелогичные действия. Вытянув жалкий фонарик, с перекошенным от страха лицом, он, тем не менее, приближается к очагу опасности, чтобы это «нечто» в итоге вцепилось в его любопытную ряшку. Абсурд наитупейший… Так примерно комментировали Люсины подружки похожие в целом киносюжеты. Смеялись, а потом, проча себя на место героев, уверенно заявляли, что они бы «там» были на пятом километре от жутких кустов. Люся слушала их браваду, хотя конечно знала, что это и не бравада, а… Скорей всего, так бы и было. Убежали бы, точно. Вот только она… Она бы… По ощущениям, Люся не была уверена, что убежала бы. Наверное, вышло б как там, в фильме. Ну, разумеется, ей не хотелось, чтобы ей в лицо вцепилась омерзительная склизкая тварь. Может быть, она подстраховалась как-нибудь… Хотя, сие не важно. Важно было для Люси осознать следующее: страх, ужас, смертельный холод у неё вполне приятельски существовал с любопытством, тайноисследованием, «археологической болезнью». Всё это обитало в ней в одинаковых пропорциях, хотя сама Люся чувствовала, что второе всё ж перехлёстывает первое. Вадимова теория о домашней кошечке, впервые выскочившей на лестничный пролёт, оправдывалась в Люсином лице на все двести процентов.Неудивительно, что когда Вадим заговорил о повторном обследовании часовни, у Люси внутри разгорелся знакомый ей «жар». Сладко до кончиков пальцев прошла истома, начиная путь от низа живота, там, где поначалу всегда рождался страх, быстро перерождающийся в смешанный противоречивый клубок ощущений. Это было сказочно приятно. Просто непередаваемо… Физиологическая встряска немедленно питала кору мозга, отвечающую за интуицию, плюс стимулировала другое полушарие на анализ и вычисления всех нюансов. Было время, когда девушкой она стеснялась этих ощущений, комплексовала ужасно и не понимала, откуда в ней это. Ровесницы-одногодки, да и парни, знакомые по институту не страдали ничем похожим. Странность у неё была сугубо индивидуальная, и поэтому в юности Люся всячески пыталась оградить себя от тёмных помещений и подобных ассоциаций. Дома она часто включала свет, там, где он и не требовался. И видимо только за тем, чтоб не спровоцировать глубинный интерес. Прошло время и в суете уже взрослой жизни (учёба, работа, модельный бизнес) это затерялось, растворилось вроде… Но неожиданно здесь в тайге ощущения вдруг проснулись. Сначала робко что-то шевельнулось во время пересказов легенд Вадима, а потом… Ударный впрыск она получила в часовне, в первый её обход, разумеется… Когда все услышали голос, которого не было. Страх, который мгновенно ощутили все, у неё же, у Люси разорвался подобно бомбочке. Естество заволокла сладкая эйфория и тут же, почти сразу заработали мысли как компьютерные биты. Но и сразу же проснулся позабытый комплекс… Пришлось изображать напуганную, чтобы выглядеть «как все». Бежать ей не хотелось, она «фальшивила», кривила душой. Только чтоб не показаться «белой вороной среди естественно испугавшихся людей. Второй адреналиновый приход она пережила, когда спустившуюся вниз группу, обратно унесло наверх. Причём страха и паники не было. Была только одна сверхзаинтересованность. Мысли стучали молоточками, вымучивая версию, а интуитивный канал мигом определил контрагента. Он был за их спинами, не во плоти, а в сути своей. Она это чувствовала, она это знала… Гости поневоле — так она окрестила мысленно это попадалово и очень скоро укрепилась в этой мысли, едва увидела облик изменившейся часовни. «Жар» в ней теперь не угасал. Он отражался в её глазах и Люся, плюнув на все условности, нагло попросилась с мужчинами на исследование чудо-часовни. Правда, попросилась от имени всех, что и стало её ошибкой. Вадим, разделивший команду надвое, вменял строго второй группе держать лагерь и готовить ужин. Людмила прикусила губу.
Солнце неторопливо опускало свой диск на верхушки далёких деревьев. Ранний вечер не очень-то спешил поменять душный костюм прогретого дня на свеже-прохладные одежды. Жара хоть и ушла, но инерция её осталась. Климов сидел на посту в обрезанных под бриджи джинсах, голый по пояс, вальяжно закинув стопу правой ноги на колено левой. В правой руке он крутил на ковбойский манер ракетницу. Та в силу конструкции и отсутствие опыта ковбоя не хотела крутиться как надо и постоянно падала на траву. Сдвинутая на глаза бандана и кустистая борода делала Ваню похожим на пирата времён Генри Моргана, посаженного капитаном для присмотра за пленными испанцами. Люся улыбнулась, словив нечаянно этот образ при обрывочных взглядах на часовню. Та как будто стала ещё краше и при свете уходящего солнца приобрела особенный, празднично ликующий вид. Прошло, пожалуй, около часа и… Судя по нейтральному настроению Ваньки, со связью меж разделившимися группами было всё нормально. Суп был почти готов, и разваренные куски тушёночного мяса налились питательной силой. Правда, рис ещё не дошёл, и Люся, распробовав его на зуб, сплюнула жестковатую крупу на угли. Еще немного… И можно будет ставить воду под чай… Мысли отклонились на интригующую повестку дня. Вернее, Люся с этой повестки не уходила. Жар познания, охвативший её с самого начала приключения, раздувал воображение с невероятной силой. Так ветер раздувает притухшие полешки костра. «Интересно, как же там, внутри стало? — Мучилась вопросами Люся, помешивая варево и пробуя готовку на соль. — Наверное, всё ярко… По-новому. Горят свечи, играет музыка… Всюду иконы. Торжественная красота». Она не ведала даже, что в предположениях своих не далеко ушла от истины, если конечно опустить музыку. Но воображение шло дальше. Рисовало новые проекты. Ей уже казалось, что кроме святых образов, мальчики нашли либо старославянские письмена на пожелтевших листах, либо ещё круче… Артефакты, требующие научного изучения. «А вдруг эти находки способны искажать пространство и время? — Думала в запальчивости фантазий Люся. — Если сама часовня — уже есть по себе артефакт, то почему б внутри неё не найти маленькие эксклюзивчики?» Вся Люсина фантазия, опирающаяся на почерпнутые знания из фильмов об Индиане Джонсе, вертелась вокруг этих самых таинственных находок и несомненной их магии. Картинки сменялись одна за другой, и Люся вновь стала жалеть, что не смогла настоять на своём участии. В метрах трёх шумела Наталья, выбирая из кучи порубленных наскоро дров, что получше…
— Девча-та-а-а! — донёсся голос Климова. — Принесите кто-нибудь водички-и! Прошу вас, умоляю…
— О! — воскликнула, улыбаясь, Наташа. — Напекло нашего часового.
И уже в полный голос выкрикнула в сторону ворот:
— А что, самому трудно задницу оторвать?
Голос у Наташи был сильный, глубокий. Ей даже не требовалось усиливать его и протягивать, чтобы покрыть расстояние. На том конце помолчали, что-то обдумывая. Потом донеслось: — Я не могу-у! По времени Олег должен высунуться! А меня не будет, что тогда?!
Теперь замолчала Наталья. Крыть ей было нечем, ровно, как и отрываться от своего дела тоже не хотелось. С минуту в лагере царило молчание, но потом Ванин голос требовательно разорвал тишину и копошившиеся в ней мыслишки.
— Девчо-онки-и!!!
Наталью качнуло как от удара.
— Тьфу ты, чтоб тебя… — С локтевого сгиба попадало несколько чурбачков. Она скосила глаз на Людмилу и, не оборачиваясь, звонко крикнула в ответ: — Ща, принесём!
Затем уже обратилась к хлопотавшей возле котла Люси:
— Лю-усь! Не в службу, а в дружбу, а?! Ведь, не успокоится горлопан. А я дровишку подкину и за супом погляжу…
— Конечно, конечно! — с необычной лёгкостью откликнулась Люся, словно ждала только этого. — Напою я твоего, не беспокойся!
Она живенько вскочила и, выбрав в теневом хранилище бутыль похолоднее, весело зашагала к воротам. «Пират» приятно потягивался, вероятно, в предвкушении облизывая губы, а Люся шла и улыбалась… Ванина жажда пришлась кстати. Вот тут-то она его и расспросит что де как. «Да и к чему расспрашивать? Ванька не в курсах… Сама осторожно пройду и просуну голову в дверь!» — Так думала Люся, заранее готовясь к дисциплинарному преступлению. Настроение стало сладко упоительным. Так всегда бывало, когда она сминала запреты взрослых. В груди разливалась знакомая ей истома. Душа хотела петь и ликовать…