Морская Дама, Узор из лунного света

Так или иначе, в августе он сбежал в Лондон и болтался там в таком ужасном состоянии, что даже не мог собраться с силами и куда-нибудь уехать. Об этой части истории он не распространяется, и мало-мальски правдоподобно восстановить ее я могу только с помощью собственного воображения. Я представляю себе, как он, сидя в своей прелестно обставленной квартире квартире, на которой лежит отпечаток легкомыслия, но без тривиальности, и которая свидетельствует об артистичности его натуры, но при этом полна достоинства и серьезности, - обнаруживает, что потерял всякий интерес и к книгам, и к коллекции серебряной посуды, которую (не слишком ревностно) собирает. Представляю себе, как он бродит по этой квартире, заходя то в свою со вкусом отделанную спальню, то в гардеробную, где погружается в бессмысленное созерцание двадцати семи пар брюк (аккуратно отглаженных и развешанных в полном порядке), неотъемлемых от его мнения о мудрости и благополучии. Он давно уже естественным путем усвоил, что для всякого случая существует в точности соответствующая ему пара брюк, приличествующий ему пиджак, подобающий жест или слово. Он был хозяином своего мира. И тут, вообразите только, этот шепот... "Бывают сны лучше".

– Что это за сны?
– вопрошает он, словно защищаясь. Каким бы зыбким и прозрачным ни показался ему мир тогда, в приморском саду в Сандгейте, какой бы ни прозвучал тогда намек на нечто лежащее за пределами этого мира здесь, в лондонской квартире Мелвила, ни о какой его прозрачности не могло быть и речи.

– Черт возьми!
– восклицает он.
– Если эти сны предназначены Чаттерису, зачем она мне все это говорила?

– А если бы мне довелось их увидеть, какие бы они там ни были...

Он погружается в размышления, со всей присущей ему серьезностью.

– Нет!
– И снова: - Нет!

– А если человеку не суждено их увидеть, то зачем ему о них знать, зачем из-за них лишаться покоя?

– Если ей так уж хочется мутить воду, почему бы ей не заняться этим самой и стоит ли превращать меня в сообщника?

Он шагает взад и вперед по квартире, потом останавливается и смотрит в окно, на ошалевших от жары прохожих, направляющихся к Хеймаркету...

Но он их не видит. Перед глазами у него стоит маленький приморский сад в Сандгейте и крохотная кучка людей, совсем крохотная, залитая солнечным светом, и что-то надвигается на них...

– Так поступать нечестно! И с ними, и со мной, и с кем угодно!

И тут он, я думаю, неожиданно начинает ругаться.

Представляю себе, как он сидит за обедом, - к этой трапезе он обычно относится с подобающей серьезностью. Представляю себе официанта, изображающего на чисто выбритом лице добродушную небрежность, который приближается к нему с выражением интимного соучастия, с каким всякий порядочный официант подходит к тем, кто внушает ему уважение. Представляю себе уважительную паузу, почтительный вопрос.

– А, да что угодно!
– восклицает Мелвил, и официант удаляется в полном изумлении.

Всякую серьезную беду всегда сопровождают досадные мелочи. В дополнение ко всем мукам Мелвила в его клубе затеяли ремонт, и там постоянно толпились строители и декораторы, которые выставили окна и заняли весь зал подмостями. Мелвил и ему подобные оказались на это время гостями чужого клуба, несколько членов которого имели привычку громко пыхтеть. Они, казалось, только и делали, что, пыхтя и отдуваясь, шелестели газетами или спали в креслах, и представлялись Мелвилу какими-то язвами на благопристойном теле этого клуба. В его тогдашнем состоянии ему не было дела до того, что все эти пыхтящие туши занимают высокое положение в обществе. Однако именно благодаря этому временному перемещению он неожиданно столкнулся с Чаттерисом, состоявшим в клубе, который приютил Мелвила, но не принадлежавшим к числу наиболее видных его членов, а скорее к аморфной массе, - и имел с ним что-то вроде конфиденциальной беседы.

Мелвил только что взял в руки "Панч" - он находился в таком расположении духа, когда человек готов схватиться за что угодно, - и начал читать, хотя что именно, он не знает. Вскоре он тяжело вздохнул, поднял глаза и увидел, что в комнату входит Чаттерис.

Он удивился, увидев Чаттериса, и почувствовал беспокойство и некоторую тревогу. Чаттерис тоже явно удивился, увидев его, и пришел в замешательство. На несколько секунд он неловко застыл в дверях с весьма нелюбезным видом, и несколько мгновений не подавал вида, что узнал его, но потом кивнул и неохотно направился к нему. Каждое его движение говорило о том, что он не прочь улизнуть, но не знает, как бы это сделать.

– Вы здесь?
– произнес он.

– А вы что делаете в такое время так далеко от Хайда?
– спросил Мелвил.

– Я зашел, чтобы написать одно письмо, - сказал Чаттерис и беспомощно огляделся.

Потом он сел рядом с Мелвилом и попросил сигарету. И вдруг пустился в откровенности.

– Вряд ли я буду баллотироваться в Хайле, - сказал он.

– Неужели?

– Да.

Он закурил сигарету.

– А вы стали бы на моем месте?

– Ни в коем случае, - ответил Мелвил.
– Но это не по моей части.

– А по моей?

– Не поздновато ли выходить из игры?
– спросил Мелвил.
– Вас уже выдвинули. Все взялись за работу. Мисс Глендауэр...

– Знаю, - отозвался Чаттерис.

– Ну и?...

– Мне что-то не хочется.

– Но, дорогой мой!...

– Может быть, я немного переутомился. Я не в форме. Потерял ко всему интерес. Вот почему я здесь.

Тут он сделал совершенно нелепую вещь - выбросил сигарету, выкуренную едва на четверть, и почти тут же попросил другую.

– Вы чересчур усердно занимались своей статистикой, - сказал Мелвил.

Чаттерис произнес нечто такое, что Мелвил, как ему показалось, уже где-то слышал:

– Выборы, Прогресс, Благо Человечества, Общественный Дух - все это на самом деле меня не интересует. По крайней мере, сейчас.

Мелвил молча ждал продолжения.

– С самого рождения тебе всю жизнь постоянно твердят, что надо делать политическую карьеру. Это впитываешь с молоком матери. Тебе не позволяют даже подумать, чего ты хочешь на самом деле, все так тебя туда и подталкивают. Воспитывают характер. Внушают образ мыслей. Загоняют туда...

– Меня никто никуда не загонял, - возразил Мелвил.

– А меня загоняли. И вот что из этого получается!

– Вы не хотите делать политическую карьеру?

– Как вам сказать... Подумайте, что это такое на самом деле.

– Ну, если задумываться о том, что есть на самом деле...

– Во-первых, вся эта возня, чтобы попасть в парламент. Эти проклятые партии не значат ничего - абсолютно ничего. У них даже нет приличных фракций. Болтаешь всякий вздор перед разными проклятыми комитетами проклятых торговцев, которые думают только о том, чтобы подороже продать свое самоуважение; шепчешься и водишь дружбу с представителями на местах и стараешься, чтобы тебя почаще с ними видели; занимаешься всякой идиотской благотворительностью, и обедаешь, и толкуешь, и якшаешься со всевозможными чванливыми наглецами и мошенниками... Он на несколько секунд умолк.

– И ведь на самом деле они ничего такого в виду не имеют! Они просто делают это по-своему, как ты - по-своему. Все это одна и та же игра. Они гоняются за призраком довольства, они трудятся не покладая рук, и ссорятся, и завидуют друг другу, днем и ночью, постоянно стараясь, несмотря ни на что, убедить себя, что они воплощают в себе реальность и успеха...

Он снова умолк и затянулся сигаретой.

– Это так, - согласился Мелвил и, не скрывая злорадства, добавил: - Но я думал, что ваше скромное движение... Что в нем есть нечто большее, чем партийные дрязги и самоутверждение?...