Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Пусть попробуют разобраться. Тут поневоле в затылке почешешь.

Заручившись поддержкой руководства, Кудрет пустился во все тяжкие, усилил свои нападки на правительство, обвиняя его во всех смертных грехах, за что слушатели неизменно награждали его бурными овациями и восторженными возгласами, среди которых «браво!», «многие лета тебе!», «дай аллах, чтобы ты вечно был с нами!» были самыми скромными. Все это, разумеется, прибавляло ему наглости.

Весь в пыли, вконец измотанный, Кудрет наконец вернулся из многонедельного турне по деревням, в котором его сопровождали Нефисе, Идрис и несколько членов Новой партии. Спортивная машина, специально приобретенная для предвыборной кампании, тоже была вся в пыли. Турне прошло блестяще. В своих речах Кудрет, как говорится, превзошел самого себя.

Два пса — один рыжий, другой черный, помесь овчарки с волком, — с глухим рычаньем бросились к машине, но тут же стали вилять хвостами, прыгать и ластиться к хозяину.

Подбежал надсмотрщик, темноволосый, жилистый, — тот самый, который во время полевых работ стегал плеткой батраков. Подбежал и стал целовать Кудрету руки.

Псы, надсмотрщик, батраки, детвора — все вышли навстречу своему спасителю. Хозяин всех накормит хлебом, избавит от горя и болезней. Теперь уже никто не сомневался в том, что все беды от правительственной партии. Это она превратила мечети в казармы и сеяла безбожие. Кудрет-бей открыл глаза людям. Теперь все поняли, почему прежде, еще до их появления на свет, не было ни голода, ни нужды, ни болезней!

«Вера была! — восклицал Кудрет. — Халиф был, падишах!»

Кудрет-бей прав! Упразднили веру, падишаха и халифа и разгневали всевышнего. И всевышний плюнул на людей и на их дела. Но сейчас благодаря Новой партии все изменилось к лучшему. Люди вернутся к святой вере, создатель их простит и снова начнет о них заботиться…

— Нефисе, давай купим другую машину!

— Давай, дорогой! Я и раньше говорила, но…

— Что «но»?

— Нет-нет, ничего, дорогой. Купим другую, раз ты желаешь…

Властный голос Кудрета вызвал всеобщее восхищение. Настоящий мужчина! Жену надо держать в строгости. Если не понимает слов, можно и поколотить! Святая вера учит, что муж для жены — бог на земле, потому что женщина — существо низкое. А раз бог, значит, он может делать со своей рабыней все, что пожелает!

Кудрет остановился возле огороженного металлической сеткой курятника, где разгуливали петухи и куры самых различных пород — от карликовых, величиной с ладонь, до американских, длинноногих и больших.

— Я, кажется, велел перенести курятник вон туда, — обратился он к надсмотрщику, который стоял, сложив руки на животе.

— Велели, хозяин, все будет сделано!

— А почему до сих пор не перенесли?

— Перенесем!

Подошел Идрис. Он тоже был в пыли чуть не до бровей.

— Заночуем здесь? — спросил Идрис.

— Нет!

Идрис расстроился. Ну и жизнь! Мало того, что они целыми днями трясутся в машине, глотают пыль, жарятся на солнце, так еще и ночью покоя нет. Где уж тут понежиться в объятиях молодой жены…

— Куда же мы еще поедем?

— Куда захочу, туда и поедем! — отрезал Кудрет, даже не взглянув на него.

Они, конечно, друзья. Но в последнее время Кудрет чересчур возомнил о себе. Впрочем, иначе и быть не могло. Народ ему рукоплещет, руководство поддерживает, председатель вилайетского комитета ушел с поста, жена превратилась в рабыню и переписала на него все свое состояние. Теперь к нему и не подступишься.

Идрис пошел к крытому камышом домику из необожженного кирпича, где на пороге его с нетерпением ждала жена. Они тоже поженились по закону «святого шариата», как и Кудрет с Нефисе.

— Эту ночь мы проведем вместе? — робко спросила Хатидже.

— Увы, нет, — тяжело вздохнул Идрис.

— Почему?

— Потому что так пожелали его величество король!

— Что же это такое, Идрис?

— Ничего не поделаешь, деточка. Опять куда-то поедем. Как я могу отказаться?

— Идри-и-с! — позвал Кудрет.

Идрис поспешил на зов.

— Что, бейим?

— Проследи, чтобы машину хорошенько помыли. Отправляемся самое позднее через час.

— Слушаюсь, бей-эфенди!

Кудрет стал медленно подниматься по лестнице небольшого трехэтажного дома. На втором этаже его ждала Нефисе.

— Ты, наверно, хочешь принять ванну?

— А она готова?

— Я велела Гюльтен затопить колонку.

— И белье приготовь. Хочу съездить в касабу.

Нефисе тоже устала и надеялась, что они проведут ночь в усадьбе…

— Вы собираетесь ехать в касабу?

— Да, а что?

— Ничего, я так… Хотела сказать, что хорошо бы вам отдохнуть…

— А в советах я не нуждаюсь! Особенно в бабьих!

Кудрет оставил Нефисе и быстро прошел в свою комнату. Там он разделся, накинул купальный халат с красным узором. В каждом его движении чувствовалась уверенность истинного владельца всех этих земельных угодий и усадьбы, без пяти минут депутата. Его так и распирало от самодовольства. В ванной суетилась молоденькая прислуга Гюльтен, выглядевшая особенно соблазнительной на фоне сверкавшего белизной кафеля. Гюльтен не смутилась при виде хозяина, зато оробела, заметив входившую в ванну хозяйку, и поспешила уйти.

Кудрет снял халат и бросил его жене. Сочтя это знаком внимания, Нефисе, сияя от счастья, подхватила халат, бережно повесила его на вешалку и залюбовалась своим повелителем: какой он холеный, широкоплечий! Ей так хотелось прижаться к нему, но она не осмелилась. Чего доброго, рассердится, станет кричать, ругаться. И будет, пожалуй, прав. Дел у него хоть отбавляй. Не то что у нее. Уже не одну неделю мечется по деревням, произносит речи. Сколько пыли наглотался! Вот и сейчас. Не успеет опомниться — и снова в путь. Так что нечего обижаться, если даже он ее и поколотит.

Кудрет залез в теплую ванну и вытянул ноги. Нефисе с губкой и мылом в руках ждала его распоряжений и млела от счастья при мысли о том, что этот человек, всеобщий любимец, — ее муж!

Вдруг она вспомнила о старшей сестре.

Сейчас они с матерью в городе. Они часто приезжают в снятый дом и подолгу живут там. Как-то мать пожаловалась Нефисе: «Надоела мне твоя сестрица. Ненормальная какая-то! От зависти к тебе она такой стала. Да вразумит ее аллах! Захотела лягушка сравняться с буйволом, а что из этого вышло? Дулась, дулась и лопнула. Боюсь, как бы и с сестрицей такое не случилось. В общем, лучше нам жить в городе…»