Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть 1

Так, Лёха с жуткими нервными переживаниями, но без лишних осложнений открыл себе банковский счёт в Париже. Если бы его спросили, зачем ему нужно, то кроме некоторой легализации Лёха бы не сумел бы назвать причину. Скорее всего привычка из будущего иметь счёт сыграла свою роль.

В конце недели окрылённый Лёха получил свою чековую книжку в местном отделении банка и отправился в центральное отделение Сосите Женераль на Елисеевские поля, чтобы арендовать крохотную банковскую ячейку. Он решил оплатить аренду сразу на три года вперёд, рассудив, что в 1939 году немцы придут во Францию, и подданному британского монарха тут будут не рады, да и что тогда будет с французскими банками непредсказуемо.

Получив ключ от ячейки, Лёха спрятал в неё большую часть денег дипкурьера оставив себе франки и выданные на Родине песеты, потом подумал сунул в подкладку куртки еще все наличные двести рейхсмарок. Он также размышлял над тем, чтобы положить в ячейку и британский паспорт, но, тут его осенило, а как же он будет получать доступ в ячейку!

— А мама сказала деньги в бидоне! — сам себе продекларировал Лёха анекдот из будущего.

Глава 15 Мой Кобелино

Неприметный грязный марокканец огляделся по сторонам и скользнул в тёмную подворотню.

— Принёс? — жёсткий голос раздался из полумрака.

Марокканец поспешно достал несколько мелких монет из кармана и передал лежащему на старой кушетке человеку.

— Сегодня денег почти совсем нет, — испуганно произнёс он, — но я принёс хорошие новости. У Мишель с бульвара де Клиши остановились двое иностранцев. Они заходили в магазин готового платья и купили себе костюмы, были в обувном — значит, деньги у них есть. Один ещё носил с собой какой-то инструмент — две половинки с кнопками и кожей посередине. Немецкий, похоже, дорогой.

— Ты мне какую-то чушь рассказываешь, — холодно отозвался лежащий, — вломите ему как следует и выкиньте отсюда, — распорядился он своим подручным.

— А ты сходи и проверь информацию. Может, действительно удастся чем-то поживиться, — сказал босс уже другому оборванцу, выглядевшему несколько более прилично, чем первый.

18 августа 1936, Батинёль, район Парижа.

Прожив неделю в Париже, Лёха понял, что начал привыкать к новой хорошей жизни. Ему не хотелось вылезать из постели Мишель — женщина, с которой он теперь делил не только кровать, но и свое время. Она была старше его на добрые восемь лет, но для Лёхи, в его возрасте, регулярный секс затмевал любые раздумья о разнице в возрасте.

За эту неделю Лёха сделал неожиданный прогресс в изучении французского языка.

— Спасибо «зеленым человечкам»! — смеялся Лёха, — переформатировали мои мозги!

Он начал быстро подхватывать слова и выражения, которые использовала Мишель. Это было как чудо — его мозг будто переформатировался, он конечно не мог нормально объясняться, но для выдать что то вроде «моя-твоя не понимай» он нахватал достаточно.

Однако Кузьмич с каждым днём мрачнел всё сильнее. Он с немым укором наблюдал за Лёхиным расслабленным состоянием, но пока не говорил ни слова.

— Ну, Кузьмич, что то совсем мы обуржуазились, — заявил Лёха утром на восьмой день пребывания в Париже. Кузьмич мрачно мотнул головой, никак не комментируя.

— Давай, собирай шмотки и поехали туда, куда Родина нас послала, — продолжил Лёха.

Кузьмич удивлённо посмотрел на него, словно не веря своим ушам.

— Ну, а что ты думал? Что мы сюда приехали пить твоё любимое красное вино Гарнача и помогать Мишель кровать расшатывать?

— Лёша! — Кузьмич прижал руки к груди со слезами на глазах, — да я прям сейчас!

Надо сказать, что наши герои не удержались и устроили небольшой шопинг в столице мировой моды. Модные магазины на площади Пигаль они обошли стороной. Лёха, изучая Париж, нашёл на окраине недорогой магазин готового платья — как бы сказали в его далёком будущем, магазина готовой одежды для туризма. Здесь товарищи подобрали себе свободные полувоенные штаны из плотной хлопчатобумажной ткани и куртки в том же стиле, светло-зелёного цвета.

После этого Лёха с помощью Мишель договорился со знакомой швеёй из соседнего квартала и привёл форму в некое подобие современной ему одежды. От идеи накладных карманов он всё-таки отказался, чтобы не выделяться среди окружающих. Совсем в шок бедную девушку-швею повергла просьба сшить пару простроченных панамок наподобие тех, что были у советской армии в Афгане.

Следующим пунктом программы стал магазин, торговавший английскими военными ботинками, который Лёха нашёл недалеко от их района. Продавец был уверен, что «богатые мексиканцы» собираются на сафари в Южную Африку. Стоит сделать отступление: когда в Москве на складе им выдавали жуткие коричневые шерстяные костюмы для поездки в летнюю Испанию, Лёха и Кузьмич также получили и жуткие кожаные ботинки. Лёха шутливо называл их «Лабутены», хотя правильнее было бы сказать «прощай молодость» или «говнодавы».

После долгого торга товарищи обзавелись отличными английскими светлыми кожаными ботинками на шнурках, с тонкой резиновой подошвой и высокими голенищами — они сильно напоминали Лёхе его берцы из будущего. На вопрос Кузьмича может лучше купить хромовые сапоги, видно такие сапоги в небогатого в СССР Кузьмича ассоциировались с достатком, Лёха посмотрел на него сочувственно. Он вспомнил как при раскрытии парашюта получал очень приличный рывок, ноги улетали выше головы, а бывает и кроссовки слетают, не только сапоги, и сказал:

— Кузьмич, из горящего самолета ты с парашютом как прыгать будешь — с сапогами или без?

Кузьмич завис на минутку и шустро пошел мерять ботинки с удвоенной силой.

В итоге Лёха подумал, что их вид стал похож на туристов из будущего.

18 августа 1936, центр Парижа.

Поручение московского товарища майора Лёха выполнил на третий день после прибытия в Париж, избавившись от пистолета, который ему передал Хмыренышь. Он понимал, что, несмотря на риск, было лучше отметиться выполнением задания перед военной разведкой, чем потом оказаться под подозрением и привлечь лишнее внимание.

Накануне вечером Лёха долго размышлял над тем, как минимизировать опасности. Он тщательно подготовил оружие, чтобы исключить любые следы, которые могли бы его выдать. Каждый металлический уголок и выступ пистолета был протёрт спиртом — Лёха позаботился, чтобы не осталось отпечатков пальцев или других следов. Он даже проверил внутренние части оружия, убедившись, что нет остатков масла, которые могли бы навести на мысль о недавнем использовании.

Утром, хорошо продумав маршрут и убедившись в отсутствии слежки, Лёха отправился в центр Парижа. Он выбрал утренние часы, когда улицы были достаточно оживлёнными, чтобы не выделяться среди прохожих, но при этом не настолько переполненными, чтобы привлекать внимание к каждому движению. Добравшись до оговорённого места — небольшого тупичка позади старого кафе, где никто не должен был его видеть, — он аккуратно разместил закладку, спрятав пистолет под неприметный кирпич в стене.