Москва-матушка

Низенький, сложенный из камня дом с двумя подвалами стоит на пригорке, над плоской крышей длинный шест. На шесте раз­вевается конский хвост, чуть ниже укреплена половина выдолб­ленной и засушенной тыквы. На безмолвном языке дорог это оз­начает: «Путник, стой! Здесь найдешь ты стойло для коня и смо­жешь утолить свою жажду соками земли». На Солхат ли, на Ка­фу или на Сурож едет путник — ему не миновать корчмы. Всем — пешим и конным—дают здесь приют. Хозяин корчмы, хитрый старый армянин Геворок, не то шутки ради, не то ради приманки каленым гвоздем выжег на двери пять слов: «Еда, вино во втор­ник даром». Эта шутка запросто разорила бы Геворока, если бы он во вторник каждой недели не уезжал в Сурож или Солхаг за товарами и провизией, запирая наглухо двери корчмы.

Многие путники знали это и по вторникам, минуя корчму, сме­ялись про себя. Татары прозвали корчму «салы», что значит —

вторник. И прилепилось это имя к заведению Геворока, а затем и к селению.

Если идти от аула Салы на юго-восток через лес, то, пройдя верст пятнадцать, а может, и немного более, выйдешь к невысокой горе. Стоит она в низине одна, как в гигантской чаше, а вокруг высокая гряда гор-утесов. За ними — море. У основания горы воз­вышается скала. Издалека она похожа на стену крепости, которая полукругом обнимает гору с запада. Вершина скалы ровная, словно руками человеческими обтесанная.

Камень в скале черный с красными прожилками, потому и назвали люди это место Черным камнем. В редких щелях растут цепкие сосенки, да кое-где пробивается зеленая трава. За скалой гора вся поросла густым могучим дубняком да орешником. Между скалой и склоном горы широкая поляна. На поляне всегда тихо: ветру не пробиться сюда — с запада поляна, как щитом, прикрыта скалой, с севера и с востока — горой. Только к югу открыта эта благословенная полоска земли.

Если сойти с поляны вниз, увидишь: в густом зеленом кустарни­ке журчит быстрый ручей.

Лучшего места для ватажников не найти.

Ватага шла неспешно, с предосторожностями. Через дороги перебегали скрыто, по одному. К Черному камню подошли после полудня. Сокол собрал людей и разослал их во все стороны.

— Пусть каждый отойдет от поляны на две-три версты и ос­мотрит, что там есть. Вам здесь жить, вам и место облюбовывать. Потом решим — быть тут или иное искать.

— Лучшего не найти,— сказал Козонок, когда люди разош­лись. — В скале пещера есть на случай непогоды. Обживай место, Василько, а нам пора и честь знать. Ольгу, поди, отец заждался, затревожился, да и меня хозяин за задержку не помилует.

— Пойдем, Оленька, соберу тебя в дорогу,— сказал Василько, и они пошли к стоянке лошадей.

Козонок подошел к Ивашке. Тот снова лежал, прислонившись спиной к дереву, и о чем-то размышлял.

— Тяжелую думу думаешь, Иване,— произнес Козонок. — И знаю какую. Я вот что тебе скажу: оставайся ты пока здесь. Я тоже у Негро недолгий жилец — при случае к вам в ватагу махну. Ты здесь нужен. Атаман молод, хотя и смел. Мудрость ему твоя будет полезна. О сем подумай.

— Позови ко мне Ольгу,— попросил Ивашка.

Ольга и Сокол подошли к нему вместе.

129

— Ты прости меня, Оленька, за то, что звал. Болен я и далее идти не могу. Я здесь покамест останусь, а поправлюсь ужо и у вас побываю. Спаси бог твоего отца, что не дал умереть в неволе. Особливо тебя благодарю. Если б не ты да не Козонок... Всю жизнь помнить буду вашу доброту. Кланяйся отцу, скажи, земной поклон, мол, шлет.

— Спаси тебя бог, дядюшка Иван,— ласково проговорила Ольга. — Не тебе, а мне благодарить надо. Если бы не ты, не наш­ла бы я радость мою. — И она прижалась к руке Василька.— Выз­доравливай скорей, ты в нашем доме всегда будешь желанным. Приходи.

Сборы были недолги. Переседлав коней, слуги поехали вперед. За ними, распрощавшись с Ивашкой, двинулся Козонок. Ольга и Василько шли последними. Шли и молчали. Когда тропинка при­вела к ручью, Федька оглянулся, усмехнувшись в бороду, крикнул:

— Я у дороги ждать буду! — и пустил коня рысью.

— Уезжаешь?.. — тихо сказал Сокол. — Я всегда буду думать о тебе, каждый день к себе ждать.

— Василек ты мой... Жди! — с грустью сказала Ольга. — Я тя­теньке все расскажу, он поймет меня.

— Ты што! — встревожился Сокол. — Да разве можно тятень­ке! Подумай сама. Для твоего отца я разбойник, беглый. Он, поди, не такого в женихи тебе готовит. Он все сделает, чтобы помешать нашему счастью. Не говори, приезжай тайно.

— До каких пор таиться будем?

— Пока богатым не стану!

— Грабить начнешь! — испугалась Ольга.

— В честном бою буду брать. Вот увидишь. Ну, будь счаст­лива...

Потом Василько долго целовал Ольгу, чувствуя на губах соле­ный вкус слез.

— Не грусти.

Он легко подсадил ее в седло и стоял до тех пор, пока не скры­лась Ольга за поворотом.

Сокол вернулся на поляну и стал ожидать людей. Они долго не возвращались. Атаману и самому хотелось бы сейчас бродить бесконечно, вдыхать свежесть леса, наслаждаться тишиной и по­коем. Он хорошо понимал своих друзей, намаявшихся в неволе, в тесных гнилых подвалах татарских караван-сараев.

«Нескоро соберутся», — подумал он и прилег на траву. Над ним опрокинулась чаша голубого неба. Сквозь узорчатую листву кленов на лицо падали редкие солнечные пятна, и было приятно ощущать одновременно свежую прохладу тени и ласковое солнеч­ное тепло.

Странные мысли овладели атаманом. Об Ольге мысли те. Только богатство и слава поставят его в ряд с купцом, только тог­да можно говорить о женитьбе. Грабить? Нет, нельзя думать об этом. Бедному народу надо помогать, а не отнимать у него. Бедно­му? А богатые? Верно ли щадить тех, кто на крови бедняков на­жил великую казну, славу и благородное имя? Разобраться в этом надо... Обязательно надо...

Первым возвратился Филька Черный с двумя молодыми невы­сокими крепышами. Погруженный в свои думы, Сокол не заметил их прихода.

— Это я пришел,— сказал Филька, подходя к нему,— а со мной Митька и Микешка.

— Говорите, что видели,— Сокол поднялся с земли.

— Оглядели мы с Митькой да Микешкой скалу всю с края до края. Камень велик, пять сороков саженей^[20] в длину будет, ежели не более. И опять же широк камешек. Скала высоченная, ровная— защитит нас надежно. Отыскали мы с Митькой и Микешкой пе­щеру великую. В непогодь для всей ватаги прикрытие будет, а коли бог даст, то и зимовать в ней можно.