Москва-матушка

— А ты знаешь, что твой сын айдамах и его ждет смерть? Стоит ли он этих денег, есть ли расчет отцу выручать такого сы­на? Ты знаешь, что гласит яса?

Ширин-бей поднялся и, глядя хану прямо в глаза, сказал:

— Знаю. Яса гласит: «Не возводи вину заглазно, дай человеку сказать слово в свое оправдание, ибо он, может быть, невинен». Так гласит яса. Джаны-Бек хороший воин, но и он мог ошибиться. Сперва надо послушать Алима и тогда возводить на него вину. Помоги, великий, вызволить мне сына, и я, если он окажется ви­новным, сам приведу его к твоей карающей руке.

— Ты прав, Халиль-бей,— сказал Менгли, не сводя глаз с зо­лотых монет. — Надо сначала поговорить с Алимом, а уже потом судить о его вине. Оставь деньги, иди в свой сераль и жди. Я сам обо всем позабочусь. Иди.

После ухода Ширина к хану снова был позван Ионаша. Мен­гли спросил шпиона:

— Из крепости латинцев в Суроже надо выкрасть одного че­ловека. К кому следует обратиться моему человеку?

— Пусть он найдет Андреоло ди Гуаско. Этот человек за деньги сможет выкрасть из крепости даже самого консула.

— Хорошо. Ты можешь идти. Деньги за кафинское дело полу­чил? — Ионаша кивнул головой.

Хан был доволен. Правда, сегодня не удался день мудрости из-за этих неотложных дел, но зато Менгли стал богаче. Му­дрость — это сила, но золото — сильнее,— решил он про себя и, довольный, отправился на молитву.

Вечером еще одна радость ждала Менгли-Гирея. Его посетил консул Солдайи Христофоро ди Негро.

Долго шла спокойная беседа с консулом, но хан так и не мог догадаться о цели приезда Христофоро.

— Что привело тебя в мой дворец? — не вытерпев, спросил хан.

Ди Негро помедлил немного с ответом, потом сказал:

— Тревожные времена подходят, глубокочтимый хан, для нас, латинян. Сношения с Генуей становятся все труднее и труднее, скоро и совсем нельзя будет попасть на родину. Султан грозится пограбить наши колонии с моря, и я боюсь за скудные мои сбе­режения. Я знаю давно, как честен и благороден ты, мой друг, и потому хочу просить тебя: прими на сохранение все то, что я ско­пил за эти годы. Это, правда, невесть какое богатство, однако я опасаюсь за его целость. А в твоей казне оно сохранится надеж­нее в любое время. Сохрани мне вот это,— и с этими словами консул вынул из-за широкого пояса четыре вместительных ко­шелька.

— Только дружбы ради я разрешаю тебе оставить золото и сохраню его до последней монеты. Расписку получишь у моего казначея.

— Не обижай меня, великий хан. Разве твое слово для меня не в тысячу крат ценнее бумаги! Пусть деньги лежат под твоей охраной, может, наступит час, и под твою защиту я отдам нечто дороже золота — мою жизнь. Я надеюсь, и тогда хан не откажет мне в просьбе.

Следуя к дому Коррадо, консул думал про себя: «Устав за­прещает консулу брать взятки даже от царей, но там ни слова не сказано о запрещении давать взятки царям. Значит, я не нарушил Устава».

Менгли-Гирей, положив полученное за день золото в свою каз­ну, отправился на молитву перед сном.

— Слава аллаху великому и всемогущему за мудрость, даро­ванную мне сегодня,— произнес хан после молитвы. — Много ве­ликих дел сделал я, много нужных решений принял.

Присутствовавший на молитве имам, услышав последние слова хана, усмехнулся украдкой.

Глава двадцать пятая

«ДЛЯ ГРЕХА ПРИКРЫТИЯ»

Повадилась беда — отворяй ворота.

Поговорка.

СТРАШНОЕ ПРИЗНАНИЕ

ели так дело пойдет и дальше — мои сынки пустят меня нагишом гулять по белу све­ту! — в гневе произнес Антонио ди Гуаско, стук­нув пустой кружкой из-под вина по столу. — А ну-ка повтори, Теодоро, еще раз, как все это вышло.

— Ты знаешь, отец, со мной было всего пять человек. Остальных тридцать вооруженных слуг взял с собой Андреоло. Как и договорились с вечера, мы заняли каждый свое место. Я распо­ложился на берегу моря у Капсихоры, а мой любезный братец увел людей к Пастушьей баш­не, как ты повелел. Я забрался на скалу и ви­дел, как ты с молодцами повел лодку навстречу судну. Потом лодка исчезла, и только через пол­часа она вернулась к берегу с одиноким гребцом. Я понял, что ты благополучно, под покровом но­чи, подплыл к судну и притаился за ним. Я за­палил на скале костер, давая знать Андреоло, что ты на месте и пусть он ждет людей. Андрео­ло понял мой сигнал и ответил небольшим ко­стром. Тогда я не спеша направился в Скути на случай, если брату понадобится помощь. Пока я

добрался туда, прошло много времени. Я ожидал встретить там брата и тех рабов, которых ты столкнул с судна, но не увидел ни­кого. Мне пришлось возвратиться к Пастушьей башне. Когда я вышел на берег, начало уже рассветать.

— Где же были люди Андреоло?

— Они расположились вдоль берега на расстоянии полуста стадий друг от друга и спали мертвецким сном. Я растолкал одно­го и увидел, что тот пьян. Из его бессвязного рассказа я понял, что, собравшись около Пастушьей башни, они стали ждать сигна­ла. Сигнала не было долго, и Андреоло решил проведать нашего винодела в подвалах у башни. Там он напился и, расщедрившись, стал угощать слуг. В разгар веселья они увидели огонь моего ко­стра, после чего рассыпались по берегу, чтобы вылавливать под­плывающих рабов.

— Выходит, они проспали, черти! — рявкнул старый Гуаско.— А я, лысый осел, дважды рисковал головой. О, проклятье! Как хорошо все было сделаної Купцы и пикнуть не успели, как я с моими молодцами выпустил у них кишки. Мы мигом расковали всех невольников и, когда каторга проезжала мимо Пастушьей башни, разрешили им вплавь добраться до берега. «Плывите, вы свободны!» — крикнул я, и это не пришлось повторять дважды. Они, словно рыбки, плюхнувшись в воду, поплыли к берегу. А эти пропойцы проспали. Клянусь петлей, на которой меня повесили бы в случае, если бы я попался за это властям, Андреоло это да­ром не пройдет. Он, сучий сын, чувствует это и, не заходя ко мне, удрал в Солдайю. Не будь я Антонио ди Гуаско, если я не оторву его ослиные уши.

Боже мой, как нам не везет. Я хотел восполнить нехватку в рабочих руках за счет покупки рабов в Карасубазаре, а их про­спал ты. На каторге было больше сотни рабов, они нам подняли бы всю нашу землю, а их проспал Андреоло. Мало того — разбой­ники увели из Скути самых работящих слуг. Чует мое сердце, что и третий мой сын, этот сопляк Демо, тоже отличится. Если я узнаю, что и у того отняли деньги, я к чертовой матери сразу уйду в мо­настырь, а все именье отдам монахам. Ведь подумать только, ка­кой ущерб!

В комнате воцарилось молчание. Антонио опрокидывал в свой широкий рот одну кружку с вином за другой и не хмелел. Нако­нец Теодоро сказал:

— Выслушай меня, отец. Земли вокруг Скути самые богатые, а находятся они у нас в запустении и без надзора. Отдай их мне, я я наведу там порядок. Только чтобы никто кроме тебя, не со­вал туда свой нос.

— Я давно твержу тебе об этом! — воскликнул отец. — Женись, строй дом и будь там хозяином.

— Как раз я хочу об этом говорить с тобой. Позволь мне взять в жены дочь русского купца Никиты. Приданое можно взять та­кое, которое в два раза покроет все наши убытки. Ах, отец, как она прекрасна!