"Москва слезам не верит" (К 30-летию выхода фильма)

И теперь - перед нами люди, убивающие, пожирающие живые существа. Но делающие это, по-крайней мере, чисто, благоговейно. Не закрывающие стыдливо глаза, как будто в ангельском неведении, но совершающие свое жертвоприношение открыто и целомудренно. "Мы уходим подальше от всех", - рассказывает Гоша еще в поезде. Но над ними - раскрытые, распростертые небеса, которым все видно. И рядом, в компании этих убийц, в их кругу восседает Бог - огромная черная собака, - благословляющий их жертву.

Метафора повторяется. Мельком, на две секунды мы видим возлежащего (буквально: возлежащего, как на древних пиршествах) Меньшова: создателя, "Бога" этого фильма...

* * *

И звучит песня. Негромкая песня-диалог на стихи Юрия Левитанского - словно бы противостоит упруго, горласто выкрикиваемым стихам А.Вознесенского в первой части, стихам, не допускающим себе никакого возражения, никакой ответной реплики. В.Турбин в своей статье 1964 года, посвященной раннему Вознесенскому, утверждал, что стихи Вознесенского нельзя мыслить как... монолог. Они предполагают обязательно хоровое исполнение; это - выкрики из толпы разнообразных лиц - как бы ярмарочных вестников, глашатаев молвы. На наш взгляд - это... только видимость "хорового исполнения", на самом деле выкрики толпы - это и есть самый настоящий, безудержный, ничем не смущающийся мо-но-лог. Стараются - друг друга перекричать; заранее отвергают какую-либо иную точку зрения, кроме своей.

Стихи, услышанные нами в первой части фильма - победные стихи. "По параболе... Кругаля... На Яву с Суматрой..." И ведь действительно - "кругаля", и действительно - "по параболе": тут уж ни с чем не поспоришь. Именно в этих вслух звучащих стихах реализуется тот образ радио, о котором мы говорили и который, наряду с телевидением, присутствует в фильме.

Еще одна запись в неопубликованном дневнике Турбина. Критик задается вопросом: как можно определить... радио?
– Радио преимущественно связано с победой: очередной победой в "строительстве социализма", с военной победой - победами, о которых сообщается, провозглашается по радио. И хотя стихи, звучащие в сцене пикника, демонстративно противопоставлены радио-стихам Вознесенского, радио здесь все-таки... есть: имя и фамилия поэта почти совпадают с именем знаменитого диктора, голос которого явился радио-символом войны, победы в этой войне: Юрия Левитана. И выбор поэта был, конечно же, продуман: сцена знаменует жизненную победу героини. Победу окончательную и... бесповоротную?

* * *

Снова завод, снова грохот цехов, и не в первый раз мы замечаем: крутится вокруг вновь назначенного директора завода Екатерины Тихомировой какой-то невысокий, сухощавый, чернявый человек с умным лицом. Видно, ее зам. Льстит, вопросительно посматривая на реакцию: "Строги, но справедливы". Словом, самый настоящий и откровенный: чорт. И героиня - терпеливо сносит его присутствие, не прогоняет его, не стремится от него избавиться всеми правдами и неправдами; умудренная жизненным опытом, она понимает: присутствие поблизости чорта, тем более при ее нынешней должности, - неизбежность. Не он, так другой.

Это он толкал ее в шахту лифта, ведущую в преисподнюю, это он душил ее безысходностью ее положения. Вот и теперь: вопросительный, засматривающий взгляд этого чорта - не просто проверка реакции на лесть, поиск слабого места. Он нутром чует счастье, привалившее героине, он видит его отблеск у нее на лице. "Я любовников счастливых узнаю по их глазам..." А этот отблеск счастья человеческого - для него больнее самого адского пламени.

И начинается битва Неба и ада, Бога и дьявола. Дьявол делает контрход: спешит в телецентр, изымает оттуда телеоператора... Родиона и ставит его, как свершившийся факт, перед героиней. Верховный покровитель атеистов с лукавым прищуром, одобрительно смотрит на них со стены. "Работа адова будет сделана!" И делается уже.

Больше всего мне нравится спокойная ирония, с которой повзрослевшая героиня обходится с силами зла. Она понимает неизбежность присутствия чорта. Но понимает она и другое: "С нами Бог, и никто же на ны!" Мы видели, как она насмешливо напомнила "Рудику" про его "детективный" конфуз с отдыхом в Сочи. Любопытно: между этой сценой и сценой телефонного звонка Родиона, предварившей встречу на бульваре, влюбленные, Катя и Гоша сидят... уставившись в телевизор. Телевизор - пустой (его второпях включили, убрав постель перед приходом Александры), только звучит известная песня. Родион - пустое место в их жизни, никто. Не в его власти разрушить их любовный союз.

На бульваре - теперь она в красных перчатках. Тогда - искала врача, теперь... сама становится врачом, хирургом. Руки - в крови: она совершает болезненную, но необходимую операцию. В этой сцене у Родиона появляются отсутствовавшие раньше густые подстриженные усы, и делается он... точной копией персонажа одного рисунка наших любимых журналов 20-х годов. Здесь он - в синем, но тоже коротеньком плащике, в неизменной своей, напоминающей о "вожде" кепке. Точно так изображен один из собеседников в маленьком рисуночке на полях январского журнального номера 1925 года: собеседники комментируют похороны американского профсоюзного босса, изображенные рядом, на большой карикатуре. Комментируют, естественно, издевательски. А буквально со следующего номера начинают валом валить материалы, посвященные... годовщине похорон Ульянова-Ленина. Тень издевки, прозвучавшей в карикатуре на похороны одного "защитника пролетариата", - ложится на похороны другого.

Да, это правда. Над Владимиром Ильичом Лениным в фильме будут издеваться. И издеваться - жестоко. Мы помним: фильм создавался в 1978-79 гг., и боль, причиняемая режимом живому человеку, была настолько невыносимой, что простительно было отыграться... хотя бы на мертвеце.

* * *

Гоша... любитель змей! В следующей сцене - уже он изображен с пылесосом, старым нашим знакомым - "змеем", тем самым, которым манипулировала еще Людмила, изгоняемая из "рая". Змеи, повторим, имеют в библейской символике амбивалентный характер: они означают как силы зла, так и силы добра.

Но теперь мы спохватываемся: Гоша - Георгий. И любовь к змеям у него - дань избранному при воплощении на земле имени, имени... Георгия Победоносца. И теперь Гоша-Георгий отправляется на битву. На битву со змеем.

У змея - не три, как положено, но пять голов. Узнав это, Гоша слегка озадачен, но решает дело тем, что приглашает в компанию себе второго рыцаря-змееборца. Вот он-то нас и интересует больше всего.

Традиция комического изображения вождей в кино заложена, пожалуй, Гайдаем. Наиболее яркий образ - в кинофильме "Брильянтовая рука". Ночной патруль перед сценой в гостинице: справа... "Сталин", слева - "Хрущов". Гостиница называется... "Атлантика". Нам уже известно по позднейшему повторению этого образа в фильме про "Нофелет", как в этом слове анаграммируется имя Сталина. Но дело не в одних двойниках. В этой колоритной группе воспроизводится живописный сюжет: "Три богатыря" В.Васнецова. Комизм сцены заключается в том, что третий богатырь... женщина! Но женщина - самая воинственная из всех троих: в центре группы - неподражаемый управдом в исполнении Нонны Мордюковой.

В.Турбин в предисловии к посмертному переизданию своей книги "Пушкин, Гоголь, Лермонтов" применил этот сказочно-эпический образ к иным руководителям Советского государства - Брежневу, Андропову, Суслову, взявшим на себя ответственность за "эпоху застоя". Нас же интересует изображение другого политика - Ленина. Он появится, мелькнет, как вспышка, в фильме "По семейным обстоятельствам". Персонаж Р.Быкова, который "половину букв не выговаривает", - важно лишь то, что он не выговаривает букву "р". Это обстоятельство подчеркнуто тем, что ту же букву, как оказалось, не выговаривает и... краснощекая девочка с мавзолея.