"Москва слезам не верит" (К 30-летию выхода фильма)

Начинается обед, и... все становится ясным. Становится ясной странная, "лагерная" напряженность пионэра. Чудовищный образ: пионер... обучаемый светским, аристократическим манерам; застольному этикету. Хочется вновь обратиться к карикатурам 20-х годов: советские дипломаты в гамашах, напяленных на валенки, во фраке и шапке-ушанке. Родственный гротескно-сатирический образ Е.Ханаева воплощает в фильме "По семейным обстоятельствам": светская, аристократическая дама - вдова советского преуспевавшего, "партийного" живописца.

* * *

Сделано все, чтобы превратить поглощение пищи - в пытку. "Боря пьет квас", - говорится мальчику, который тянется с бокалом к бутылке шампанского. Почему, так и подмывает спросить, именно квас - а не лимонад, сок, морс и т.д.?! Нет: именно квас! Квасом в старину русских людей отпаивали после жуткого загулья; отсюда - пословица: "Квас столько людей спас!" Можно подумать, что мамаша с Рудиком этого Борю накануне вечером прямо-таки литрами накачивали алкоголем! В атмосфере этого дома невинность Бориного застолья как-то неминуемо превращается в свою полную противоположность...

Снова - сказывается влияние фильма ужасов, и снова - Хичкока, "На запад через северо-запад": пойманного героя бандиты стакан за стаканом накачивают алкоголем, сажают за руль автомобиля, чтобы инсценировать катастрофу. И по роли - именно полу-мужчину, полу-мальчика: "маменькиного сынка"! В этом, кстати, причины такой поразительной удачи нашего фильма с переодеванием основных персонажей в возраст двадцатилетней давности: витает образ - взрослые люди, которых держат на положении мальчиков и девочек!..

Но злоключения Бори на этом не заканчиваются. Он как-то незаметно перемещается в центр, художественный фокус всего этого эпизода. Боря говорит с набитым ртом. Известный эксцесс семейного деспотизма: "изнасилование" пищей - пища уже не лезет, а ее - все равно пихают! Но есть тут и другое: так говорят... на допросах, люди с вышибленными зубами, с в кровь разбитым губами, еле шевеля распухшим языком. При таком ракурсе взгляда на происходящее обретает свое место деталь, которая раньше казалась кричаще неуместной: красный галстук. Сходный прием мы уже заметили у Тарковского: волосы героини, которые она мыла в тазу, в черно-белом кадре начинали казаться кровью, вытекающей из ее перерубленного горла. Красный галстук пионера - кровь, стекающая из разбитого рта, по подбородку, и - особое садистское удовольствие!
– на белую рубашечку измордованного ребенка; так виднее!

И сразу комната превращается... в кабинет следователя, а яркое солнце, ее наполняющее - в слепящий огонь прямо в глаза направленной лампы. "Танец маленьких лебедей", балет "Лебединое озеро" - спустя несколько лет возникнет традиция: он регулярно будет заполнять экраны телевизоров ("Ничего не будет! Одно сплошное телевидение!" - как справедливо высказался присутствующий здесь Рудик) в дни похорон беспрестанно мрущих вождей, вплоть... до августовских дней 1991 года, печально знаменитого "путча".

* * *

Однообразный стук пианинных клавиш словно превращает музыкальный инструмент... в телевизионный экран недалекого будущего, а также предвещает оглушительный долбеж механизмов в близящейся сцене телевизионной съемки. В фильме "По семейным обстоятельствам", по мнению героини - вязальщицы (плетущей сети для потенциального жениха), именно так звучит... монолог Гамлета по-русски: "Быть или не быть", - словно в барабаны бухают!" А в "Служебном романе" - почти то же говорится малюткой-секретаршей... о походке Людмилы Прокопьевны: "Ходит - будто сваи вколачивает". И действительно: танец маленьких лебедей, в интерпретации Бори, выглядел бы, наверное, именно так: будто они - лебеди!

– сваи вколачивают...

А речевая, разговорная аранжировка сцены, благодаря игре Е.Ханаевой, переносит в фильм ту проблематику речи телевизионных дикторов, о которой говорил Баталов. Речь дикторов советской эпохи - прямая противоположность современной: мерная, рассчитанная, похожая... на движения следователя-палача, размеренно, профессионально наносящего удары по телу истязуемого.

И цель у обеих этих противоположных манер речи - одинаковая: вдолбить, заполнить сознание (идеологическим поносом, рекламной слякотью). Одним из самых непереносимых видов угнетения человека при советском режиме назвал В.Турбин в рецензии на роман Саши Соколова "Палисандрия" - угнетение речью. В речи Евг. Ханаевой эти две крайности - сливаются. Она выступает, так сказать, в роли заместителя (совместителя!) телевизионных дикторов обеих эпох, и текущей и... будущей. (В дальнейшем мы увидим, что в фильме есть и отражение советского радио, радиодикторов.)

А главная героиня фильма дважды буквально оказывается в роли телевизионного диктора; тележурналиста. Мы видим ее в сцене телесъемки в цеху. Она вполне профессионально справилась с ролью тележурналиста, репортера; в ее выступлении словно бы пробудились... пытающиеся сформулировать в словах правду о своей жизни "рабкоры" 1920-х годов. Другой раз - в сцене телесъемки в кабинете директора химзавода. Если в первом случае она говорит с захлебывающейся, истерической торопливостью, то во втором - нам дают пример того, как, по мнению нормального человека, должен был бы выглядеть диктор. Не эти деревянные, одеревенелые куклы, словно бы парализованные люди, а, так сказать, диктор с человеческим лицом. И преодолеть насилие истязающей манеры речи - это не только устоять в той естественной неторопливости ее, о которой говорил А.Баталов. А если устоять невозможно? Есть другой выход: довести навязываемую манеру... до крайности, когда она перестает быть собой.

И.Бродский, фигура которого уже появлялась у нас в связи со сценой изгнания, вспоминает: в лагере его хотели насильно заставить делать работу, которую он делать был не обязан. Выхода - не оставалось. Тогда он взял топор и... начал рубить дрова, но в таком нечеловеческом, бешеном темпе, в каком это никто никогда не делает. Как говорит поэт, его движения совпали с каким-то космическим ритмом, который действовал за него, помимо него. Нужный объем работы был уже сделан, а он - продолжал. И его мучители... отступили, поняли, что они ничего не могут с ним сделать. Опустили руки, одним словом. Вот так же, наверное, как опустили руки мучительницы героини в сцене телесъемки.

Или - другая противоположность: замедлить речь... до невозможности, до невероятности. В одной статье - произнести букву А. В другой, помедлив, - произнести букву Б. В рецензии на кинофильм - новую букву. И в целом - сложится Слово. Которое никто никогда открыто произнести не даст; заткнут рот; выбьют зубы...

* * *

Ханаева может говорит с вкрадчивой робостью, может остервенело рявкнуть, может угодливо лопотать. В сцене в общежитии ее обращение с героиней, естественно, меняется на противоположное. Появляется (ермоловская!) величавость, уверенность постановки слов. В позе, пародирующей позу Ермоловой на известном портрете Серова, будет, кстати, изображена невестка героини Ханаевой в фильме "По семейным обстоятельствам" (и этот ее портрет будет вызывать особое раздражение у ревнивой свекрови!). И вместе с тем... манера речи остается все той же: лакейская речь Смердякова в юбке! В "ермоловской" величавости - истерически взвизгивающая торопливость.