Мой белый, белый город
Шрифт:
Рита все понимала. Конечно, если бы не гребешок, то можно было успеть съездить на промысел. Вот если завтра, к примеру? А пока она попросила:
– Расскажи, что там интересного, на промысле.
Мы возвращаемся на бульвар. И опять я отодвигаюсь от Риты чуть ли не на всю ширину тротуара. Это очень неудобно, когда рассказываешь.
– Представь себе черную жирную землю. И много качалок. Они выкачивают нефть из земли. И трубы, много труб. По ним нефть течет в огромные, как горы, резервуары. И запах – приторный, горьковато-сладкий, что ли…
Рита молчит. Я так и не могу понять – слушает она меня или нет.
О чем она думает?
Мы подходим к дому тети.
–
– Муэдзин? В пять утра, – отвечаю я.
– Когда нас бомбили в Борисоглебске, одна женщина сошла с ума. Я видела. Она выбежала из теплушки и стала кричать, что Бог – негодяй, раз он допускает все это… Она так кричала, что заглушала самолеты. Так мне казалось. Потом ее убило осколком… Послушай, как бы мне встать в пять утра? Наверное, это действительно красиво, когда поет муэдзин. Таинственно, да?
Я кивал головой и вспоминал, как по утрам звучит голос старика с минарета древней мечети Таза-Пир… Через длинные паузы.
Как убили моего дядю
Моего дядю убили так.
На Керченском полуострове есть деревня Осовино. Множество раз деревня переходила из рук в руки. Бои шли жестокие – немцы рвались на Кавказ. И редко выпадали минуты, когда примолкали в степи охающие взрывы, не разносили свое «тиуканье» пули. Люди привыкли к голосам войны, и паузы тишины казались им необычными и грозными.
И вот однажды, 11 января 1944 года, тишину всколыхнул одинокий взрыв, как вздох задремавшей войны. Этот взрыв оповестил, что сейчас погиб лейтенант Евгений Заславский, мой дядя Женя. Двадцати девяти лет…
В эту минуту захотелось ему напиться воды, умыться, возможно, и побриться. Колодец был метрах в двухстах от землянки. Сперва он хотел попросить старшину, но тот дремал. Дядя взял котелок и небольшими быстрыми пробежками, по всем правилам, как его учили, направился к колодцу. По открытой местности полз, где была возможность – пригибался, где была возможность – бежал. Так учили, чтобы он остался живым. Дядя это хорошо усвоил, даже сам учил солдат…
А когда до колодца оставалось несколько метров, лейтенант Евгений Заславский зацепился за маленький проводок. Так написал бабушке старшина…
Вот как погиб мой дядя.
11 января 1944 года у нас было два урока. Учительница по истории заболела. И это было, как всегда, кстати. Во всяком случае, в соседнем классе болели сразу две учительницы, и ребята дошли до такого состояния, что совершенно не приходили в школу – с утра они отправлялись на бульвар играть в футбол.
Итак, в это великолепное утро от свежеполитого асфальта школьного двора еще пахло каникулами. Впереди целый час беготни за шапкой, заменяющей футбольный мяч, и выкрикивания изумительных слов: «Пенальти! Корнер! Офсайд!» – и еще одного, из-за которого стоило жить на этом свете и которое относилось непосредственно ко мне: «голкипер».
Я расположился между двумя булыжниками, обозначившими мои владения, в повернутой козырьком назад чужой кепке. И хотя сражение происходило у ворот противника, я изображал спортивную бдительность – то и дело демонстрировал потрясающие прыжки, хищно хватая руками воздух и вновь свирепо замирая…
А там, вдали, бои за шапку становились все азартнее. Шапка прыгать не хотела. Она лениво, не отрываясь от асфальта, отлетала на несколько метров и терпеливо ждала следующего удара.
Галдеж стоял неимоверный. Иногда он разом стихал на несколько секунд, так получалось, что все вдруг замолкали. Совпадение. Тогда я слышал, как кто-то торопливо выкрикивал из распахнутой форточки:
«Я из лесу вышел, был сильный мороз…»Но в следующее мгновение галдеж вспыхивал с новой силой, будто в костер плеснули керосину. Я увидел, что футболисты приближаются к моим воротам. Наконец-то…
Весь напрягся в ожидании удара и скосил глаза, примериваясь в воротах. Но что это? Одного булыжника не было! Справа есть, а слева нет! Хорошенькие ворота без одного столба! И я тут же завопил: «Не считается, не считается!»
Нападающие остановились. Что такое? Где ворота? Какая собака утащила ворота?!
Я оглядывался. Вокруг стояли несколько ребят из второй смены и прямо-таки падали от смеха. Разве узнаешь, кто из них украл булыжник… Положение спас рыжий первоклассник. Он подбежал и на место пропавшего булыжника бросил свой портфель. Ему не терпелось увидеть мой потрясающий прыжок.
Атака возобновилась. Я сорвал кепку, бросил рядом, чтобы не мешала, и совсем согнулся от напряжения. Еще секунда, еще… Я уже видел, как мой лучший друг Борис занес ногу, чтобы «смертельным» ударом пробить мяч. Все знали, что правая нога у Бориса «смертельная». Вот я сейчас им покажу, что значит настоящий голкипер, а не просто там вратарь. Ну! Бей!..
И вдруг какой-то вытыкала из второй смены подбежал и стукнул по портфелю. В самый критический момент. Все равно что удар в спину. Я замахал руками и закричал… На этот раз меня никто не услышал, такой был азарт. Борис совершил свой знаменитый удар, и шапка, лениво шурша, прошла точно через то место, где секунду назад лежал портфель. Я пытался было объяснить, что произошло. А вытыкала бросился бежать, то и дело падая от смеха на асфальт… По справедливости гола не было: «мяч» попал в «штангу», но Борис думал иначе.
Мгновенно собрался консилиум. Точно так, как собирался консилиум, когда болела толстая Роза, соседка…
«Гол! Гол! – кричал Борис. – Ты – жила. Был гол! Я видел!»
«Нет! Нет! – кричал я. – Сам ты жила! Не было!»
Спор могла решить только драка. Она назревала. Уже образовался круг. И мы уже начали отпихивать друг друга руками – ритуал, предшествующий драке, особой драке – гибриду бокса и борьбы. Вероятно, американцы позднее переняли эту разновидность у школьников моего города и назвали ее «кетч»… Но тут появился сторож Муслим. Он подобрал с асфальта шапку и направился к себе в сарай.
Вообще-то драться с Борисом не очень хотелось. И ему, вероятно, тоже. Но надо было выдержать марку. Поэтому появление Муслима было весьма кстати…
– Это моя шапка! – крикнул я и побежал за Муслимом. – Мне дядя Саша подарил!
– Мать приведи. Расскажу, какой ты хулиган, – не оборачивался Муслим. – Тебе шапку подарили, как человеку. А ты мяч сделал. Всей школе учиться мешаешь. Хулиган… – Он держал шапку за одно ухо, второе волочилось по асфальту.
В одно мгновение к Муслиму подскочил мой лучший друг Борис и своим «смертельным» ударом выбил шапку из рук сторожа. Муслим бросился было за шапкой, но ребята его перегнали. Они отпасовывали друг другу шапку, увертываясь от разъяренного сторожа.
Но тут появился наш пионервожатый, товарищ Алик. Он успокоил Муслима, пообещав наказать меня и Бориса по пионерской линии.
Когда Муслим ушел, Алик объявил, что после уроков отправимся в подшефный госпиталь. Он утром заглянув в свои планы и обнаружил, что 11 января в четыре часа дня по графику намечен концерт художественной самодеятельности. А пока надо привести себя в порядок, еще впереди два урока…
Прозвенел звонок, и мы потянулись к дверям школы. Я подобрал шапку и принялся выбивать ее о колено. Шапку действительно мне подарил дядя Саша.