Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Что ж, нормальное такое решение, как для того, кто не хочет попрощаться со своей головой.

Дафна, тебе следовало бы брать с нее пример, слышишь?

Граф повел мою мать любоваться садом, попутно выслушивая какой-то бубнеж управляющего, остальная прислуга как по волшебству испарилась, и я, Фекла и Платон остались наслаждаться напряженной тишиной.

— Пойдемте, юная госпожа, — сказала Фекла, ее взгляд снова скользнул к Платону, который продолжал безмолвно закипать, как сломанный чайник, то есть искрил в процессе. — Юный господин, обещаю, я сразу же вернусь к вам-

— А разве брат не может пойти с нами? — спросила я.

На меня уставились два в равной степени непонимающих взгляда.

— Граф сказал, что он хорошо ориентируется в поместье, наверняка даже лучше тебя, Фекла! Можно он пойдет с нами? Пожалуйста, пожалуйста!

Для верности я подергала ее за подол юбки.

И наконец встретилась взглядом с Платоном.

Жажды убийства в нем поубавилось, но и чего-то другого не появилось.

Эх, это плохо.

Мой изначальный план по выживанию был предельно прост — веди себя достойно, не пересекайся с Платоном, при встрече с цесаревичем Иларионом заблаговременно притворись мертвой, и — будет тебе счастье.

В смысле не будет тебе голова-с-плеч-долой, что, в общем-то, уже неплохо. Над остальным можно поработать и после устранения основной проблемы.

Вот только после того, что я сейчас увидела… Я чувствовала, что мой план резко сходит с рельсов и летит куда-то в пропасть с протяжным свистом.

Потому что я была взрослой, а передо мной был одинокий ребенок, мимо которого, если я хотела точно следовать своему плану, мне нужно было пройти. Вот только я так не могла.

Я только что, пусть и не по своей воле, забрала его горничную, и, боюсь, дальше станет только хуже.

В самом деле.

Я куда вероятнее организую себе неприятности, если просто оставлю все, как есть.

Я снова улыбнулась Платону настолько дружелюбно, насколько это вообще было возможно, так широко, что уже через несколько минут у меня заныли щеки.

Давай, смотри, я совершенно безобидная девочка-ромашка, милая и тупая, и я на твоей стороне.

Ну?

Ну хотя бы кивни!

Или скажи что-нибудь!

Ты же умеешь разговаривать, я же видела!

— Юный господин? — позвала Фекла.

Вместо ответа Платон повернулся к нам спиной и стремительно зашагал прочь.

Э?

Серьезно?

То есть ты вот настолько вот расстроен тем, что я не собака?

Глава 4

Молодой мужчина стоял напротив безымянной могилы: ни дат, ни имени, ни единого знака, который бы позволил случайному наблюдателю сделать вывод о том, кто покоится под плоским серым камнем на заброшенной лесной опушке, где трава выросла такой высокой, что доставала почти до колена.

В траве блестели капли росы, это было раннее утро, и несмотря на то, что уже рассвело, солнце еще не показалось на небе, лишь слегка залив его румянцем.

Он засунул руки в карманы и несколько раз перекатился с носка на пятку, прикусывая губу в нервной, изломанной манере, словно никак не мог решить, что сказать.

Полы его плаща трепетали на легком ветру.

Желтые глаза в прорезях маски горели едва сдерживаемой яростью.

— Я снова не принес тебе цветов, — наконец заговорил он, и это был тихий, нежный тон, которого совсем нельзя было ожидать исходя из общей атмосферы. — Я все еще не думаю, что это уместно.

Он вынул из кармана несколько тонких, сложенных вчетверо, изрядно помятых листов бумаги.

— Мне сказали, что тебе нравились стихи, но у меня так и не вышло ничего путного. Хочешь убедиться?

— Насколько мне известно, ты не можешь просто заявляться сюда без моего разрешения, — раздался голос за его спиной.

Вся мягкость исчезла с его лица, уступив место тому тону веселости, который демонстрируют палачи, когда удар топора разрезает воздух с особенно стремительным свистом.

Он смял бумаги в кулаке с такой силой, что его кисть побелела.

Он пружинисто повернулся к другому человеку, крутанувшись на носках.

Но продолжение этой сцены мне было увидеть не суждено.

Я распахнула глаза.

Несмотря на оставленное открытым окно, мне было так душно, что я буквально не могла вдохнуть достаточно глубоко, для того чтобы наконец почувствовать, что кислорода в моих легких достаточно. Я резко села на кровати, откидывая в сторону тяжелое одеяло и хватаясь за ткань сорочки на груди. Ткань ощущалась сырой под моими пальцами, и я запоздало поняла, что неприятное чувство, будто что-то движется вниз по моему лицу, было вызвано стекающими со лба каплями пота.

Это никуда не годилось.

Вечером, помогая мне готовиться ко сну, Фекла сказала:

— Сегодня вы спите на новом месте, юная госпожа, как знать, может, сегодня вы увидите вещий сон.

— Что, например? — полюбопытствовала я, хотя примерно догадывалась, о какой именно примете идет речь.

— Суженого, конечно же!

Фекла глупо хихикнула, продолжая взбивать подушки, и после того, как мы по моей инициативе потратили весь день на поиски куда-то резко запропастившегося Платона, она не выглядела обиженной на меня, и, кажется, даже довольно искренне пыталась мне помочь, но теперь я уже не была так в этом уверена.

Может, она добавила что-то в мой чай?

Может, она специально упомянула о вещих снах?

Нет-нет.

Нельзя так думать, не то закончу как оригинальная Дафна.

Все начинается с того, что ты обвиняешь кого-то, толком не разобравшись в ситуации, а заканчивается тем, что во всех смертных грехах обвиняют уже тебя.

Мне снилась чья-то могила. Но вот чья? И человек, которого я никогда не видела. Вот уж поистине возлюбленный мечты! Был ли во всем этом какой-то смысл? Или это тонкий намек вселенной на то, что ни до какой встречи с возлюбленным я не доживу?

С моими постоянно крутящимися на рекламном повторе мыслями о возможной кончине это не удивительно. Думай о чем-то почаще, и вскоре оно начнет мерещиться тебе в каждой тени. Вероятно, я сама себя накрутила.

Я хлопнула себя двумя ладонями по щекам, чтобы прийти в чувство.

И в ту же секунду хлопнула дверь моей спальни, и в нее влетела взлохмаченная и босая Фекла, вооруженная канделябром, а следом за ней и какой-то заспанный мужик с саблей наперевес.

— Что за, — начала было я.