Мой директор
Шрифт:
— Где она? — едва не кричу я.
— Догадайся, — раздраженно бросает он. — В больнице, у Саши, естественно, — объясняет он так, словно я умственно отсталый.
— А ты откуда знаешь? — пытаюсь спокойнее говорить я, однако голос все равно срывается на крик. Отец тяжело вздохнул на том конце провода, однако продолжил спокойно объяснять.
— Я сегодня был с ней. Я же тебе говорил, но ты, наверное пропустил все мимо ушей, — его голос пропускает истеричные нотки. Он всегда бесится, когда речь идет о его обожествленной Сашеньке. Бр-р… Она меня бесит, она ведь даже младше меня, а еще как-то на днях предложила называть ее мамой. Я думал, что умру от смеха, пока отец не успокоил меня. А еще эта девчонка устроилась
— Что случилось, пап? — слово, которое я так редко к нему применяю. Гораздо легче называть его отец — отчужденное и холодное слово.
— Ты у меня спрашиваешь, что случилось? Саша обследовала ее, девчонка беременна. Это ты? — очень грозно говорит он. Черт… До моего затуманенного разума доходит только одно: она беременна. Я идиот… Что я натворил? Я придурок… Телефон произвольно падает из моих рук, я несколько раз бьюсь головой о стену. Дурак. Придурок. Идиот… Да как я мог? Где были мои хваленые мозги, когда я спал с малолеткой? Черт… Мне плевать на отца, я приеду, хотя понимаю, что он меня и близко не подпустит к ней.
Такси довозит меня к больнице, я иду к регистрационному посту.
— Вам чего? — осведомляется пухлая женщина, лет где-то за 50, стоящая около стойки.
— В какой палате находится Тимшевич Елизавета? — чуть ли не ору я. Женщина, видимо, испугавшись, стала копошится в бумагах.
— Извините, но у нас не зачислено никакой Тимшевич… — я перебиваю ее жестом.
— Девушка, которую совсем недавно привезли, — быстро растолковываю я. Женщина что-то обмозговывает, а затем ее лицо светлеет.
— Кладбищная, что ли? — понимающе кивает она.
— ЧТО? — глаза чуть ли не вылазят из орбит. За кого она меня принимает?
— Ну, девчушка, сознание на кладбище потеряла. Так ее и привезли. Испугалась, что ли? — на кладбище? Что за чертовщину она несет?
— А больше не было девушек? — осторожно спрашиваю я. Кто ее знает, может еще какую-нибудь «Болотную» или «Лесную» выкинет?
— Нет, только эта, — кивает женщина. Ну ладно.
— Так какая палата? — закипая, спрашиваю я. Меня уже это осточертело.
— А вы ей кем приходитесь, родственником? — подозрительно спрашивает бабка. Черт, ну что за допросы?
— Нет. Я директор ее школы, — рычу я, а женщина становится похожей на коршуна.
— Время посещений закончилось. Приходите завтра, — говорит она дежурным тоном, смотря на меня, как зомби.
— Скажите просто номер палаты и этаж, — уже реву я, пытаясь отстоять свое. — Я никуда не пойду, мне просто нужно знать палату, — пытаюсь спокойнее сказать я, а то женщина уже шарахается. Она быстро пробегает глазами по бумагам, затем тихо выдает:
— 6 палата, 1 этаж, — тон у нее истеричный. Я разворачиваюсь, не обращая на нее внимания.
— А ну стоять! — слышу я рев отца. — Думаешь, я тебя не заметил? — рычит он, хватая меня за руку. — Нам нужно поговорить, — говорит он и утаскивает меня куда-то в сторону. — Я думал, что у тебя мозги на месте, придурок! Чем ты вообще думал? Я тебе что, должен в таком возрасте говорить, что нельзя трогать малолеток? Если это раскроется, — шипит он, — тебя посадят. А это точно раскроется. Вряд ли девчонка будет рада беременности. Расхлебывайся, как хочешь, я больше в это не вмешиваюсь, — я хотел ответить ему, но он остановил меня жестом. — Ты больше не ребенок, Андрей, — рявкнул он, вылетев из каморки, в которую меня завел. Я не могу двинутся с места. Черт, отец стал… Не таким. А я — я все такой же. Черт, черт! Девчонка беременна, и я точно знаю, что это мой ребенок. Что мне делать? Прокрутив всю картинку полностью, я понимаю, что у меня просто нет выхода. Кроме одного…
Комментарий к
Пишите отзывы)
знаю, что размышлений мало, а диалогов много… Надеюсь, вам понравится.========== Часть 16 ==========
Я слышу, как за окном что-то шуршит. Странно, это же третий этаж, а по близости ни одного дерева. Мне действительно страшно, я боюсь посмотреть туда, откуда исходит шум.
Я не знаю, почему меня не выпускают из этой чертовой больницы, я чувствую себя совершенно нормально. Правда… Иногда по утрам меня тошнит, но наверное, это из-за стресса. Мне хочется домой, папа еще не разу не навещал меня. Знает ли он, где я? И вообще, нужна ли я ему? Мне действительно обидно, что за неделю он ни пришел ни разу.
За окном снова какой-то шум, и я вижу руку, вцепившуюся в подоконник, затем вторую. Я хочу закричать, но в горле будто-бы пересохло и я не смогла вымолвить ни звука. Вскоре я увидела лицо и на меня сразу напало два вопроса: что он тут делает и зачем он лезет ко мне в окно. Он перехватывает мой взгляд и кивком головы просит открыть окно. Странно. Я осторожно иду к окну и открываю его. Андрей (он уже не учитель, мне можно к нему так обращаться) запрыгивает в палату, оставляя на полу грязные разводы. Я ощущаю себя довольно странно в одной больничной голубой рубашке, которая едва прикрывает бедра. Не знаю почему, но в этой больнице меня заставляют одеваться именно так. И лежать в постели целыми днями.
— И зачем ты здесь? — прошипела я, презрительно сузив глаза. Ему я понадобилась тоже только через неделю, да и то залез через окно. Он в шерстяной кофте, джинсах, грязные белые кроссовки — не удивительно, совсем недавно шел дождь — стоит и смотрит на меня. Я невольно краснею и обтягиваю рубашку пониже, стараясь сделать это как можно более незаметно.
— Пришел навестить, — Буднично говорит он, плюхаясь на мою кровать. Я отхожу к стене, опираясь на нее. У меня почему-то подкашиваются ноги, мне тяжело дышать. Еще чуть-чуть, и меня стошнит. Жестом показываю ему, чтобы подождал и бегу в туалет, который смежен с моей палатой. Желудок выворачивает, я держусь за холодный кафель унитаза. Довольно негигиенично, но мне просто невозможно стоять самостоятельно. Быстро умываю лицо и руки из-под крана, вытираю руки об рубашку, возвращаюсь в палату. Он смотрит на меня так, как-будто бы… понимает? Да что с ним такое?
— Так зачем ты пришел? — снова повторяю я вопрос. Понятно, что он не просто навестить пришел. Я не нужна была никому целую неделю.
— Навестить, — снова говорит он, но уже более неуверенно.
— Правда? А я думала, что поматросил и бросил. Или я для чего-то еще нужна? Может, за сексом пришел? Увы, я тут в больнице лежу, — меня захватил истеричный смех. Стало тяжело дышать, и, все так же смеясь, я съехала на пол. Рубашка задернулась, и я судорожно пыталась ее поправить, однако ничего не получалось. Он подошел ко мне, пытаясь дотронутся, а я оттолкнула его. Он поднял меня на руки и перенес на мою кровать. А я же буквально задыхалась от смеха, мне сдавило горло, я закашлялась. Я продолжила смеяться, из глаз брызнули слезы. Резкая замашка — и он бьет меня по лицу. Больно, черт возьми. Истерический смех прекратился, и я смотрю на него ошарашено. Приперся сюда, а теперь еще и бьет?
— Уходи, — буркнула я, отворачиваясь. Он мне сейчас противен. Я для него игрушка… — Я сказала убирайся! — крикнула я, заметив, что он даже не шелохнулся. Мне и без него невыносимо больно, обо мне все забыли… Ира даже не позвонила, всем на меня плевать.
— Я… Я не могу, — тихо сказал он. Что? Да как он смеет? — Нам нужно поговорить. — вся его напыщенность куда-то испарилась, и теперь мне казалось, что он говорит искренне.
— О чем? — безразлично спросила я. Нам не о чем разговаривать. Может, он хочет извинится за то, что использовал меня? Что же, я внимательно слушаю.