Мой друг Иисус Христос

– Да, здесь мне намного хуже. Я же говорил, что боюсь Копенгагена.

– Ага, настолько боишься, что теряешь сознание? Да что с тобой такое? Ты можешь признаться мне, чтобы я помогла? – Ее голос начинал дрожать.

– Ты хочешь, чтобы я признался в чем? В этот раз мне стало трудно дышать. Нет никаких причин вмешивать в это вас.

Она ошеломленно посмотрела на меня, затем обратилась к доктору:

– Можете продолжать. Я его не понимаю. Он пугает и расстраивает меня.

Она вновь начала всхлипывать и закусила губу. Я не понимаю, почему ей это так важно.

– Когда вы потеряли сознание, вы делали что-то необычное? Вы испытывали более сильный страх, чем обычно?

Я искал правдоподобное объяснение, но в итоге правда прорвалась наружу.

– Да, я увидел свою бывшую девушку.

Марианна вновь застонала, но на этот раз она не испугалась, а разозлилась:

– Силье! Придурок!

Затем последовала десятиминутная ссора: она нападала, я оборонялся. Я объяснил, что мне было необходимо увидеть Силье, чтобы мне перестало мерещиться повсюду ее окровавленное лицо, а Марианна утверждала, что я обязан придерживаться плана. Мы должны привыкнуть полагаться друг на друга. Она была права. Я знал это. Но не сдавался, ведь и у меня была своя правда. Наконец вмешался врач и попросил нас замолчать, так как неприлично ссориться при посторонних. И мы оставили ссору на потом.

После уймы вопросов врач сказал мне, что я, видимо, страдаю от панического расстройства. Я удивился, что, оказывается, у моего недуга есть название. Я-то думал, что просто боюсь, а оказывается, это заболевание, которое лечится терапией и таблетками. И он рекомендовал мне какой-то курс лечения, о котором я понятия не имел. Он сказал, что мне должно быть стыдно, что я не пришел раньше, но мне почему-то стыдно не было. По крайней мере, не по этой причине.

– Я не хочу.

– Не хотите чего? – Врач недоумевал.

– Ни терапии, ни таблеток.

И вот они оба уставились на меня, не веря своим ушам.

– Если я начну принимать таблетки, я не узнаю, когда мне уже можно быть счастливым.

– Что-что?

– Узел исчезнет тогда, когда мне уже можно будет быть счастливым. Так что мне придется оставить все как есть.

Марианна покрутила пальцем у виска:

– Николай, это абсолютно неважно. Это просто болезнь, и все.

Они, естественно, тут же обрушили на меня массу разумных аргументов и ругательств, но я не сдался. Я очень хотел, чтобы боль исчезла, но не хотел устранять ее таким простым способом. Слишком легко было избавиться от нее с помощью таблеток или другого лечения. Но я хотел, чтобы все было правильно. И я гордился своим решением. Иисус направлял меня, так что я мог лишь лелеять свою боль.

По дороге домой мы молчали, пока Марианна вдруг резко не повернулась и не толкнула меня в плечо. Я подпрыгнул от боли и застонал. Но заметил, что удар чуть приглушил ее ярость.

– Ты должен ежедневно разговаривать со мной.

– Я и разговариваю.

– Нет, ты должен рассказывать о том, что внушает тебе страх. О том, что побуждает тебя к таким абсурдным поступкам. Я хочу знать все. Все! Ясно?

– Ясно.

– Все.

– Да я понял, замолчи уже. – Я начинал раздражаться.

И отныне мы каждый божий день усаживались рядом, и она говорила: «Ну вот, пришло время». В основном в этих разговорах всплывали жестокие воспоминания. Например, кулак, направленный в лицо Силье, и хрустящий звук, который последовал за ударом. Голос Сес в телефонной трубке, когда она уговаривала меня прийти домой вместо того, чтобы торчать у Сатаны. Бриан, стоящий на моем пороге, когда у него с головы капала блевотина. Мне было о чем рассказать, и она меня внимательно выслушивала.

Эти беседы с Марианной благотворно сказывались на состоянии моего здоровья. Порой я даже забывал о боли в животе. И все из-за Марианны. Она сама мне ничего не рассказывала, но я выкладывал ей кучу всего. Между нами установилась какая-то особая интимность. Сначала я просил Йеппе уходить во время наших с ней бесед, так как он все время старался подобраться к нам поближе. Однако он ощущал неуверенность, как только удалялся от меня, и я решил плюнуть на его присутствие. Он сидел в нескольких метрах от нас и внимательно слушал. Со временем до него дошло, что он не входит в наши с Марианной планы, и он перестал следовать за нами, когда Марианна звала меня уединиться. Вскоре Марианна начала прикасаться ко мне, гладить по щеке, иногда она даже целовала меня, правда, только в лоб, в щеку или в руку, но чем более я был расстроен и беспомощен, тем больше было прикосновений. Я бы очень хотел, чтобы и она рассказала мне что-нибудь, и я мог ответить ей прикосновением, но она замкнулась. Я знал, что она разговаривает со всеми, кроме меня. Она по-прежнему относилась ко мне с недоверием, ведь я еще ничего не доказал.

Но не только Марианна хранила свои тайны. У Карен тоже была тайна. Я чувствовал это, когда мы с ней разговаривали. Что-то ожидало нас в Тарме, что-то хорошее и необычное.

Свищ отрывается

Мне пришлось поругаться с Великом и Свищом: они часто не являлись домой в условленное время. Они постоянно обещали, что больше такое не повторится, но на следующий день мы вновь вынуждены были их ждать. Велику было неприятно, потому что он относился к моим словам серьезно, но ему не удавалось оторвать Свища от столичных развлечений.

Свищ балдел оттого, что район Нерребро оказался огромной дырой с мусором на улицах, что здесь так много пакистанцев, которые часто орут по ночам. Ему сносило крышу оттого, что пустующий дом на углу захватили маргиналы. Его сводило с ума количество народу. И вообще, он тащился от Копенгагена, потому что это не Тарм.

Велик обещал нам, что это всего лишь период, который обязательно пройдет, но пока что Свищ пробовал все подряд с огромным энтузиазмом. Копенгаген был для него потрясающим, и все здесь поражало его. Велик пытался добросовестно следовать за Свищом. Они друзья, а друзья обязаны присматривать друг за другом. Но Свищ не собирался его ждать. Либо ему было все равно, либо он пытался отделаться от Велика. Он часто пропадал с какой-то мелкой зеленоволосой потаскухой, с которой повстречался на вечеринке в заброшенном доме, а Велик оказывался среди тинейджеров в майках с Че Геварой.

Очевидно, появились какие-то трения между ними, хотя раньше их никогда не было. Йеппе тоже заметил это, потому что Велик начал с ним разговаривать. Это приводило Йеппе в замешательство, но все же нравилось ему. Велик садился рядом с ним и принимался рассуждать о какой-то тривиальщине, в то время как Йеппе излучал благожелательность и дружелюбие. Йеппе говорил мало, но слушал, улыбался и смеялся, пока Велик не бормотал наконец:

– Извини. Наверное, я не умею с тобой нормально разговаривать.

Неуместное извинение, но тем не менее.

Бабочка

Я начал бегать. Сначала я ощущал себя довольно по-дурацки, потому что больше ходил, чем бегал, но довольно быстро почувствовал прогресс. Всего через неделю я уже мог пробежать трусцой вокруг двух озер.

Началось все с мысли о бабочке на ее ягодицах.

Я увидел ее обнаженной совершенно случайно. Она забыла запереть дверь, а я не знал о том, что она в ванной. Наверное, мне не надо было так долго стоять и пялиться, но до меня даже не сразу дошло, что она вдруг оказалась передо мной нагишом. Татуировка на попе! Неужели это разрешают «Свидетели Иеговы»? Наконец она вышла, такая красная, что с трудом можно было понять, где заканчивается лицо и начинаются волосы. Свищ с любопытством посмотрел на меня: