Мой «Фейсбук»

После старика можно дух перевести и успокоиться, а для души купить поцелуй Бреда Питта или силиконовую куклу какого-нибудь Джонни Деппа: а что, он носки не разбрасывает, от него вкусно пахнет, и у него нет родственников, которые уже заколебали своим нытьем и просьбами о помощи.

Поцелуй с Вовой из соседнего подъезда в тысячу раз слаще, чем безумная ночь с вымечтанной звездой; свой Коля, живой и желанный, даст подлинную радость и детей. Да, с ним трудно, но он родной, с ним нет барьеров для понимания своей жизни; его надо любить, а не красавчиков на постере и на экране; когда болит душа, соска из магазина не поможет, а вот свой родной поможет — и погладит, и пожалеет.

Мы точно знаем, что он лучше, он не герой, он не спасает человечество, но одного человека он обязательно спасет, потому что он живой.

Так считал Болтконский, но писал всякое другое, про Бреда Питта — а что делать, ведь даже Галилей знал, что Земля вертится, но у него была семья.

Мы хотели на Марс, а попали на Сникерс

Болтконский смотрел во двор своего дома, где вырос и дорос до сорока лет; с тополей летел пух и даже залетал в рот, так было всегда, он уже привык.

Тридцать лет назад он пел в хоре Дворца пионеров: «Жить и верить — это замечательно, перед нами небывалые пути, утверждают космонавты и мечтатели, что на Марсе будут яблони цвести».

Он мечтателем не был и на Марс не хотел, он желал поехать в Ригу на конкурс песни, посмотреть на Запад-лайт — так позиционировали тогда Прибалтику.

На отчетном концерте в ряду баритонов кто-то пукнул во втором куплете, нарушив полифоничность звучания, и высокодуховная женщина-дирижер выгнала всех, не опускаясь до разбирательств.

У него украли мечту, он не поехал в Ригу.

Прошло сорок лет, он живет в том дворе и в той же квартире, в которой жил с родителями. Девушки, за которыми он ухаживал, уже начали умирать, а те, что остались, сидят на лавочках и говорят о детях, поглаживая отечные ноги.

Уже дети его одноклассников спиваются на его глазах.

Во дворе стало больше машин и меньше детей.

По производственной необходимости он побывал на всех континентах. Он летал лежа на «Сингапурских авиалиниях», где на ночь делают массаж ступней. Он ел змей, кенгуру и акулье мясо, пил вино за двадцать тысяч долларов, но не стал от этого счастливее.

Зато ему досталось счастливое время — мирное, без большой войны и репрессий, когда можно смотреть любое кино, читать любые книги и звонить в любой конец света бывшим друзьям, рассеянным по миру. Но оказалось, что и это все не изменяет суть жизни. Люди остаются прежними: пьют, плачут, смеются, рожают детей; власть и общественный строй здесь ни при чем, и это внушает осторожный оптимизм.

Не стоит слишком серьезно относиться к делам сиюминутным: кто-то создает фронт, кто-то уходит в тыл или в партизаны, кто-то начудит и из миллиардера станет лидером партии. Уверен, подумал он, это не сильно повлияет на нашу жизнь. Даже если кто-то придумает очередную революцию, у него ничего не выйдет. Есть такая сила в нашей российской земле, которая съест любого реформатора. Точнее, он сам себя съест, а страна останется.

Все вышеизложенное поведал Болтконскому в поликлинике румяный старик с седым бобриком, когда ранним утром они вместе с ним стояли в очереди, чтобы сдать кровь. Кто он, этот румяный пророк, Болтконский так и не узнал, постеснялся спросить, и старик растаял в тоннеле метро «Сокол».

Слова его пророчества показались Болтконскому достойными публичного внимания, и он вставил их в свою заметку; еще одна неделя его единственной жизни упала в бездну.

Сиськи балерины

Болтконскому нравилась Настя Волкова, и сиськи ее нравились, и поведение тоже — она символ нашего времени, как герб, знамя и гимн.

Такое ощущение возникает от степени внимания к ней и ей подобным в нашем обществе, от постоянно подогреваемого интереса СМИ к этим персонам.

Подбрасывая поленья в костер интереса ко всему этому, можно спалить весь дом, построенный на моральных ценностях семьи, долга и самоуважения.

И совсем неважно их происхождение — религиозное или общечеловеческое.

Вот живет человек в семье и видит рядом с собой нормальных и порядочных людей; идет на работу, и по дороге видит на улице: вокруг нормальные люди, работящие и думающие, как прокормить детей.

Но стоит ему прийти домой и включить бытовые приборы, как из каждого утюга, телевизора и радио на него наступают монстры-артисты, певцы, участники ток-шоу, где главное — наложить товарищу побольше дерьма в карман; они своим манерами и примерами непотребного поведения убеждают, что люди в России кончились.

Болтконский уверенно мог сказать, что артисты, музыканты и даже художники — не самые умные и не самые образованные люди, за исключением гениев и отмеченных особым даром.

Об их моральной безупречности тоже говорить не приходится, делать с них жизнь — не самый лучший способ совершенствования, они совсем не пример для подражания, даже если подписывают, как мастера культуры, коллективные письма по вопросам, в которых понимают, ровно как свиньи в апельсинах.

Болтконский недавно слышал интервью одного шахтера и был поражен: человеку 75 лет, а он до сих пор спускается в забой и дает стране угля; шахтер с горечью заметил, что его заколебали артисты со своими проблемами.

Каждый день они высказываются по всем вопросам, от экологии до гинекологии, и нет от них спасения — а где нормальные люди, от академика до плотника, которые не обеспокоены усыновлением в однополой семье?

Болтконского поразил этот мудрый человек, который совершенно ясно понимает, что с такими примерами для подражания мы не построим ни инновационную Россию, ни какую другую.

Болтконский, конечно, понимал, как тяжела судьба Наташи Королевой и Лолиты Милявской, какие редкие испытания им пришлось преодолеть на жизненном пути, но стоит ли всему народу каждую неделю изучать их биографию, как когда-то мы изучали жизнь пламенных революционеров?

Ему, конечно, жалко певца, рухнувшего с дуба от передоза, но постоянно переживать за них никакого сердца не хватит.

Постоянное шоу оригиналов у Андрея Малахова не добавляет инвестиционной привлекательности Родине.

Неужели это ясно простому труженику, но никак не дойдет до идеологических начальников — что без демонстрации обществу нормальных людей настроение граждан не станет позитивным и никакого увеличения производительности труда в два раза не будет.

Интерес к жизни звезд можно как-то объяснить: ну любят люди узнать, кто, с кем, когда и как, но с недавних пор появилась новая золотая жила — смерть звезды; тут уже никто не стесняется.