Мой летний эротический роман

Его взгляд становится еще глубже, еще темнее. Мэтт двигается ко мне через всю эту пену. Поцелуем в губы запрокидывает мою голову. Целует шею, и я чувствую, как неторопливость и нежность в его действиях стремительно улетучиваются. Я уже так сильно хочу нашей близости, что едва сдерживаю стон.

Чуть прикусив мой палец, он убирает руку с моей груди, чтобы насладиться лаской сам. Мнет ее ладонями, прикусывает и посасывет соски. Я изнываю от желания. Оттягиваю Мэта от себя за волосы и впиваюсь в его губы поцелуем: хочу, ну пожалуйста… Прямо сейчас…

Но он не слушает меня. Раздвигает мои ноги и с головой опускается в воду. Боже!.. Вода скрадывает движения его языка. Смягчает, замедляет прикосновение пальцев, а затем их движение во мне. Эта неспешность так контрастирует со степенью нашего возбуждения, что ощущения зашкаливают.

Я погружаю руки в воду и приподнимаю голову Мэтта, всю в пене. Стираю эту пену с его лица, чтоб поцеловать, чтобы без слов сказать, как неистово хочу продолжения. А он все так же мучительно медленно отвечает на мои страстные поцелуи, так же не спеша проникает в меня пальцами, и каждое следующее движение приносит еще более яркие, просто крышесносные ощущения.

— Хочу… Мэтт… — сквозь стоны умоляю я.

— Подожди, моя девочка… — говорит Мэтт тоном, который подстегивает меня еще больше, и прикусывает мою скулу.

Это невыносимо… невыносимо прекрасно!..

Еще несколько проникновений, и я чувствую, как мои внутренние мышцы, пульсируя, сжимают его пальцы. В голове фейерверк, по телу разливается сладкая нега. Все закончилось, но чувствительность сохранилась, и даже легкое движение которым Мэтт вынимает из меня пальцы, вырывает стон.

Больше Мэтт себя не сдерживает: пристраивается между моих бедер, и вот мы уже двигаемся в едином ритме, расплескивая и воду, и пену. Я впиваюсь пальцами в плечи Мэтта, он — в бортики джакузи. Обхватываю его бедра ногами, впуская его в себя еще глубже. Новые волны наслаждения накатывают на тело, еще звенящее после прошлого оргазма.

Я словно ускользаю из реальности от этого удовольствия. Я соткана только из ощущений — Мэтта во мне, наших ласк и страстных поцелуев. И к пику мы приходим почти одновременно: я первая, Мэтт сразу после меня, с таким чувственным приглушенным стоном, что я прикрываю глаза, переживая новый виток удовольствия.

Вода успокаивается, пена снова окутывает наши тела. Мы лежим, обнимаясь, еще не чувствуя, насколько это неудобно. И только проскальзывает коротенькая мысль: «А я могла в это время ворочаться на пустой кровати Мэтта, пытаясь уснуть…»

И вот я просыпаюсь в этом огромном номере, стены которого ночью сгорали от стыда: после принятия ванны был еще невероятный секс на барной стойке, а потом, уже под утро, на этой самой кровати.

Кажется, Мэтт спать даже не ложился. Сквозь дрему я слышала, как он одевается. Чувствовала, как отводит прядь с моего лица, чтобы невесомо, тепло поцеловать в губы. Слышала шепот, который даже сквозь сон отзывался сладкой щекоткой в солнечном сплетении: «Встретимся в офисе, моя девочка».

Хочу ли я сегодня в офис?..

Раз там Мэтт, точно хочу.

А ведь еще недавно я даже не помышляла о таком: выбирать, чем мне заняться в будний день. Как стремительно и прекрасно поменялась моя жизнь. Она стала сказкой наяву.

Я возвращаюсь в квартиру Мэтта, чтобы переодеться. Вызываю такси до офиса.

Ехать в офис на такси… Раньше это тоже было немыслимо. Но теперь словно все должно быть именно так. Любовь, счастье, свобода. Я прошу водителя приоткрыть окно, несмотря на работающий кондиционер, потому что хочу ощутить на лице это пьянящее сочетание теплого солнца и прохладного, резкого ветра.

Бегом поднимаюсь по ступеням, врываюсь в офис. Навстречу мне Коза с улыбкой до ушей:

— У нас такая радость! Такая радость!

Еще больше радости? Как столько в себя вместить?!

Взглядом ищу Мэтта, хочу увидеть его улыбку, обменяться тайными взглядами влюбленных. Дверь его кабинета распахнута… но там не Мэтт.

Там мой прежний директор.

— Виталий Степанович вернулся! Вот радость-то! — щебечет Коза.

Я опираюсь рукой о спинку стула. Из-за красных всполохов перед глазами толком не вижу лица Козы.

— А где… Матвей Игнатович?

— Попросил у меня сигареты и ушел. Наверное, на балкон.

Сигареты… Мэтт…

Я разворачиваюсь и на ватных ногах выхожу из офиса.

Глава 35

Но Мэтт не курит… Новый директор… Мне так страшно, что я боюсь задать очевидный вопрос: «Что, твою мать, происходит?!»

Иду по коридору.

Миную лифт.

Вот дверь на балкон. Открываю ее, и тихий скрип словно режет по сердцу.

Мэтт стоит в конце балкона, курит, опираясь локтями на ограждение, смотрит куда-то вдаль. Кроме него, здесь еще двое мужчин. Но они будто что-то чувствуют — или на мне и вправду лица нет — и уходят.

Мэтт замечает меня, выпрямляется.

— Привет.

Подходит ко мне, обнимает, целует в висок. Я по привычке втягиваю поглубже его аромат, к которому теперь примешался запах табачного дыма. Запах тревоги.

Я улыбаюсь. Просто, чтобы поддержать саму себя.

— Что случилось? — едва справляюсь с дрожью в голосе.

— Пойдем.

Мэтт тушит сигарету о бетонное ограждение и щелчком пальцев отправляет ее вниз. Берет меня за руку. И не отпускает даже после того, как перед нашим носом из офиса выходит Коза. Мэтт кивает ей и возвращает пачку сигарет.

Моя ладонь по-прежнему в его руке.

Больше ни от кого не скрываясь, мы садимся в его Теслу. Мэтт заводит двигатель, но никуда не едет.

От волнения у меня скручивает живот.

Мэтт разворачивается ко мне, перехватывает мою руку и целует ее тыльную сторону. Взгляд у него такой, будто я смертельно больна, и доктор сообщил ему об этом первому.

— Я уезжаю, — наконец говорит Мэтт.

— Надолго? — И все же мой голос дрожит.

Мэтт опускает мою руку, но не выпускает, машинально поглаживает ее большим пальцем.

— Кто-то в офисе стучит на меня. Все, что нам с тобой казалось незаметным, для кого-то было очевидно. А может, для всех. И то, что я перешел с тобой на «вы», и как ты изменилась, и я как я изменился, и наши взгляды, и постоянно закрытые двери моего кабинета, когда мы вместе. Даже пицца. Все.

— Надолго? — повторяю я.

— Надолго.

— То есть, насовсем?..

Мэтт морщится, но я не успеваю разобрать, что это означает, — он отворачивается. А когда снова поворачивается, его лицо спокойно.