Мой (не)любимый дракон
Шрифт:
— Ты не алиана. Ты — заносчивая шлюха! Маленькая избалованная дрянь. А с шлюхами и дрянями я не церемонюсь!
От осознания того, что сейчас должно произойти, тело пронзило ледяной дрожью. Солёная пелена застлала глаза. Я почти не видела искажённое яростью, безумным голодом лицо, зато прекрасно слышала полный ненормального вожделения шёпот и то, как рвётся, превращаясь в жалкие лоскуты, жемчужная парча. Чувствуя жадные прикосновения к бёдрам, к груди, больно сминаемой этим одержимым.
По-другому его и не назовёшь. Безумец.
Демон.
Кричать не пыталась — пальцы удавкой сдавили шею. У меня и дышать получалось
Тошнотворные прикосновения — я чувствовала их повсюду. Цеплялась за них сознанием, несмотря на то что было противно. Понимала, если отпущу, убегу сейчас из реальности, потом пробуждаться уже точно не захочу.
Разъярённое шипение заглушило все остальные звуки: бессвязный шёпот ублюдка, мои судорожные всхлипы. А потом оглушило и меня — истошным воплем Крейна, пытавшегося содрать с лица Снежка.
Я привалилась к стене, тяжело дыша. Зажмурилась, ослеплённая холодным светом, лучом прорезавшим клубившийся вокруг мрак. Оглушённая шумом голосов, ворвавшихся в помещение.
Отодрать кьёрда от Крейна удалось не сразу. К тому моменту, как мой маленький, но такой храбрый защитник грозным изваянием застыл у моих ног, оставив в покое корчащегося на полу мага, я уже немного пришла в себя и даже попыталась прикрыть тряпочками, в которые превратился лиф платья, то, что не предназначалось для всеобщего внимания.
По приказу Герхильда, снежным вихрем ворвавшегося в комнату — эту камеру пыток, один из стражников накинул мне на плечи свою синюю куртку. На нём она смотрелась как рокерская косуха, обильно обшитая металлическими пряжками, блестевшими в объявшем помещение магическом сиянии. Мне же целомудренно прикрывала бёдра, всё ещё горевшие от грубых посягательств этого покусанного урода.
Следом за Скальде и двумя охранниками примчались и вельможные бездельники. То ли их приманило шумом, то ли, как назло, ошивались где-то поблизости.
В голубоватом мареве, затянувшем комнату, я различила смертельно бледную Мабли, багровеющего Огненного, мамзель бывшую фаворитку, рожа у которой была кислее квашеной капусты. Парочку старейшин, парочку придворных и вездесущую эссель Тьюлин. Падать в обморок, как это часто бывало, придворная сваха не спешила, потому как сейчас в игре на публику не было смысла. Даже если б вдруг надумала отдать богу душу, на неё всё равно бы никто не обратил внимания.
Взгляды всех собравшихся были прикованы ко мне. Как же много читалось в этих взглядах… Но единственное, что имело для меня значение, чего так боялась — это бури в душе Скальде. Глаза тальдена напоминали прорубь. Лёд радужки захлестнуло тьмой: непроницаемой, бездонной.
Снежок грозным белым комочком восседал у моих ног, не переставая шипеть и скалиться. Будто предупреждал, что участь Крейна постигнет каждого, кто только попытается приблизиться к его хозяйке.
Мой герой.
Отблески магического света, отпечатавшиеся на напряжённых руках тальдена, льдом отразившиеся в его глазах, стали блекнуть. В то время как атмосфера в комнате, наоборот, накалялась. Я так и видела, как воздух вокруг нас густеет, алеет и начинает искриться.
— Уведите его! — приказ ударил наотмашь. К счастью, не
меня, а чёртового недонасильника. Ледяные оковы, созданные магией дракона, намертво приковали Крейна к стене.— Минуточку! — Из зрительских рядов выступил Игрэйт, точно павлин, распушивший хвост. Князь едва не скрежетал зубами от злости и всё продолжал багроветь. — Куда это вы собрались увести герцога? Нужно сначала во всём разобраться!
Если бы силою мысли можно было убить, Его негодующую Светлость порубило бы на части секирой тальденового взгляда.
— В чём тут разбираться? — От низкого, хриплого от гнева голоса Скальде мороз пробежал по коже, и, кажется, не только у меня одной: народ слаженно вздрогнул. — Ублюдок напал на мою невесту и будет наказан.
— Я сам с ним разберусь! — протестующе взвизгнул Игрэйт. — Он мой человек, и только я имею право решать его судьбу!
— Со своими насильниками будешь разбираться в Темнодолье. — Было видно, тальден на пределе. И, если Его охамевшая Светлость не прекратит закатывать концерты, запросто сможет составить компанию Крейну. — Но здесь тебе не Темнодолье. Уведите его! — повторил резко.
На меня Скальде… почти не смотрел. А может даже, намеренно избегал встречаться со мной взглядом. Мне же так хотелось оказаться с ним рядом, прижаться к сильной груди, спрятаться в его руках от всего этого сумасшедшего мира. И — если бы мы были одни — в голос разреветься. Но ни дать волю слезам, ни уж тем более приблизиться к магу я не смела. Приходилось просто стоять и ждать, когда в разыгравшейся драме прозвучат финальные аккорды.
— Проводите эсселин Сольвер в её покои, — велел тальден Мабли и подоспевшим стражникам, добавив: — И немедленно пришлите к ней Хордиса.
— Ты не посмеешь его тронуть! — тем временем продолжал качать права Хентебесир. — Крейн — мой подданный. Мой! — взревел. — И только я! Я распоряжаюсь его судьбой!
Ярость Огненного напоролась на толщу льда, которую он так и не сумел растопить. Пламя Игрэйта погасло, обратившись жалким дымком.
— А скоро станет твоим трупом. Им будешь распоряжаться, сколько захочешь.
Сложно сказать, какая каша варилась в голове у Крейна. По его лицу — распухшему от укусов, изукрашенному кровоподтёками, оставленными когтями Снежка — понять хоть что-то было невозможно. Разве что глаза горели такой ненавистью, таким жгучим бешенством, что я испуганно отпрянула, когда стража, отодрав «приваренного» к стене льдом мага, повела его к выходу.
Скальде ушёл следом за пленником, лишь на мгновение обернувшись. Вроде бы и на меня глянул, а такое ощущение, будто разглядывал бугристую кладку за моей спиной. Словно я была прозрачной. Призраком.
Умерла для него.
Сердце в груди болезненно заныло.
— Пойдёмте, Ваша Утончённость. — Мабли ласково взяла меня за руку, тихо увещевая: — Всё хорошо. Всё будет хорошо.
Прозвучи эти слова из уст Скальде, и я бы поверила. А так…
Веры во что-то хорошее у меня больше не было.
Шаги прогромыхали по пустынному коридору, пугливым эхом отозвавшись в его тёмных глубинах. Князь Темнодолья ворвался в свои покои. Разъярённым зверем бросился к бутылке, по тёмному стеклу которой вился узор лозы. Во рту нестерпимо горчило от осознания собственного бессилия, и Игрэйту не терпелось хмелем приглушить этот тошнотворный привкус.