Мой (не)желанный малыш

Стэфан разводит руки в стороны. Этот жест… в нем я чувствую ВСЁ.

– Тогда тот десятилетний мальчик много не понимал. Да, моя кожа смуглая, у меня нет красивого золотистого оттенка волос, но… Почему? Почему ее любят, а меня нет? Ведь я родной, а она нет.

– Я… – отец замечает меня, стоящую, словно привидение. Бледнеет, хватаясь за галстук. В его глазах отражается самый настоящий ужас. Качнувшись, тяжело дышит, будто пробежал марафон не менее, чем в двадцать километров. Сжимает c силой переносицу двумя пальцами. – Катя…

Всегда уверенный в себе, он меняется в один миг. В глазах отца отражается откровенный шок. Он не ожидал, что все так всплывёт. На какое мгновение кажется, что его хватит удар. Лицо покрывает смертельная бледность. Хваленое самообладание Зимина Бориса Сергеевича тает, как дымка.

А я… я просто стою. Я еще, не понимаю, как дышу, после всего что узнала.

– Удивительная штука жизнь, – голос Стэфана звучит задумчиво. – Ты и правда за нее переживаешь, – прежде чем продолжить, Стэфан прячет руки в карманы. – В каком-то своем больном понимании… Думаешь, я ее обижу? Зря. Не суди меня по себе. Я другой. Абсолютно. Я умею ценить то, что мне дорого досталось. Костьми лягу, но не отдам!

Отец приоткрывает губы, но не может вымолвить и звука. Пальцы сжимаются в кулаки с такой силой, что костяшки суставов белеют. На шее с бешенной силой бьется жилка. Прижав кулак к сердцу, он кривит губы.

– У меня и мыслей не было причинить Кате боль. Никогда, —муж говорит так уверенно и непоколебимо, что не остается никаких сомнений – это чистая правда. – Ни тогда, ни сегодня. Она вне игры, – добавляет жестко, – потому что, в отличии от тебя, Зимин, для меня Катя никогда не была орудием мести или шантажа. Я просто ее полюбил.

– Я… – отец, как-то неловко ослабляет галстук. В уголках губ собирается слюна. – Я тебе не верю.

– Нежность, красота и отзывчивость чистого сердца. Все. Нет никаких подоплек, – голос Стэфана становится жестче, – тайных смыслов и прочей ерунды, что ты напридумывал своими извращенными мозгами.

Наблюдаю, как муж вытаскивает руку из кармана и проводит по затылку.

– Не делай с ней того, что ты сделал со мной, – в голосе Стэфана звучит предупреждение, – иначе ты ее потеряешь. Мне плевать на все говно, что ты крутишь возле меня. Я мужик, встал и отряхнулся, а Катя… хрупкая девочка. Не смей трогать ее! Запомни, будет поздно. Точка невозврата есть у всех.

Такие слова может сказать только сильный человек, переживший многое в жизни. И именно их глубина заставляет понять, насколько многогранен Стэфан Дицони.

– Кстати, – хриплый голос Стэфана рушит стену малейших сомнений, – если тебе интересно, я сделал тест ДНК. Девяносто девять и девять процентов. Чтобы ты не говорил, Зимин, а я – твой сын.

Видимо что-то поняв по лицу отца, Стэфан оборачивается и я встречаюсь с ним взглядом. Вздрагиваю, когда вижу, как в глазах Стэфана отражается не то, что боль… Там царит настоящий ад!

Глава 85

Катя

В голове одна мысль – я не хочу его терять! Как можно жить с человеком и не видеть его, не ощущать, не слышать, не чувствовать?! Это нереально!

Мы будто одно целое – я и Стэфан. Я чувствую его боль. Более того, она у нас одна на двоих. Я всегда знала, что он сильный, но не ожидала, что настолько.

Говорят, что у всех есть свои скелеты в шкафу. У моих же родителей оказался целый слеп! Как же я понимаю Стэфана. Должно быть, больше, чем кто-либо. Это адская боль – быть ненужной, не такой; думать, что ты сделал что-то не так. Эта тайна, которая так неожиданно вскрылась, как долго нарывающая рана, словно яд для нас обоих. Она разлита в воздухе. Проникает, отравляя, через поры каждого, кто здесь находится.

Стэфан… Мне больно не только за себя! Моё сердце обливается кровью, представляя, с чем приходилось любимому сталкивался каждый раз, когда он встречался лицом к лицу с отцом.

Не моргая, смотрю в лицо Стэфана, будто высеченное из гранита. Он привык держать всё под контролем. Страшно… но даже чувства. Это так больно – осознавать, как сильно он страдал. Что именно сделало его таким, какой он есть сейчас. От его внимания ничего не скрыть: ни то, как дрожит мой подбородок, как подрагивают пальцы, ни блеск слез, собравшихся в уголках глаз. Он видит ВСЁ!

Сжав челюсти, Стэфан резко оборачивается, кидая острым, как кинжал, взглядом в отца. Своего отца…

– Каждая ее слеза, – цедит вкрадчиво, сощурив глаза, – на твоей совести, Зимин.

Отец резко хватает пиджак. Тяжёлая нижняя челюсть упрямо выдвинута вперед.

Боже, сколько раз именно этот мимический жест я видела у Стэфана? Как же я раньше ничего не замечала?!

– Никогда тебя не признаю, лучше сдохну, – отец бьет словами, как плетью. Выдавая сильное внутреннее волнение, мускул на его гладковыбритой щеке заметно подергивается. – Ты не мой сын! Не мой! – скалится, обнажая резцы. – Убирайся из моей жизни!

От такой жестокой несправедливости у меня перехватывает дыхание. Стэфан же, в отличие от моего, совершенно беспристрастен, когда абсолютно спокойным голосом произносит:

– Если ты забыл, ты находишься в моём доме, – небрежный жест в сторону коридора. – Дверь там.

Прикрываю глаза, чтобы пережить… переждать эту бурю. Пару мгновений и – я слышу, как хлопает дверь. Открываю растерянно глаза. Невыплаканные слёзы пеленой застилают взор.

Вот так просто? Взял и ушёл?! Зажимаю уши, чтобы не слышать, как навзрыд плачет мама. Она плачет и просит его остаться, только уже поздно. Он не слышит. Позорно сбежал. В голове всё путается, мысли не поддаются порядку. Мне кажется, что всё это происходит не со мной, будто страшный фильм или…

Но нет! Это реальность. Горечь, которую я чувствую, почти невыносима. Меня буквально накрывает. Должно быть, боль от удара ножом не так сильна, как эта.

И если до этого момента Стэфан был как непробиваемая стена, монолит, сейчас от меня не укрывается то, как изменилось его лицо. Губы плотно сжаты почти в одну сплошную линию. В разноцветных глазах настоящий ураган.

– Стэфан…

– Всё нормально, – резко отвечает муж, не отрывая взгляд от закрытой двери. Прежде чем повернуться ко мне, проводит рукой по затылку. – Ты как?

Что сказать? Нормально? Но кто в это поверит?! Поэтому отвечаю честно:

– Я… я не знаю.

Муж смотрит на меня из-под широких бровей. На скулах ходуном ходят желваки.

Стэфан…

– Я же говорил, – криво усмехается, а от глаз усталостью веет и пустотой, – этот ужин – дерьмовая затея.

Тон ровный, безэмоциональный, но я догадываюсь, какие демоны внутри него.

– Стэфан… – смотрю на него, а глаза на мокром месте.

Мне неловко перед ним. Как будто я виновата в том, что он страдает. Я опускаю глаза. В этот момент мне кажется, что я могу простить ему все. Все-все-все. Я хочу ему помочь. Облегчить страдания. Если бы я только знала, как это сделать!