Мой отец генерал Деникин
Шрифт:
Вновь созданная армия стала называться Вооруженными силами юга России и состояла из 60.000 человек. Однако необходимо было ее реорганизовать. Добровольческая армия стала отдельным подразделением Вооруженных сил юга России. Деникин поручил командование ею Врангелю. Ветераны Добровольческой армии возмутились этим, но в конце концов подчинились за исключением генерала Казановича, который предпочел отставку.
Испытывая ностальгию по прошлому, Деникин отмечал: «До сего дня я сам вел свою армию, сейчас же я довольствуюсь тем, что командую ею…»
Еще до того, как армия Деникина стала называться Вооруженными силами юга России, она начала серьезно беспокоить Москву. Во время празднования первой годовщины большевистского переворота Троцкий произнес длинную речь. Он говорил о жизненной необходимости для Советской России в угле, нефти и хлопке. Без этого сырья революция захлебнется, а оно, это драгоценное сырье, недоступно, оно в руках белых или их союзников.
«Сейчас пульс Советской республики бьется на южном фронте. Мы обратились с призывом к Советам Петрограда и Москвы. В последние дни сотни трудящихся были отправлены на юг. Отправлены машины, карабины, пушки. Нам надо овладеть Доном, Северным Кавказом, Каспийским морем. Именно на Дону нужно разрубить узел контрреволюции!»
Для затянувшего этот узел год тысяча девятьсот девятнадцатый таил, таким образом, много опасностей.
(Далее — даты по новому стилю).
Глава XIX
К ПОБЕДЕ С ПЕСНЕЙ
Принимая 14 января пожелания от своих соратников и близких, Деникин не подозревал, что 1919 год будет не только наполнен самыми большими надеждами и радостями, но и принесет ему также множество горьких разочарований.
Когда военные миссии союзников прибыли в Екатеринодар в конце ноября 1918 года, когда французские эскадры вошли в порты Одессы и Севастополя в декабре, Деникин подумал, что его чаяния наконец осуществляются и что союзники готовы охранять от красных оставленные немцами и австрийцами территории и помочь — материально — освободить остальную часть России. Его иллюзии длились недолго.
В течение многих десятилетий Одесса слыла раем для торговцев. Начиная с 1917 года она стала средоточием всевозможных политических «проходимцев» и шпионов. Французы вошли в город, находящийся в полном подчинении у социалиста Пет-люры, провозгласившего себя главой Украины сразу же, как только исчез германофил Скоропадский со всеми своими покровителями. Французский генерал Бориус отдал приказ «петлюровцам» оставить Одессу, те категорически отказались. Одесса была освобождена от петлюровских войск русскими офицерами под командованием белого генерала Гришина-Алмазова. Признательный Бориус назначил генерала губернатором города. Генерал принял этот пост только после согласования с Деникиным. Через три недели Бориуса заменил генерал д'Ансельм, и дела пошли гораздо хуже. Осаждаемый представителями различных анти- и просоветстких политических группировок, которые, утверждая совершенно противоположное, все считали себя тем не менее «представителями истинной России» и выливали потоки грязи на губернатора и его шефа Деникина, бедный француз не знал, что делать и думать. Не понимая тех реальных задач, которые поставили перед собой добровольцы, не найдя хорошего советчика в лице своего начальника штаба полковника Фрайденберга, д'Ансельм не позволил белым, чей личный состав теперь достигал 5000 человек, использовать русское оружие и боеприпасы, хранящиеся на складах в соседних селах, и требовал расформировать добровольцев в «смешанные бригады», которые поставить под командование французских офицеров. Ответ Деникина был самым резким. Содержание телеграммы, посланной им представителю Добровольческой армии в Одессе, который в свою очередь с гордым видом передал ее д'Ансельму, было следующим: «Я категорически запрещаю вам отдавать русские войска во власть иностранцам. Пусть в Одессе станет всем известно, что русские офицеры, завербовавшиеся в «смешанные бригады», будут подвергнуты военному суду».
Д'Ансельм, разъяренный и так ничего и не понявший, воскликнул:
— Как можно работать с этим Деникиным, который только и делает, что дает вам по носу? Нам остается только сложить чемоданы и вон отсюда!
Что французы и сделали в первых числах апреля, после мятежа их флота, стоящего на рейде в Одесском порту. Одним из наиболее активных подстрекателей был аннамит Тон-Дон-Танг [1] , приобретший позднее известность под именем Хо Ши Мина.
Предоставив Одессу ее красной судьбе, французы разоружили и интернировали уцелевших и укрывшихся в Румынии добровольцев. После целого месяца унижений эти люди наконец смогли присоединиться к Деникину. Судьба Севастополя сложилась еще более драматично. В ноябре 1918 года власть в Крыму взяло «антибольшевистское демократическое правительство», установившее тесную связь с добровольцами. Как только французский полк сошел на берег Севастополя, делегаты от рабочих пришли к командующему полковнику Рюсу и стали его просить восстановить в городе власть большевиков. Белые со своей стороны требовали помощи в борьбе против красных, которые продвигались к Крыму. Заявляя одним, что «никогда французские товарищи не пойдут против голодных русских рабочих», Рюс предоставил в распоряжение других две греческие роты, состоящие в его ведении. 25 марта 1919 года генерал Франше д'Эспре прибыл, чтобы произвести проверку,
и обратился к добровольцам со словами, которые Деникин счел «грубыми». Он бичевал белых офицеров, «чье поведение позорно», он говорил, что «русская буржуазия и интеллигенция прячутся за спины союзников» и белые не должны рассчитывать, что союзники будут драться за них. Он отдал приказ всем ошеломленно слушающим его, «как можно быстрее отправляться на фронт».1
Вьетнамец.
После отъезда Франше д'Эспре командующий эскадрой адмирал Аме следующим образом объяснил генералу Боровскому политику французов.
— Видите ли, все обещания активной помощи были вам даны людьми, не обладающими достаточными полномочиями… Во Франции общественное мнение считает войну законченной. Я не представляю себе, каким образом нам удалось бы заставить наши части участвовать в боях.
Красные подошли к Севастополю 10 апреля. Полковник Труссон, заменивший Рюса, объявил о чрезвычайном положении. Обезумившие от страха жители попытались сесть на русские грузовые суда. Местный большевистский комитет решил не допустить эвакуации и при попустительстве французов взорвал транспорт «Рион» вместе с сотней человек — детей и женщин. 15 апреля адмирал Аме отдал приказ остановить эвакуацию граждан и потребовал от добровольцев покинуть город. Он дошел до того, что конфисковал их продовольственный склад и кассу «демократического правительства» в пользу нового большевистского правительства Севастополя.
Последний русский корабль «Георгий» покинул порт 16 апреля. На рейде еще оставались несколько кораблей союзников. Командующий крепостью белый генерал Рерберг и его штаб, следивший до последнего момента за эвакуацией, должны были сесть на один из них вместе со своими семьями, но 20 апреля командир корабля получил приказ «высадить всех русских офицеров» — в это время красные уже два дня как оккупировали Севастополь. Стоя перед готовыми к отплытию шлюпками, Рерберг клеймил французов:
— Итак, вы оставляете нам лишь один выбор: или дать себя расстрелять большевикам, или броситься в море.
Капитан поднял руки к небу в знак своего бессилия. Приказ есть приказ! В конце концов для Рерберга и его спутников судьба предоставила третье решение: защиту и кров им предложило британское командование.
Если объективно взглянуть на сложившуюся ситуацию, то необходимо признать, что если французы не хотели понимать проблем добровольцев и попирали их национальную гордость, то и Деникин, со своей стороны, не особенно утруждал себя дипломатическими тонкостями… Он лишь вздыхал: «В эти дни народного бедствия официальные представители Франции сделали все возможное, чтобы переполнить чашу нашего несчастья».
Франше д'Эспре в письме Деникину дал следующую… неожиданную трактовку недавних событий: «Эвакуация двух городов объясняется исключительно нашей неспособностью обеспечить их снабжением продуктами питания… О поражении, с военной точки зрения, здесь не может идти и речи. Если бы мы могли, не колеблясь, обречь население этих двух городов на голодное существование, то мы остались бы на наших позициях».
Британский генерал Мильн дал Деникину следующую версию событий: «Эвакуация Одессы была решена в Париже Советом десяти на основании донесений д'Ансельма и полковника Фрайденберга… Англичане энергично протестовали против плана немедленной эвакуации, но французы проигнорировали их мнение».
Деникин сделал свои выводы: «Их солдаты устали. Они не хотят больше драться. Вовлечь их в русский хаос было бы в высшей степени опасным предприятием».
Как бы там ни было, престиж французов чрезвычайно упал в глазах добровольцев: газеты, памфлеты, разговоры выражали охватившие их разочарование и гнев. «Почему мы в свое время не стали союзниками Германии!..» — слышалось то там, то здесь. Деникин признавался позднее, что ему «стоило большого труда преодолеть свою горечь». Однако в перспективе будущего интернационального согласия он любезно принял полковника Корбея, главу французской миссии, высказавшего искреннее сожаление по поводу «недавних прискорбных недоразумений». Желая ободрить Деникина, он произнес следующие слова:
— Что мы здесь можем? Что сделано, то сделано. Если некоторым личностям удалось самым досадным образом разорвать узы, связывающие наши две страны, то не на нас ли с вами возложена задача объединить наши усилия для их восстановления в общих интересах.
Действительно, Деникин потерял надежду на действенную помощь со стороны Франции с момента эвакуации Одессы и Севастополя, но он уже знал, что может рассчитывать на Англию. Военные миссии двух стран, аккредитованные в Екатеринодаре, с самого начала не находили общего языка. С каждым днем соперничество все больше перерастало в антагонизм. Так, когда военные представители Франции пришли передать Деникину телеграмму № 10317, которая сообщала о назначении Франше д'Эспре командующим «экспедиционным корпусом», британский представитель поспешил так прокомментировать Романовскому эту новость: