Мой отец генерал (сборник)

БАБОЧКИ

В этом году на биостанции – много бабочек, просто очень много. Летят над морем куда-то одним им ведомым маршрутом, далеко от берега, не боясь замочить в воде свои крылышки. Как будто их пригласили на прием к королевской чете и отказаться невозможно.

Бабочек много, точно как и в тот год, в середине семидесятых, когда мы с сестрой попали сюда впервые.

Сойдя в первых числах августа с поезда Москва – Феодосия, я предложила сестре сначала ехать в Коктебель, в котором уже была и который сразу запал мне в душу зноем, морем и свободой. Но, безуспешно пропетляв большую часть дня по плотно занятым коктебельским дворам, постоя не нашли и вынуждены были к вечеру вернуться на шоссе. На стоянке местные водилы посоветовали проехать вперед, в сторону Судака, до биостанции, где никогда не бывает наплыва отдыхающих. К нам прибились еще двое мальчишек, младше нас, учившихся в последних классах, и, заняв машину на четверых, удачно сэкономив, мы тронулись в путь.

На юге темнеет рано – и за те двадцать минут, что мы были в дороге, порядочно стемнело. Расплатившись, выбравшись из старого дребезжащего «москвича» на невзрачную бетонную дорогу, толком не понимая и не видя, где тут поселок, где море и где собственно биостанция, мы пошли на мах шофера «идти туда». Слева, повыше на горе, белел дом. И как в сказках идут на избушку, замок, огонек, мы потянулись в сторону белеющего строения, оказавшегося домом для сотрудников биостанции. И сразу сняли для себя комнату – за рубль, и терраску для парнишек – за семьдесят копеек.

На следующее утро мы огляделись. В комнату залетали бабочки. Они возникали перед глазами, словно воздушные пузырьки, спускались с неба белыми лепестками роз. «Ну, просто Индия», – засмеялись мы. И тот первый смех, вызванный бабочками, продолжался уже общим смехом на все что угодно в течение всего отпущенного нам срока – двух недель пребывания на биостанции. Мы смеялись из-за того, что выход из моря – на неудобные камни, что созревающий шиповник колется. Смеялись, что пляж находится очень низко под горой и просто далеко и, чтобы попасть на него, нужно спускаться по крутой, вырубленной из грубого камня лестнице с поворотами. Спускаться еще ладно, а подниматься? Мы хохотали при подъеме уже на третьей ступеньке, потому что нога не хотела подниматься на следующую и нам не хватало дыхания. Мы закатывались смехом оттого, что поблизости в округе нет ни одного продуктового магазина, а рынка вообще не видно. Смеялись, глядя сверху на мальчишек, которые тащили в гору картошку и на нашу долю. Смеялись, смеялись, смеялись... И отмахивались от бабочек. «Ну, налетели... Индира Ганди...» Вечером бабочки исчезали, зато зажигались звезды.

Тем же знойным августом море пригнало к берегам биостанции много таинственных рассказов. В Европе со страниц глянцевых журналов тогда красовалось Лох-Несское чудовище. Соседки по пляжу, расправляясь с мелкими черными семечками, повествовали о молочнице, видевшей в Кара-Дагской бухте кого-то, похожего на змея, еще в двадцатые годы, и егере, который не так давно с Чертова пальца – вертикальный выступ на хребте – усмотрел высунувшуюся из волн чью-то голову, размером с лошадь, и тень огромной толстой змеи. «А мертвые дельфины, выброшенные на берег с выеденным одним укусом брюхом?..» В мертвый город – причудливые камни, продукт выветривания, – не следовало ходить в полнолуние. Давно в одну такую лунную ночь по дороге в свой монастырь по мертвому городу проходили трое монахов: двое умерли сразу, третий потерял рассудок. И с чем они встретились на залитой луной теплой тропе – никто не знает. Король и Королева – скалы на Карагаче – спускаются в море, каждый год на несколько сантиметров. Когда они спустятся к первой волне, откроется коридор в иные времена и пространства – и что-то произойдет.

Распластав крылышки, бабочка-море тихо покачивалась на волнах. На бархатный полог неба выставляли светящиеся фигуры. В наступающей темноте они становились все выразительнее. Кто-то садился за большую шахматную партию. На рассвете звезды смахивали с доски. Возможно, под утро они опускались бабочками.

«Как много бабочек в этом году на биостанции», – сказала я и заплакала. Потому что со мной не было моей сестры. Ее уже давно не было в живых, и мне не с кем было засмеяться.

ПОНЗА

На морскую прогулку на остров Понза итальянцы забрали нас в первое же воскресенье, не дав толком адаптироваться к июльскому зною. Нас – значит, меня, как переводчицу, и группу примерно из двадцати русских детей, прибывших в рамках благотворительной программы «Дети из России на летний отдых в Италию». Накануне нашего приезда итальянским семьям объявили, что детей они будут принимать из Чернобыля, то есть особо нуждающихся в щедром солнце и ласковом море. Однако в то лето Министерство иностранных дел выделило по разнарядке партию мурманских детей, на взгляд итальянцев, очевидно, ослабленных: в черно-белой одежке, не лоснящихся упитанностью, а главное, бледных. Естественно, откуда в Мурманске солнце? Хотя море там есть, не Средиземное, зато свое, Баренцево, бьющее холодной белой пеной. И если бы Афродите суждено было родиться из мурманского прибоя, она должна была бы появиться в чем-то вязаном, во всяком случае, в вязаной шапочке и вязаных носках. Принимала нас провинция Лацио. Географически провинция – самая серединная. Столица – город Рим. Вечный Рим. На юг от него, в двадцати километрах южнее, и размещался городок Латина, который принимал русскую делегацию. Городок был заложен и построен Муссолини прямо в сердцевине Понтийских болот в 1934 году, за что итальянцы чтят дуче до сих пор, так как он предоставил им работу. Дочери хозяйки, примерно одного со мной возраста, буквально с порога осведомились у меня:

– А в Москве работа есть?

– Работа?.. – протянула я философски, допивая вторую чашечку эспрессо, и совершенно напрасно, так как последующие три ночи провела с открытыми глазами. – Да, у нас ее сколько хочешь... этой работы. Мы в России вообще часто друг другу говорим: «Работа не волк, в лес не убежит».

– Неужели? – с завистью протянули девочки, как бы примериваясь, тотчас ли им брать билеты в Москву или посоветоваться все-таки с женихами.

В первое же воскресенье мы погрузились в ближайшем порту Анцио на прогулочный катер и поплыли на остров Понза. Остров маленький, но с цветным городком, белыми яхтами на стоянке и второй бухточкой на другом конце острова. Те, кто читал Гомера, знают, что это остров Цирцеи. Берегитесь, мореходы. Островок знаменит еще тем, что Феллини снимал на нем свой скандальный фильм «Сатирикон», и тоннелем, проложенным римскими легионерами. Тоннель прорыт в горе и соединяет два берега. В случае высадки неприятеля в одной из бухт центурион уводит свою сотню подземным коридором на противоположный берег и отчаливает на триремах. Тоннель широкий и высокий. Пройдут и кони, и повозки. Своды выложены тесаным камнем. Работа на века и на славу.

Пройдя два километра в тени и прохладе, мы наконец вышли из тоннеля. И когда мы вышли из него на крохотный песчаный пляж, все вокруг заливало солнце. Ни деревца, ни навеса, ни малейшего намека на тень. Открытая арена Колизея. Умри, гладиатор, достойно, приветствуя своего диктатора – Солнце.

Хозяева благоразумно захватили с собой пару парусиновых зонтиков, но на всю группу этой тени не хватило бы. Наказав строго мурманчанам находиться исключительно в тени зонтиков, я, подобно римскому легионеру, стала оценивать диспозицию. Необходимо было обнаружить тень, и я обнаружила ее. В ста метрах прямо по курсу из воды кустами торчали заливаемые зеленой тирренской волной небольшие скалы, густо усеянные морскими ежами, дотрагиваться до которых не следовало ни ногой, ни рукой. Облачившись в купальник, я вошла в море, соленое и совершенно прозрачное, как слеза, и поплыла к цели. Подплыв совсем близко, я обнаружила в углублении одного уступа маленькое сиденьице, так что если вжаться в него, то можно было оставаться в тени. Я забилась в это спасительное креслице – и те пять часов, которые нам предлагалось наслаждаться пляжем и морем, провела, тесно прижавшись спиной к скале. И на все предложения плыть к берегу, есть пиццу, бутерброды, пить апельсиновый сок, улыбаясь, приветливо махала рукой: мол, мне здесь очень хорошо, и вообще в душе я вроде ихтиолога, и мне радостно использовать такую редкую возможность – изучать жизнь морских ежей.

И все-таки всей апеннинской тени не хватило, чтобы укрыть меня целиком, как и сестре из сказки Андерсена «Дикие лебеди» не хватило крапивы, чтобы довязать рубашку младшему брату, и у него оставались незащищенными руки, а у меня – ноги. Вечером от колен до ступней мои ноги были багровыми, как будто их ошпарили кипятком. А бледным мурманчанам, которые проигнорировали зонтики – так им хотелось быть похожими на загорелых латинян, – пришлось совсем худо. К вечеру они затемпературили – и все последующие дни присутствия в Италии по благотворительной программе, краснея и белея по очереди, облезали.

На обратном пути с нами приключилось нечто вроде истории. Когда наш катер, набрав пассажиров на обратный рейс Понза – Анцио, отдав концы, забурлил под собой морем и начал медленно отчаливать от берега, маленькая собачка одного из пассажиров неожиданно прыгнула за борт (вероятно, ей почудилось, что она потеряла хозяина или тот остался на берегу). Истинно по-собачьи, то есть лапками под себя, собачка быстро поплыла к пристани, но вскарабкаться по отвесной кладке не смогла. Расстояние от воды до гранитного края пирса было где-то около двух метров. Собачка начала плавать вдоль стены, как в колодце. В эти самые мгновения ее хозяин переживал нешуточный стресс. Он побледнел, схватился сначала за голову, потом за сердце, наконец совсем обмяк и был не способен ни к какой деятельности. Зато все остальные пассажиры, моментально проявив нешуточную сообразительность, гуртом бросились к рубке капитана.

Капитан без всякой ругани и мата, как бы, я представила, это могло происходить на наших морях, тотчас согласно забурлил корпусом своей триремы к причалу. На берегу один мужчина, перегнувшись, уже старался схватить собачку за шиворот, но не доставал. Две-три попытки ни к чему не привели. Тогда он попросил тех, кто стоял поближе, подержать его за ноги, на что откликнулась охотно еще двое местных жителей. Теперь, перегнувшись совсем низко к воде, он смог ухватить обессилевшую собачку и передать ее стоявшим рядом с ним итальянцам. Тут и наш катер выставил трап. Мокрую, перепуганную, поскуливающую собачку, полизывающую всех и вся, передали, из рук в руки, такому же перепуганному насмерть хозяину. Наконец все пассажиры с облегчением выдохнули и заулыбались.