Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»
Шрифт:
Это можно было расценить как дипломатически дискретно сформулированную угрозу, с другой стороны, в то же самое время виконт Галифакс недвусмысленно дал понять, что «будет признателен немецкому правительству за любую инициативу и любое предложение». Решающая роль в этом очевидном покере между Великобританией и рейхом в отношении последующей немецкой политики принадлежала мировой политической ситуации. Предпринятый нами выше «tour d’horizon» воистину не свидетельствует о сильной немецкой позиции в Центральной Европе. Программы вооружения в странах западной демократии осуществлялись полным ходом, тем самым фактор времени приобретал все большее значение. Под этим углом зрения необходимо рассматривать указание Гитлера о военных приготовлениях против Чехословакии. В покере вокруг судетского вопроса Гитлер не хотел отдать инициативу противоположной стороне. Принимая во внимание наступавший цейтнот, ему едва ли оставалось что-либо иное, и, таким образом, он должен был создавать демонстративное впечатление огромной решимости. Он сформулировал это таким образом: «Моим непоколебимым решением является разгромить Чехословакию в ближайшем будущем путем проведения военной кампании» [181] .
181
ADAP, Serie D, Band II, Dok. Nr. 221 от 30 мая 1938 года. Формулировка является заострением формулировки, предложенной Кейтелем: см. ADAP, Serie D, Band II, Dok. Nr. 175 (приложение) от 20 мая 1938 года: «не [выделено автором] в моем намерении, Чехословакию без вызова уже в ближайшее время […]». Гитлер, безусловно, оставлял инициативу за собой, когда наступал политически благоприятный момент.
182
Не путать с одноименным переводчиком.
183
Рассказано автору д-ром Паулем Шмидтом.
В этой связи большое значение имеет наблюдение матери, о котором она рассказала мне после Мюнхенского соглашения. Изложив ход кризиса, она отозвалась об известной «речи в спортивном дворце» Гитлера от 26 сентября 1938 года: «Тем, кто его знает, бросилось в глаза, что он не хотел!» Мать отнесла формулировку «не хотел» expressis verbis к военной кампании. В ее словах даже прозвучал отчетливо критический тон, а именно в том смысле, что, если уж идти ва-банк, то надо действовать последовательно. То есть нельзя ни в коем случае дать понять, что ты, собственно, «не хочешь», как она это выразила. Этот, я повторяюсь, даже несколько критический отзыв матери показывает, что аккурат с немецкой стороны не хотели вести войну из-за Судетской области. Да и зачем же было ее вести? Речь шла как раз о консолидации немецкой позиции в Центральной Европе мирным путем, для того, чтобы удержаться в злосчастном положении между Советским Союзом с одной стороны и западными державами — с другой.
Конспирация
Гитлер и отец не могли предвидеть, что за ними стояли «игроки» на высоких позициях, имевшие, таким образом, возможность заглядывать в карты, «настоящее» качество которых они, однако, постоянно сообщали противнику, желая тем самым сорвать немецкую игру. Во время судетского кризиса активно действовала группа конспираторов вокруг государственного секретаря в Министерстве иностранных дел Эрнста фон Вайцзеккера, бывшего шефа Генерального штаба Людвига Бека и главы абвера Вильгельма Канариса, по самым различным каналам побуждавшая британское правительство выступать «жестко» и не идти навстречу немецким пожеланиям. Это наглое требование к британскому правительству обосновывалось, как уже представлено, утверждением, что немецкий министр иностранных дел Риббентроп сознательно вводил Гитлера в заблуждение относительно боевой готовности Англии. Основываясь на советах министра иностранных дел, Гитлер будто бы верил, что ему удастся добиться удовлетворения своих требований без того, чтобы Англия с оружием воспротивилась ему.
Вышеприведенные отчеты отца из Лондона не оставляют желать лучшего в смысле однозначности его оценки британской политики. Англия была опасна, и распад Чехословакии означал бы, по всей вероятности, войну с Прагой и Парижем, в которую был бы втянут также и Лондон, писал он в своем заключительном отчете. Конспирация предложила британцам послать к Гитлеру «генерала с хлыстом», который грохнул бы им по столу. Такой язык он бы якобы понял. Это было придумано неспроста, так как при менталитете Гитлера — что было, естественно, известно конспирации, — такое поведение вызвало бы противоположный эффект, а именно срыв переговоров. Как раз этого, однако, желали и ожидали заговорщики.
Чтобы подбодрить британцев, принять на себя риск начала вооруженного столкновения с Германией, которое должно было вызвать военный путч, эмиссарами немецкой конспирации, такими, как Эвальд фон Клейст-Шменцин, отставной ротмистр Виктор фон Кербер, Карл Герделер, Ялмар Шахт, Эрих Кордт, и другими внутригерманская ситуация всегда представлялась отчаянной, положение с вооружением характеризовалось как скверное, при этом выдавались военные тайны, и психологическая ситуация рисовалась созревшей для переворота. В рамках данных личных воспоминаний детальное изображение деятельности конспирации завело бы нас слишком далеко. О ней имеется подробная литература [184] .
184
См.: Ribbentrop, A. von: a. a.O.
Укажу поэтому лишь на две акции, предпринятые летом 1938 года в тесном согласовании между шефом Генерального штаба Людвигом Беком, главой абвера адмиралом Вильгельмом Канарисом, его заместителем Гансом Остером, и, наконец, государственным секретарем Вайцзеккером.
19 августа 1938 года Эвальд фон Клейст-Шменцин посетил в Лондоне Черчилля и Ванситтарта. Клейст был помещиком из Задней Померании и, как он сам представлялся, монархистом, консерватором и врагом Гитлера. Он сделал себе имя — по собственным словам — среди других помещиков в 1920-е годы в жесткой борьбе с померанскими сельскохозяйственными рабочими, требовавшими повышения зарплаты. Клейст уже вскоре после присоединения Австрии просил британского журналиста в Берлине, Яна Колвина, чтобы тот побуждал
друзей в Лондоне противопоставлять в будущем требованиям Гитлера категорическое «нет». Колвин являлся служащим высокого ранга в Sekret Service, «под крышей», иначе говоря, под видом журналиста поддерживавшим в Берлине контакт с заговорщиками. Клейст сообщал Колвину информацию, представлявшую военную тайну, такую, как данные о наличии резервистов и видов сырья, состоянии западных укреплений и т. д. Нацисты всего лишь блефуют — этот вывод он непрестанно внушал британцам [185] .185
Colvin, Ian: Vansittart in Office, London 1965, S. 210f. Подробный рассказ о деятельности Клейста-Шменцина содержится в Ribbentrop, A. v.: a. a.O., S. 126–139.
В своих утверждениях он даже не был совсем неправ. Немецкая сторона, разумеется, блефовала, но это-то как раз доказывает ее нежелание прибегать к военным акциям. Для успешного обмана нужно, однако, чтобы никакой «крот», как называют тайных осведомителей в шпионских кругах, не раскрыл карты противнику. Но именно этим и занимался Клейст-Шменцин в согласии с Вайцзеккером, Беком и другими.
18 августа он уверял Ванситтарта, что Гитлер стремится развязать войну, разве только «Англия остановит его». Дата уже являлась будто бы назначенной. Действительно, Чемберлен, проинформированный лордом Ллойдом, который, в свою очередь, получил эти сведения от некоего друга из армейских кругов, полагал, что знает мнимую дату. 19 августа Клейст-Шменцин встречался с Черчиллем, ему он обещал в течение 48 часов установить с помощью генералов новую форму правления, вероятно, «монархическую». «Гитлер хотел бы войны (…).» Черчилль намекнул на уступки в колониальном вопросе и в вопросах экономических отношений. В ответ Клейст-Шменцин заявил, что «его друзья думают не столько о колониях, сколько о польском коридоре, который очень близок их сердцу». Он получил отповедь Черчилля: «Германия официально отказалась от вопроса о коридоре, отсюда, пожалуй, обсуждать его является неподходящим моментом» [186] .
186
DBFP, Third Series, Band II, S. 687f.
Черчилль и Ванситтарт были также и в 1938 году наиболее радикальными представителями германофобской политики в Великобритании. В политических кругах Германии это не являлось тайной. Можно предполагать это знание у государственного секретаря в Министерстве иностранных дел, у шефа Генерального штаба армии и у главы абвера Канариса, но также и люди, подобные Клейсту-Шменцину, заговорщиками влезавшие в политику, должны были раздобыть себе данную информацию. Все эти господа испытали в Первую мировую войну, что для Англии речь шла не об «освобождении» бедных немцев от злого императора, но о том, чтобы сокрушить мощь рейха.
Вновь возникает, как часто бывает в истории, классическая «проблема Кориолана». Кориолан, патриций и замечательный защитник Рима против соседних вольсков, переметнувшись в ходе «войны сословий» между патрициями и плебеями, следовательно, по внутриполитическим причинам, к враждебным вольскам, повел их против своего родного города. Согласно преданию, родные мать и жена уговорили его к отходу. Это, в свою очередь, привело к тому, что вольски расправились с ним как с изменником. В нашем случае вопрос ставится следующим образом: вправе ли я по внутриполитическим причинам, иными словами, чтобы освободиться от диктатора, побуждать заклятых врагов моей страны к войне против нее, когда для заговорщиков, конечно, не без риска для собственной жизни, вполне имеется возможность физически устранить этого диктатора? [187] Вероятно, выражение здесь решительного сожаления о том, что покушение на Гитлера не удалось, из моих уст прозвучит неожиданно, так как возможные последствия для нашей семьи явились бы, мягко говоря, по-настоящему «неприятными», — но скольких бед не пришлось бы испытать немецкому народу!
187
Граф Штауффенберг, израненный офицер, избрал этот путь. Ему принадлежит наше глубокое уважение. Конспираторы 1938–1940 годов его, по моему мнению, не заслужили.
Когда конспирация наряду с обещанием путча потребовала возврата коридора, она видела в этом все же, очевидно, национальное ходатайство. Ее требование, квазивознаграждение за обещанный путч, идет намного дальше предложения Польше, сделанного позднее Гитлером: тот был готов удовольствоваться Данцигом и экстерриториальным доступом к Восточной Пруссии в обмен, заметьте, на гарантию существующих польских границ, стало быть, и коридора!
Интересно замечание Колвина: Хендерсон, после визита Клейста в Лондон, на совещании с Чемберленом, Галифаксом, Саймоном, Ванситтартом и Уилсоном «настоятельно» подчеркивал, «что было бы бессмысленно надеяться на какую-либо внутреннюю оппозицию против Гитлера» [188] . Посол в Берлине, очевидно, знал, с кем имеет дело.
188
Colvin, lan: Admiral Canaris — Chef des Geheimdienstes, S. 85.
Однако важнейшую активность в смысле оказания влияния на британское правительство с тем, чтобы в переговорах с правительством рейха о будущем судетских немцев оно проявляло неуступчивость и не шло на компромисс, развил Вайцзеккер. В случае Клейста-Шменцина речь шла, с британской точки зрения, о безызвестном померанском землевладельце. Правда, Черчилль дал ему при посещении письмо, он должен был показывать его всем тем персонам в Германии, на кого можно было рассчитывать. В нем высказывался интерес Великобритании к действиям заговорщиков. Это письмо было найдено у Клейста после 20 июля 1944 года, что и повело к его осуждению по обвинению в измене родине. Кербер, уволенный на пенсию офицер, причислялся к «реакционным» кругам. Акции Вайцзеккера, все-таки второго по рангу немецкого чиновника во внешнеполитическом ведомстве, производили, напротив, совершенно иной эффект.