Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»
Шрифт:
В заключение нашего Варшавского совещания я пригласил польского министра иностранных дел нанести официальный визит в Берлин. 21 марта я повторил послу Липскому это приглашение, дав ему при этом снова понять, что фюрер готов предоставить Польше гарантию границ после урегулирования вопроса о Данциге и автобане. Я подчеркнул, что никакое предыдущее немецкое правительство не могло предложить такой гарантии. Однако Бек отправился не в Берлин, а в Лондон…» [194]
194
Ribbentrop, J. v.: Zwischen London und Moskau, S. 158 ff.; ср. также: Dokumente zur Vorgeschichte des Krieges, номер 2, Dok. Nr. 200 и 201.
Гитлер довел до сведения мировой общественности свои предложения Польше в известной речи в рейхстаге от 28 апреля 1939 года, выразив недвусмысленное сожаление о том, что они — «по непонятным
Уже 4 мая 1939 года Хендерсон, британский посол в Берлине, в письме министру иностранных дел Галифаксу высказался по поводу отклоненного предложения Гитлера Польше:
«Британское посольство, 4 мая 1939 года
Глубокоуважаемый господин государственный секретарь,
(…)
Что касается непосредственного вопроса, то немецкое дело вновь далеко от того, чтобы быть неоправданным или аморальным. Если бы беспристрастный марсианин должен был выступить в роли арбитра, то я не могу поверить, что он вынесет другой приговор, чем тот, что более или менее соответствует предложению Гитлера. Рассчитывал ли он на то, что оно будет отвергнуто?
Моим тезисом неизменно являлось, что Германия никогда не успокоится — (…) — пока не будут выполнены ее (в глазах Германии) законные требования. Вопрос коридора и Данцига являлся, вместе с проблемой Мемеля, одним из таковых (…). Не стоит упускать из виду, что Данциг и коридор были большим вопросом еще до 1933 года. Одним из самых непопулярных действий Гитлера являлось соглашение с Пилсудским в 1934 году. (…) Сегодня умеренные немцы, будучи против мировой войны, поддерживают его предложение Польше (…). По свидетельству моего бельгийского коллеги, почти все дипломатические представители здесь рассматривают немецкое предложение в качестве неожиданно выгодного. Голландский посланник, американский поверенный в делах и мой южноафриканский коллега высказались в разговоре со мной в этом смысле. Отсюда я спрашиваю себя, стоит ли нам приступать к борьбе против Германии на основе вопроса, в отношении которого мир не имеет единого мнения об аморальности немецких требований? Будет ли и наша империя едина в этом вопросе? Естественно, лежащий в основе военный мотив будет представлять из себя нечто более глубокое и важное, чем Данциг [195] . (…) Однако даже в этих обстоятельствах мне страшно при мысли, что Данциг может быть только предлогом, и еще больше мне страшно при мысли, что наша судьба лежит в руках поляков. Они, несомненно, героические, но также и дурноватые, и спросите любого, кто их знает, можно ли им доверять. Бек даже не повел в Лондоне корректную игру в отношении немецкого предложения. Вчера Риббентроп спросил меня, проинформировал ли Бек правительство Его Величества в Лондоне о немецком предложении. Мне пришлось вынужденно ответить, что я — честно говоря — этого не знаю, в ответ Риббентроп заявил, что из его информации из Лондона следует, что Бек этого не сделал (…).
195
Выделено автором.
Немецкий народ устал от приключений, но Польша и коридор с призраком «окружения» и «Советская Россия» на заднем плане являются военным кличем, имеющим куда больше шансов, чем какой-либо иной, сплотить всю нацию(…)» [196] .
Позволительно спросить, почему, собственно, британское правительство и, первым делом, американский президент Рузвельт не дали польскому правительству безотлагательный совет принять немецкое предложение. Рейх был бы, тем самым, фиксирован в его существующих границах. Из письма следует, что Хендерсона «страшит» война. Он знает, что Данциг — это только «предлог»; в основе мотивов для развязывания войны находится нечто «более глубокое и более важное», чем сам по себе «Данциг». Здесь Хендерсон демаскирует истинную тенденцию, лежащую в основе британской политики: решающим для Великобритании — как и в 1914 году — является разрушение доминирующей позиции рейха в Центральной Европе. Само же немецкое дело он считает expressis verbis («оправданным и моральным»).
196
DBFP, Third Series, Vol. V, Dok. No. 364. Письмо сэра Невиля Хендерсона (Берлин) виконту Галифаксу (C 6799/54/18).
Хендерсон, по видимости, против войны с Германией. Я напомню о вышеприведенном посольском отчете (отчет о коронации) моего отца, где он упоминает конфиденциальную информацию о том, что Хендерсон был «не слишком обнадежен» на первом совещании в Foreign Office перед вступлением в должность в Берлине. Это не удивляет, так как инструкции относительно задания, которое его ожидало, давал, несомненно, Ванситтарт.
Из беседы между отцом и Липским 21 марта 1939 года Бек отмечает среди прочего:
«…Риббентроп
говорил обо всех вопросах, поднятых германской стороной с 24 октября 1938 года: вопрос большого польско-немецкого соглашения, то же антирусского сотрудничества, угроза возвращения Германии к политике Рапалло (…)» [197] .Бек подтверждает антибольшевистские целевые установки немецкой политики. Однако его последнее заявление не поддается проверке. Немногое говорит в пользу того, что отец в то время мог «угрожать» Польше возвратом к «политике Рапалло». Так далеко дело еще не зашло, но он уже обдумывал его. В этой связи представляет интерес сообщение тогдашнего посланника Карла Юлиуса Шнурре. Являясь главой торгово-политического отдела Министерства иностранных дел, Шнурре вел, в том числе, торговые переговоры с Советским Союзом, никогда не прерывавшиеся совсем. Он пишет:
197
Beck, Joseph: Dernier Rapport. Politique Polonaise 1926–1939, Paris 1951, S. 188.
«Недели, последовавшие за окончанием Мюнхенской конференции, ознаменовались интенсификацией переговоров с тогдашним главой советского торгового представительства Скосыревым о новом кредитном соглашении на 200 млн рейхсмарок сроком на шесть лет. Договор должен был заключаться с условием поставки стратегического сырья на 3/4 суммы.
Эти усилия поддерживались демаршем тогдашнего посла Мерекалова, появившегося со Скосыревым в Министерстве иностранных дел и заявившего о готовности его правительства вести переговоры на этой основе.
В качестве места ведения переговоров Мерекалов предлагал Москву. С немецкой стороны существовала живая заинтересованность в поставках стратегических видов сырья, однако в то время боялись начинать переговоры о масштабном торговом договоре с Советским Союзом. Вместо этого меня вызвал к себе Риббентроп и спросил, не могу ли я поехать в Москву навестить моего приятеля-посла графа фон дер Шуленбурга и попутно переговорить с народным комиссаром Микояном о начале экономических переговоров. Я ответил Риббентропу, что это возможно, так как я поддерживаю с Микояном постоянную связь через торгпредство, тем более что у меня имеется договоренность о встрече с польским правительственным комитетом в Варшаве в середине января 1939 года, оттуда я смогу, не привлекая внимания, поехать дальше в Москву. Итак, я получил соответствующее задание Риббентропа и согласовал через советника посольства в Москве Хильгера 31 января 1939 года как дату встречи с Микояном.
Я договорился с графом фон дер Шуленбургом, находившимся в это время в Берлине, поехать вместе с ним из Варшавы в Москву. Так, я отправился в середине января в поездку сначала в Варшаву для разговоров с польским правительственным комитетом. В то же самое время, однако, Риббентроп обсуждал в Варшаве с польским министром иностранных дел, полковником Беком, вопрос о коридоре и о Данциге и о позиции Польши по отношению к Советскому Союзу. К несчастью, благодаря утечке информации, вероятно, с польской стороны, сообщение о моей готовящейся поездке попало в западную прессу. Daily Mail и ряд французских и польских листков привели — поданные как сенсация — сообщения о большой германской делегации под моим руководством, якобы направляющейся в Москву на экономические переговоры. В западной прессе появилась масса карикатур на тему этой поездки. Известный западный зловещий призрак нового германо-русского Рапалльского договора был расписан всеми цветами.
Риббентроп был шокирован и воспринял публикации как помеху его переговорам с полковником Беком. Я получил от него указание прервать поездку и немедленно возвратиться в Берлин. Мои возражения: у меня уже имеется все же твердая договоренность с Микояном, ни в коей мере не повлияли на приказание прервать поездку в Москву. Я уведомил Хильгера и отказался от встречи с Микояном 31 января 1939 года. Я возвратился в Берлин, и граф фон дер Шуленбург, с которым мы должны были ехать вместе от Варшавы, отправился в Москву один» [198] .
198
Schnurre, Karl: Aus einem bewegten Leben — Heiteres und Ernstes, Bad Godesberg 1987 (манускрипт).
Каким представлялось мировое политическое положение после Мюнхена немецкой стороне и на какие надежды на успех рассчитывало немецкое правительство в отношении приема его предложений Польшей?
Польский министр иностранных дел Бек якобы заявил в январе 1935 года в Женеве французскому министру иностранных дел Лавалю:
«История учит нас: во-первых, самая большая катастрофа, чьей жертвой пала наша нация, была результатом совместной деятельности двух стран (— Германия и Россия —), и, во-вторых, что в этой отчаянной ситуации ни одна держава в мире не была готова выступить в нашу поддержку» [199] .
199
Цит. по: Schmidt, P. (пресса): Ribbentrops Reise nach Warschau Ende Januar 1939, S. 2.