Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»
Шрифт:
Данный, как его именует Галифакс в письме к Фиппсу, британскому послу в Париже, «lay-out» возможной британской политики, соответствует в значительной степени немецкой концепции политического преобразования Восточной Европы, в конце 1938 года становившейся, казалось, реальностью. Галифакс исходит из однозначного отделения интересов в Западной Европе. Оно было признано со стороны Германии формальным отказом от Эльзас-Лотарингии и уже в качестве предварительной работы признанием британского преимущества на море. Он исходит из соответствующих позиций Англии и Франции в Средиземном море и на Ближнем Востоке. Стоит вспомнить в этом месте сомнения отца в отношении немецкой интервенции в пользу Франко в Испании [202] . Следует, однако, зафиксировать, что после окончания гражданской войны Германия снова полностью ушла из Испании. Галифакс считает немецкое преимущество в Центральной и Восточной Европе нормальным и естественным. Он исходит из непримиримого соперничества между Германией и Советским Союзом, неизменно объявлявшегося Гитлером основой его политики. Он осознает возможность добиться
202
Ribbentrop, J. v.: Zwischen London und Moskau, S. 88.
Он верно констатирует в то время еще неясную позицию Польши, ее он, однако, рано или поздно видит в немецкой сфере влияния. Это означает, другими словами, желаемую Германией «свободу рук» в Восточной Европе, с тем чтобы организовать ее антибольшевистски. Желание и надежда британского министра иностранных дел не ввязываться в возможные восточноевропейские распри, должны были привести фактически к заявлению о нейтралитете Запада в случае возникновения войны в Восточной Европе. Интенсивные усилия по вооружению Великобритании и Франции должны были подкрепить эту политику в военном отношении.
Дополнительную подстраховку своей политики британский министр иностранных дел видит в поддержании прочных, насколько вообще возможно, связей с США («(…) and maintain the closest possible ties with the United States of America»). Это соображение послужит источником необычайно драматического международно-политического развития, которое приведет Британскую империю, в конечном итоге, в полную зависимость от США. Однако исполнителем являлся больше не Галифакс, а Черчилль, выславший Галифакса с поста министра иностранных дел в своем кабинете британским послом в Вашингтон.
20 ноября 1938 года отец принял французского посла в Берлине Робера Кулондра, вслед за тем, как Франсуа-Понсе дал перевести себя в Рим (чтобы «согнуть» ось Берлин — Рим в ее наиболее слабом конце). В записи о беседе можно, в том числе, прочесть следующее:
Риббентроп: «…согласие (…) достигалось бы проще (…), (если бы) европейские государства ограничивались их подлинными интересами, так, Франция своей огромной колониальной империей, Англия империей и Германия своей действительной сферой интересов, а именно юго-востоком Европы». Господин Кулондр (…) заявил, что он этот вопрос видит точно так же» [203] .
203
Ср. ADAP, Serie D, Band IV, Dok. Nr.356; записи переводчика П. Шмидта.
6 декабря 1938 года отец побывал с официальным визитом в Париже, чтобы подписать немецко-французскую декларацию, в которой оба государства устанавливают, что между ними не имеется никаких открытых территориальных вопросов и они взаимно гарантируют свои границы.
Во время этого посещения Парижа произошли две длительные беседы между отцом и французским министром иностранных дел Бонне. Высказывания Бонне отец мог понять не иначе, как только в смысле французского заявления воздержности в отношении Восточной Европы. Это подтверждает проведенное в 1963 году детальное исследование посланника д-ра Пауля Шмидта, в то время руководителя отдела прессы и информации Министерства иностранных дел и члена немецкой делегации [204] . Отчет британского посла Фиппса сэру Орме Сардженту в Foreign Office сообщает даже о слухах из «хорошо проинформированных кругов» в Париже: Бонне заявил германскому министру иностранных дел, что Франция не станет проявлять активность в случае немецких акций на Украине [205] .
204
Ср. ADAP, Serie D, Band IV, Dok. Nr.370 (см. здесь: сноску документа) и Dok. Nr. 383; Schmidt, P. (пресса): a. a.O., S. 15-16; Schmidt, P. (переводчик): Statist auf diplomatischer B"uhne, S. 423–424.
205
Письмо Фиппса Сардженту от 12 декабря 1938 года.
Интересным в этой связи является описание в воспоминаниях тогдашнего французского посла в Варшаве Леона Ноэля [206] беседы с Бонне, произошедшей в ноябре 1938 года перед визитом отца в Париж. У Ноэля приводится:
«Господин Бонне прервал меня при первых же моих словах, чтобы доказать мне, что наши договоры с Польшей оставляли нам достаточную свободу действий, чтобы в любом случае удержать нашу страну от войны. Он читал их с лупой, находя удовольствие в юридическом анализе и удостоверяясь в своей правоте. Я предостерег его от подобных соображений, заметив, что нам больше не было поручено отправлять правосудие, как во времена нашей уже далекой юности в зале суда, но мы противостояли международным реальностям и притом жесточайшим. На это он заявил мне, что он полон решимости не обращать внимания на мои порывы чувств. Послушать его, он был готов запросто и полностью и без колебаний расторгнуть все заключенные Францией договора. Он подразумевал в их числе — кроме франко-польского договора — также и франко-советский пакт о взаимопомощи. Я возразил ему, что было бы умнее не рвать с Польшей совсем и не отказываться от поддержки, которую наша армия могла бы ожидать от знаменитой своей храбростью польской армии. Я упорно настаивал: в отношении франко-польского альянса следует ограничиться
отказом от автоматизма действия обязательств о взаимопомощи.206
No"el, L'eon: Lagression Allemande contre la Pologne, Paris 1946; в переводе на немецкий: Der deutsche Angriff auf Polen, Berlin 1948, S. 246.
Мы окончили длительную дискуссию самым формальным способом. Я получу указание подготовить начало переговоров с Йозефом Беком на предмет пересмотра наших договоров» [207] .
Польский посол в Париже цитирует в отчете польскому министру иностранных дел от 17 декабря 1938 года [208] французского министра иностранных дел. Бонне заявил ему спонтанно, он охарактеризовал отцу французские договоры с Польшей и Советским Союзом как «ненормальные» (abnormality) [209] . Бонне обладал, конечно, неустойчивым характером, он, однако, заверил Риббентропа, что «Франция не станет противодействовать германской экономической экспансии в бассейне Дуная». Впрочем, Юлиуш Лукасевич, тогдашний польский посол во Франции, не верит в то, что «Риббентроп увез из Парижа впечатление, будто также и идущая в этом направлении политическая экспансия натолкнется на решительные действия Франции» [210] .
207
Цит. по: Schmidt, P. (пресса): a. a.O., S. 51f.
208
Lukasiewicz, Juliusz: Diplomat in Paris 1936-1939, New York-London 1970, S. 152, Отчет польскому министру иностранных дел, номер 1-F/58, Political Report No. XL/3, Paris, December 17, 1938, секретно.
209
Lukasiewicz, Juliusz: a. a.O., S. 156.
210
Lukasiewicz, J., a. a.O., S. 159, цит. по: «Deutschland in Geschichte und Gegenwart», 43 Jahrgang, Nr. 3, September 1995, S. 27: Eberbach, G"otz: «Aus polnischen Quellen».
То, что Бонне действительно носился с соображениями в этом направлении, подтверждается указанием британского министра иностранных дел Галифакса в уже цитированном письме сэру Эрику Фиппсу, британскому послу в Париже:
«(он не решается) советовать французскому правительству расторгнуть пакт с Советской Россией, так как будущее слишком неопределенно. (…)»
Для полноты картины стоит процитировать корреспондента лондонской «Times», выразившегося 16 марта 1939 года:
«There is no doubt, that after Munich the leaders of the French Government believed and hoped that Germany would continue her eastward drive, and, as a price of French complacence (имеется в виду, вероятно: complaisance), leave this country in peace» [211] .
211
См.: Schmidt, P. (пресса): a. a.O., S. 52.
Нельзя упрекнуть немецкое правительство в том, что политика переустройства Восточной Европы с антибольшевистской целевой установкой была подготовлена несистематично и поверхностно. Бек в разговорах с Гитлером и отцом неизменно указывал, что возвращение Данцига в рейх создаст большие внутриполитические затруднения. С немецкой стороны надеялись, что очевидное дистанцирование Франции от прежней политики, направленной против Германии «Малой Антанты», естественно уменьшит влияние германофобских кругов в Польше и освободит, возможно, путь для большого соглашения с Польшей. Это соглашение, которое гарантировало бы Польше ее границы, должно было бы приветствоваться и французами, так как, по тогдашним соображениям, оно предотвращало экспансию рейха также в Восточной Европе и, тем самым, Франция не теряла лица в глазах своих еще союзников.
Итак, германский министр иностранных дел, собираясь в Варшаву, имел совершенно определенные причины для оптимизма. Шмидт (пресса) цитирует его в своем исследовании:
«Бек тяготеет к мании величия и охотно желал бы заниматься мировой политикой 'a la Великобритания: «Balance of Power» (баланса сил)! (Здесь имеется в виду равновесие между Германией и Россией). Но господин Бек узнал в 1936 году, что французы не так быстро окажутся под рукой, чтобы сделать возможным его «Balance of Power» (баланс сил) на Висле французской кровью!» [212]
212
Schmidt, P. (пресса): a. a.O., S. 7.
Здесь все возвращается на круги своя. Заявление французского министра иностранных дел отцу, что Франция не заинтересована в Восточной Европе, должно было теоретически побудить польское правительство договориться с рейхом, тем более что Польше были предложены чрезвычайно благоприятные условия. С другой стороны, без поддержки французского союза и так называемой «Малой Антанты» концепция Бека — «баланс» между Германией, с одной стороны, и Россией с другой — являлась неосуществимой. Поскольку, как полагали в Берлине, поляки большевиков боялись еще больше, чем немцев, они, пожалуй, отнесутся благосклонно к немецким предложениям, так как в немецких глазах им не оставалось иного — благоразумного — выбора. Бонне отрицал позже, что им было сделано квази-«заявление о невмешательстве» в вышеупомянутом смысле. Тем временем произошло нечто, что позволило повернуть французскую, а также английскую политику невмешательства в Восточной Европе снова на антигерманский курс.