Мой папа - миллиардер. Второй шанс бывших

— А ты только на это и смотрел! — восклицаю я, якобы обижаясь, но иного я от Никиты не ожидала. Он может быть спасающим всех рыцарем, но от своего главного инстинкта не отступает.

— Ну… на дочь и на них, — отвечает, не сдерживая своей улыбки. — А на что еще? Я смотрел на то, что мне нравится и что люблю. А твои формы, я всегда любил. И это не секрет.

— Балбес!

— К тому же, напомню, ты мне как-то подарила возможность на них смотреть, — напоминает он.

— Все забыть не можешь?

— Не могу, — бросает.

Остаток пути едем в разговорах о Жене и ее лечении. Может быть, мы и на свидании, но мы родители больного ребенка.

Окончательно помогло лечение или нет, можно будет судить лишь через год.

И ее здоровье для нас обоих важнее всего.

Никита выходит первым и, подав руку, помогает мне. Держа меня за руку, входит в здание театра. Внутри оживленно и красиво. Но как-то… слишком много людей. Даже слегка некомфортно.

— А на какой мы спектакль? — спрашиваю Никиту.

— Ну… там что-то про принцессу и королеву злую. Я точно не знаю, — дарит мне широкую улыбку. — Лапин посоветовал. Сказал, что его бабушке очень понравился, пока она была здесь. Они с мужем ходили, и оба в восторге остались.

— Л-ладно, — сдаюсь и оглядываюсь по сторонам.

Взгляд привлекает женщина в другом конце зала. Ее телефон направлен на нас, и, судя по всему, она нас снимает.

Беру Никиту за руку и увожу в сторону, недовольно поджав губы.

— Что случилось? — спрашивает он меня.

— Там женщина нас снимала, — раздраженно бросаю.

— Где?

— Там, — указываю ему подбородком, но ее больше нет. — Там была. Не вижу ее больше, — честно признаюсь.

Внешность у нее еще странная. На вид ей лет пятьдесят, может, больше. Но при этом лицо, как у злодейки какой-то. Сложно объяснить, что это значит. Противное и злое во всем. В чертах лица, в движениях, во взгляде.

— Ладно, — просит он меня с подбадривающей улыбкой. — Не переживай. Статью, если что, перекупим.

— А зачем снимать? — недоумеваю я. — Может, ты просто в театр пришел с подругой? Почему папарацци такие противные?

— Цена успеха, — вздыхает. — Я не люблю этого. Честно. Хотя за мной и охотятся, но это ужасно. Ничего спокойно сделать нельзя.

— Раньше такого не было, — поджимаю губы.

— Было! — восклицает он. — Просто ты не замечала. Да и в Москве система безопасности работает лучше, — оглядывается и рассказывает историю. — Меня как-то сняли в тот момент, когда я отравился и меня выворачивало. Зачем снимать и делать из этого статью, я вообще не понимаю. Я что, не человек и не могу отравиться?

— Ладно, — сдаюсь, но как-то все это странно, и мне не по душе.

И эта женщина… Совсем из головы не выходит!

Что-то с ней не так!

И не зря переживала, ведь стоило нам выйти из театра, как на нас почти сразу накинулись журналисты, что смутило даже Никиту, который сказал, что привык к такому.

Они задавали столько вопросов, что мы с Никитой толком ни одного целого не услышали. Один перекрикивал другого, стремясь узнать ответ именно на свой вопрос.

Схватив меня за руку, Златогорский затащил меня обратно в театр. Заведя в безопасное место, в один из углов, стал звонить своим людям.

— Не переживай, — ободряюще обнимает меня за плечи, заглядывая в мои испуганные глаза. — Я уже вызвал охрану. Они приедут и заберут нас.

— Почему они так? — не его, а скорее журналистов, спрашиваю, не понимая такого поведения.

Это ведь ужасно! Они словно пчёлы на мед слетелись.

Я прекрасно понимаю, что это их работа, но это бесчеловечно и некультурно!

Да это неуважение к другим людям, в конце концов.

— Не знаю, — разводит он руками. — Обычно они не такие агрессивные. И я могу спокойно передвигаться сам без охраны. Но сейчас… не знаю, что на них нашло.

— Ужасно, — качаю головой и отвожу взгляд. И на глаза вновь попадается та самая женщина, которая нас снимала. — Никита, вон она! — указываю ему на нее, и он оборачивается в ее сторону.

— Сейчас разберусь, — кидает и уходит к ней.

Но и до середины не доходит, когда она сама идет к нему и плескает в него чем-то из своего стакана.

Испуганно вскрикиваю и инстинктивно кидаюсь к Никите. Страх за него перекрывает все остальные чувства.

— Так тебе и надо, урод! — кричит женщина и убегает к выходу из театра.

Кинулась бы за ней, но Никита сейчас важнее. Подлетаю к Златогорскому, как и кто-то из театрального персонала.

— Ты в порядке? — испуганно спрашиваю и оглядываю его.

Не дай бог, с ним что-то! Найду тогда гадину и придушу! И плевать мне на то, что она старше и я уважаю людей пожилого возраста.

— Да. Кажется, кофе теплый просто, — недовольно тянет он и опускает взгляд на свою белоснежную рубашку. — Кофе… черный… Черт!

— Ну хоть не кислота, — фыркаю и немного успокаиваюсь. От чая ничего серьезнее ожога не будет. — Что это было вообще? Ты ее знаешь?

— Нет, — качает он головой. — Никогда в жизни не видел.

— Странно.

Кто-то протягивает ему сухие платочки, и мы уходим в туалет, где Никита умывается и приводит себя в порядок. Я всячески пытаюсь ему помочь, но на глаза так и наворачиваются слезы.

Да, все хорошо, но я так испугалась за Никиту, что реветь хочу.

— Я попрошу видео с камер. Мои люди посмотрят и узнают, кто она, — говорит Никита, пытаясь спасти рубашку. — Даже непонятно, за что получил.

— Ага, — соглашаюсь с ним и, перехватив салфетку, пытаюсь помочь. — Может, не в ресторан? — спрашиваю его. — Твоя рубашка испорчена.

— Предлагаю поехать ко мне в отель и заказать чего-нибудь, — поднимает на меня совершенно спокойный взгляд, но я вижу этих бесенят в его глазах, которых он пытается скрыть.

— Никит, не переворачивай ситуацию в свою пользу.

— Жаль, — вздыхает он, но бесенята все равно не исчезают. Надеется. — Но ничего такого я и не планировал. Просто мы сейчас нигде посидеть не сможем. Журналисты. А у Лапина безопасно в отеле. Можем у него в ресторанчике посидеть, но меню там не такое, как в том ресторане, куда мы планировали пойти.