Мой покойный муж
Шрифт:
— Назад! — рявкнул он так, что посуда на столике запрыгала. — Если вы поднимите руку на жену, то вам придется за это ответить!
Отец аж стал пунцовым от ярости. Мне кажется, он уже плохо понимал тогда…
— Да как ты смеешь, щенок! — заорал он. — Ты в моем доме! Это моя жена! И я имею право делать здесь все, что считаю нужным!
И по закону он был прав. Его дом и его жена, и он тут хозяин.
А я не могу правильно воспитать ребенка…
Но у Нэта было другое мнение. Он тогда уже знал, как отец привык вести себя. Я испугалась, и мама испугалась еще больше. И была бы драка и… Дуэль. Нэт столько
Но сейчас не обойдется, это слишком далеко вышло за рамки мальчишеских игр и драк. Я не могла позволить, и не могла представить, чем обернется…
Я кинулась к Нэту, просила его успокоиться, все хорошо… и мама просила тоже, она плакала, и я плакала тоже. Мне самой было так страшно, что просто трясло. И как можно вот так орать на моего отца? Я же боялась его всю жизнь.
Это сейчас понимаю, что Нэт был прав, а я не права, но тогда не могла поверить.
Но нам с мамой удалось Нэта оттащить, убедить не вмешиваться, хоть немного успокоить. Спорить с женщинами Нэт плохо умел. Сдался. Он сгреб в охапку меня и Кита и тут же ушел, мы уехали, и даже пока слуги собирают наши вещи — дожидались на улице.
Я была неправа. Не стоило.
Не стоило мешать ему.
Потому что следующим утром, в трактир, где мы остановились, принесли вести о том, что мама умерла. Упала с лестницы. Так нам сказали.
Что там случилось на самом деле — я не знаю, но догадаться несложно.
Мы вернулись… я помню, как мама лежит… белая прозрачная кожа и сплошные кровоподтеки под ней, разбитое лицо… Я плакала… остальное помню плохо. Это было тяжелым ударом.
Отца я больше не видела. Он уехал. Испугался.
И Нэт в тот же день уехал тоже.
Вернувшись домой, через несколько дней, я узнала, что мой отец убит на дуэли. С кем он дрался — узнать не удалось. Но я, конечно, уже сама знала. Дуэли официально запрещены. На это обычно закрывают глаза, если драка до первой крови, если угрозы для жизни нет. Но на убийство глаза не закрывают. Нэту пришлось бы дорого заплатить, если бы его поймали. Не плаха, конечно, но серьезно все равно. Думаю, Джон прикрыл его тогда. Джон уже успел стать королем.
Домой Нэт вернулся где-то недели через две.
— Мне нужно поговорить с тобой, Айлин, — сказал он, взял меня за руку, повел в дальние комнаты, подальше от посторонних глаз.
Я просто шла за ним. Я знала, что он скажет, но… Не понимала, что мне делать с этим.
Он лишил меня обоих родителей сразу.
Я уже тогда понимала умом, что он прав, он пытался защитить мою маму, а потом отомстить… но принять это никак не могла.
— Айлин, — глухо сказал Нэт, я помню, какое у него тогда было серое осунувшееся лицо, — я убил твоего отца.
Он смотрел мне в глаза, а я… в то мгновение словно что-то закаменело во мне, но сейчас треснет, прорвется…
— На дуэли? — сказала я шепотом.
— Нет. Просто убил. Он не хотел со мной драться, отказывался, и тогда я просто его зарезал.
Тихо, страшно, очень честно, и никаких оправданий.
Я не могла даже спросить за что? Я понимала.
Стояла, почти цепенея… смотрела ему в глаза. Понимала, что камень внутри меня трещит все больше, и сейчас…
— Мне нужно было убить его еще там, в гостиной за чаем… — сказал
Нэт. — Шею свернуть. А не отворачиваться, не уходить.Он жалел только об этом.
— Тебя бы казнили за это, — сказала я.
Убить человека в собственном доме, неважно даже из-за чего — это однозначно смертная казнь.
— Да, — сказал Нэт. — Но твоя мать была бы жива. Подумай сама, кого бы ты выбрала, меня или ее? Ну? Скажи?
Да, он повысил голос на последних словах, ему нужен был ответ. Даже, наверно, не важно какой… Ему нужно было хоть что-то от меня услышать.
И вот именно тогда что-то треснуло и сорвало окончательно.
Я подпрыгнула, влепила ему пощечину со всей силы. Так много накопилось во мне, и выплеснуть… я не могла больше держать это в себе, мне нужен был виноватый, и Нэт так отлично подходил на эту роль. Он однозначно виноват.
— Твой отец был настоящим ублюдком, — сказал Нэт, словно специально предлагая мне возможность выплеснуть. — Мне нужно было сделать это давно.
И я ударила его по второй щеке.
Я… Да, просто выплеснуть всю ту боль, весь ужас, всю ярость, которая копились во мне долгие годы. Наверно, это можно назвать истерикой, потому что я вообще не контролировала себя. Я лупила его кулаками, билась об него, словно о стену, благо Нэт вдвое крупнее меня, и мои жалкие попытки не причиняли настоящего вреда.
Он остановил меня, когда я уже почти выдохлась и попыталась выцарапать ему глаза… от бессилия…
— Не надо, — тихо сказал он. — Хватит.
И… все.
Я поняла, что у меня нет больше сил. Его кровь под моими ногтями, я все же, расцарапала ему руки и лицо. А он просто смотрит.
Стояла там, у меня звенело в ушах. Мой мир рухнул окончательно. Все перевернулось.
— Мне, наверно, лучше уйти, — сказал Нэт. — Но я хочу, чтобы ты знала. Тебе не нужно меня бояться. Я никогда не трону, не подниму руку ни на тебя, ни на ребенка. И никому не позволю. И если кто-то попытается, то я убью на месте, не оглядываясь на обстоятельства и то, что мне за это будет. Потому что смириться с таким — куда хуже, чем умереть.
Сжал зубы.
— И еще, — сказал он. — Если считаешь, что я неправ, то можешь поехать в Кетнах и заявить, что это я убил твоего отца. Я во всем сознаюсь, не буду отказываться.
Нет, я не могла…
Он очень долго стоял, глядя на меня, но я…
Запал выгорел. Осталась только пустота.
Тогда Нэт повернулся и ушел. Полгода после этого я не видела его, но всегда знала, что он где-то рядом… в Кетнахе, или тут, в летнем домике, хоть и уже зима… не важно.
Беатрис, его мать, брала Кита на время, возила к нему, Кит скучал… Из Нэта не вышло хорошего мужа, но он был хорошим отцом…
Именно тогда что-то изменилось во мне.
Еще много лет потом я не могла смотреть на него. Все понимала, и даже уже тогда была уверена, что он прав. Но было очень больно все равно.
Потом, со временем, это как-то стерлось… Нэт всего лишь пытался помочь, он делал то, что был должен.
Мы мало общались с тех пор. Разошлись.
Нет, никаких ссор больше, но Нэт отлично понимал, что мне тяжело видеть его, что это как напоминание каждый раз. Дело не в том, что он виноват, а просто тяжело, так вышло. Мы больше не говорили об этом, мы вообще мало говорили.