Мой препод Укротитель

Вокруг и впрямь, сияя солнцем, шапкой висела полупрозрачная субстанция. Лишь она спасала нас от крушащего дворец тёмного ветра.

– Разберёмся, – буркнул Семён Аркадьевич. – Ян, ты там как? Живой ещё?

– Порядок, - отозвался аспирант, и я, крутанувшись на месте, с облегчением поймала его темноокий взгляд.

Бранов явно храбрился. Его била крупная дрожь, отчего Оксана у него на руках безвольно болтала руками-ногами и качала головой, как болванчик.

Он жив… они оба живы! Я готова была лоб разбить в благодарность небесам, но Семён Аркадьевич вновь звучно гаркнул:

– Ну, всё, детвора, уходим! На счёт три. Раз, два…

– Манюня, держись!

Мишка в очередной раз бесцеремонно сгрёб меня в охапку. Золотой купол сжался, обдал тело жаром, а затем разорвался с силой, не уступающей по мощи взрыву водородной бомбы.

Летя сквозь золотые блики, Миха глаз с меня не сводил и хохотал, как припадочный, а я могла только таращиться на него в ответ и часто-часто моргать. Не знаю, что так веселило друга, но одно я понимала чётко - прежней жизни конец. Конец!

Хотя выразиться хотелось многим покрепче.

***

Знакомое ощущение полёта обездвижило и перекрыло дыхание. Золотое свечение набиралось силы, прямо как солнце, выходящее из-за туч, и завывания тёмного ветра стихали. Текстуры, как сказал однажды Бранов, прогрузились, и наша дружная компания прямиком из небытия вывалилась на пол нашей с Оксаной комнаты в общежитии.

Я оказалась прямиком под Мишей. Растерянная, расстелившаяся по ковру камбалой и вот уже в который раз… без клочка одежды.

Хаос отобрал даже шелковый халатец? Вот ведь жмот!

Я мучительно застонала. Надеялась сжаться до крошечного клубочка без первичных половых признаков или, что даже лучше, сгореть со стыда до горстки пепла. Благо Мишкины идеи оказались куда гуманнее.

Извиняясь и старательно отводя взгляд, друг вскочил и сдёрнул с вешалки первое попавшееся пальто. Как назло, кажется, аспирантское.

Пряный дух Брановского парфюма с размаху ударил под дых.

– Спа-сибо… - с трудом проворочала я языком и завернулась по самые щёки.

Пылали они, судя по ощущениям, неслабо, но совершенно напрасно. До меня никому, кроме Михи, тоже раскрасневшегося до алых пятен на шее, и дела не было.

Семён Аркадьевич уже подхватил на руки Оксану - благо одетую - и уложил на нижнюю койку двухъярусной кровати. Подругу бил не то озноб, не то судорога, а незнакомая мне крохотная девушка, склонившись над «Императором», стояла у стола, морщилась и изо всех сил толкала воздух перед собой.

– Семён Аркадьевич, он рвётся… наружу!

Девица свела брови так рьяно, будто от боли её голова вот-вот грозилась лопнуть, а «Император» и впрямь искрил, как оголённые провода. Со страниц тонкими струйками сползал не то дым, не то дёготь.

– Анюта, держи. Ещё немного! Миха! – гаркнул Семён Аркадьевич.

Миша с готовностью подскочил к отцу и без лишних указаний бесцеремонно навалился на Оксану. Удерживал её от тряски, а Сизов-старший тем временем рванул к Ане и положил обе руки ей на тоненькие плечи.

Трясти девушку, как каштанку, тут же перестало. Действия её стали точнее. Мужчина ей будто бы сил придавал, и теперь всё меньше столбов дыма вырывалось на свободу.

– Я завлеку, а ты бей.

Семён Аркадьевич сказал это почти шёпотом, но Анюта, впрочем, как и я, услышала. Кивнула и закусила губу. Пара уверенных взмахов тонких девичьих рук, и книга раскалилась добела. Лишь в центре, будто червоточина, зияла дыра. Подобно тёмному смерчу она набирала обороты.

Несложно догадаться, если сгустившаяся энергия вырвется, нас всех накроет тёмной дрянью, как цунами.

– Давай! – словно старый пёс бухнул Семён Аркадьевич, и Аня с размаху впечатала кулак прямиком в центр тёмного вихря.

Уж не знаю, как она сдерживала крик, но заорать даже мне хотелось. Инстинктивно зажмурившись, я повалилась на пол и не ошиблась.

Сверкнуло так, будто граната разорвалась.

– Аня! Анют!

Семён Аркадьевич подхватил девушку и прижал к себе.

– Я не смогла, он ушёл. Ушёл! – шептала она, дрожа, как листочек на бешеном ветру. – Простите...

Для описания разочарования на её лице ещё слов, наверное, не придумали. Оно было всеобъемлющим и до того горестным, что душа замирала.

Оглядевшись, я нашла свою книжку, вернее то, что от неё осталось. Тогда и для моего разочарования слов не нашлось. Рожки да ножки от «Императора». Рожки да…

– Что происходит? Вы кто такие? Ма-а-аш!..

Оксана слабенько зашевелилась и поднялась на постели. Тёмные круги под глазами, бледная кожа… Мумия, ни дать ни взять.

Семён Аркадьевич без слов опустил Аню, и та отползла к стене. Оперлась спиной и прикрыла глаза. Отец Михи тем временем достал небольшую книжечку из "кобуры" на поясе. Перебрал ворох бумажных лент-закладочек и подсел на постель к Оксане.

– Читай, – велел он.

Подруга недоумённо завращала впавшими глазами.

– Что за…

– Читай!

Оксана послушно перевела будто хмельной взгляд на разворот. Губы её медленно зашевелились, безмолвно изрекая строки, а ко мне наконец вернулось самообладание.

Всё обошлось! Мы вырвались!

Путаясь в пальто с чужого плеча, я на четвереньках подобралась к Яну. Всё это время он лежал на спине, тяжело дышал и бесцельно таращился в потолок.

– Ян… Викторыч.

Отчество как-то само собой присобачилось и разом перечеркнуло всё, что было в закулисье.

– Я в порядке, – Бранов выставил ладонь, отвергая помощь, и с глухим стоном перевалился набок. А затем вдруг вскинулся и не то прорычал, не то прохрипел. – Не нужно этого делать!

Кому это он? Я обернулась.

Оксана в тот миг страшно закатила глаза, вздохнула со свистом и рухнула на постель. А Семён Аркадьевич, перебирая закладки и время от времени слюнявя палец, уже хмуро взирал на меня.

– Пап, – Миша с тревогой уставился на отца, – может, не надо?

– Действуем по уставу, Михей.

Семён Аркадьевич наконец отыскал нужную страничку, а Ян окончательно уселся. Радужка его глаз чернее того страшного тумана сделалась.

Оксанка громко и недвусмысленно всхрапнула.

– Что они с ней сделали?! – уставилась я на подругу, чуя, как дрожь, подобно ознобу, пробирается к костям.