Мой суженый, мой ряженый

— Понятия не имею. Небось, нашла где-нибудь на помойке. Она иногда там любит покопаться.

— Но она сказала, что тетрадка принадлежит ей!

— Она тебе скажет, ты больше слушай. У нас в доме сроду не водилось математиков.

— Ясно. — Женя вздохнула.

Отчего-то ей стало жаль Зинаиду. Она представила себе, как та роется в мусорном баке, находит там чужую, выброшенную за ненадобностью тетрадь, несет ее домой, бережно прижимая к груди, и там, уже дома, ей начинает казаться, что все эти красивые, стройные формулы, все правила и формулировки, написала она сама, собственной рукой. Бедная, полоумная женщина!

— Жень, — проговорила Женя, заглядывая ему в лицо. — Может… стоит сводить ее куда-нибудь? Ну там, погулять в парк или … на какое-то представление? Ей ведь жутко одиноко.

— Ей не одиноко, — странным, чужим голосом произнес Женька, отворачиваясь к окну.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Ей не одиноко. Ей хорошо. Гораздо лучше, чем, например, тебе.

— Что ты несешь?

— Пичужка, опять ты споришь о том, о чем даже не ведаешь!

— Прости, — поспешно проговорила Женя, не желая нарушать наступившую в их отношениях идиллию.

В голову ей пришла неожиданная и смелая мысль: «Вот бы встретиться один на один с Вовкой Егоровым, о котором Любка говорила, что он учился вместе с Женькой, и расспросить его начистоту обо всем: о Женькиных школьных годах, о Зинаиде, о том, почему она болеет». Идея показалась Жене заманчивой, хоть и опасной: упаси Бог, Женька узнает о ее любопытстве, и тогда, уж точно, проблем не оберешься. Все-таки она решила, что обязательно сделает это и прямо на ближайшей репетиции, благо, что в пятницу Женька на хор придти не сможет, так как будет отрабатывать свой отгул.

19

В пятницу, во время перерыва она действительно подошла к Егорову.

— Вов, мне нужно с тобой поговорить.

Вовка пристально оглядел ее, губы его дрогнули в усмешке.

— Кажется, я даже знаю, о чем. Вернее, о ком.

Женя спокойно выдержала его взгляд.

— Да, ты угадал. Давай отойдем отсюда.

— Ну, давай, — согласился Егоров.

Они вышли из зала и остановились в коридорной нише.

— Спрашивай, что тебя интересует. — Вовка оперся плечом о стену, беззастенчиво разглядывая Женино лицо.

— Это правда, что вы с Женькой учились в одном классе?

— Правда.

— Ты знал, что его мать болеет?

— Мать? — Вовка отрицательно покачал головой. — Нет. Он ничего не говорил.

— И учителя не знали?

Егоров пожал плечами.

— По крайней мере, если и знали, не распространялись на эту тему. А что с его матерью?

— Ничего. — Женя облизала пересохшие губы. Немного подумала, потом проговорила. — За что его не любили ребята?

— А за что его было любить? Вечно торчал один в каком-нибудь углу, злой, как волчонок. Подойдешь к нему по какому-нибудь делу, он так глянет, что забудешь, чего надо было. Его учителя на уроках даже не спрашивали — все равно, выйдет к доске и будет молчать: минуту, пять, десять, хоть пару ему ставь, хоть кол. Тянули его через пень-колоду до девятого класса, на второй год не оставляли — почему, сам теперь не пойму.

— А друзья у него были?

— Друзья? — Вовка презрительно хмыкнул. — Да кто с ним стал бы дружить? Он же как глухонемой был, а уж если открывал рот, то лишь для того, чтобы сказать какую-нибудь гадость. Это, кстати, он умел — попасть в самую точку, да побольней. В старших классах с ним предпочитали не связываться — себе дороже обошлось бы. Девчонки, те его особенно опасались, они же годам к тринадцати все ранимые становятся, упаси бог, если кто их унизит, высмеет их внешность.

— Он издевался над девушками? — тихо спросила Женя.

— Еще как. Да и не только над ними. Парней тоже не щадил. Ему за его долбаное остроумие даже предлагали стать членом команды КВН, в восьмом классе, кажется. Но он отказался. И слава Богу, а то представляю, какие бы шуточки были у нашей классной команды. — Вовка ухмыльнулся и вопросительно уставился на Женю. — Все о нем? Или еще что-то?

— Почти все. Ты-то сам… как к нему относился?

— Я? Тебе честно сказать?

— Скажи честно.

— Хреново относился. И сейчас так же отношусь. — Егоров на секунду смолк, затем проговорил другим, более мягким тоном. — Это, конечно, не мое дело, но я не понимаю, как такая девушка, как ты, могла связаться с этим недоумком.

— Ты говоришь, как большинство.

— Большинство всегда правее меньшинства.

— Не всегда. — Женя улыбнулась. — Вспомни хотя бы октябрьскую революцию. У меньшевиков была более гуманная и демократическая платформа.

— Но к власти пришли большевики!

— Ладно. — Женя махнула рукой. — Не будем о политике. Спасибо за информацию.

— Не за что. Для тебя всегда рад стараться. — Вовка дружески хлопнул ее по плечу и пошел обратно в зал.

Женя задумчиво смотрела ему вслед. Ничего не вышло из ее затеи. Ничего. Только осадок неприятный остался на сердце. И уверенность в том, что она плывет против течения. Она одна против человеческой логики, против здравого смыла, против всех. Хватит ли у нее сил?

Вечером она долго исподтишка наблюдала за Женькой, стараясь, чтобы тот не заметил ее взгляда. Однако он заметил. Брови его недоуменно приподнялись.

— Ты чего? Надеюсь, у меня пока что не растут рога?

Женя улыбнулась и помотала головой.

— А что тогда ты меня разглядываешь, как музейную статую?

— Ничего. Так просто.

— Исчерпывающий ответ, — передразнил он, повторив ее слова.

Она подошла и положила руки ему на плечи.

— Знаешь, в детстве мы играли в карточную игру, она называлась «веришь — не веришь».

— Да, знаю. У нас во дворе тоже в нее играли. Кажется, нужно было угадать, какая карта у партнера.

— А он морочил тебе голову. Например, прятал даму, а говорил, что у него валет. Или король. И спрашивал: веришь ты ему или не веришь.

— Ты предлагаешь сейчас сыграть?

— Но только не в карты, — быстро проговорила Женя.

— А во что же тогда? — удивился он.

— Будем задавать друг другу вопросы. О чем угодно. Каждый волен отвечать, что захочет: либо правду, либо неправду. Задача в том, чтобы угадать, чему можно верить, чему нет.

— Какая-то чушь, — недовольно произнес Женька. — Из области психиатрии.

— Но ведь интересно!

— По-моему, нисколько.

— Чем ты рискуешь? — уговаривала его Женя. — Я все равно не буду знать, правду ты сказал или наврал. Ты, кстати, тоже. Давай хоть попробуем, все равно делать нечего.

— Ну давай, — согласился он, наконец, со скрипом.

— Сядь, — велела Женя и пододвинула ему стул.

Сама она устроилась на стуле напротив. Расстояние между ними было не больше полуметра.