Мой суженый, мой ряженый

— Кто начнет?

Женька пожал плечами, демонстрируя, что вся затея — полнейшая глупость.

— Ты и начинай, раз придумала.

— Хорошо. Я начну. Ты, когда был маленький, дружил с девочками?

Он подумал секунду, потом кивнул.

— Дружил? Очень хорошо. Я тебе не верю.

Женька улыбнулся.

— И напрасно. Я действительно дружил с соседкой по парте, в первом классе. Может, хватит дурака валять? Пойдем лучше прогуляемся — погода нормальная.

— Нет, погоди. Прикольно получается. Дальше ты спрашивай.

— Что спрашивать-то?

— Да что хочешь.

— Тебе нравится петь в хоре?

— Нет.

— Не верю. Тебе нравится. Ты даже раскачиваешься из стороны в сторону, когда поешь. Мне сзади хорошо видно.

Женя засмеялась.

— Ладно. Один ноль в твою пользу. Попробуем еще?

— Валяй.

— Ты когда-нибудь… чувствовал себя очень одиноким? Никому не нужным, непонятым.

— Нет.

— Не верю. Любой человек когда-нибудь ощущает одиночество. Любой.

— Ко мне это не относится.

Женя напряженно глядела ему в глаза, стараясь отыскать в них хоть какую-то тень, хоть что-то, чтобы указывало на то, что ему небезразлична затронутая тема. И не находила. Глаза у Женьки были ясные и холодные, лицо совершенно спокойное.

— Хорошо. Два ноль. Твоя очередь.

— Ты когда-нибудь кого-то ненавидела? Так сильно, что хотела бы убить?

Она невольно отшатнулась.

— Нет! — тон ее голоса сразу выдал, что она не врет.

Женька усмехнулся и откинулся на спинку стула.

— Верю.

— Почему ты спросил об этом? — Женя чувствовала, как что-то мешает ей дышать. Ладони ее стали мокрыми.

— Спросил и спросил, — невозмутимо произнес он. — Ты же сама сказала, можно спрашивать о чем угодно.

— Но… как-то странно. Разве ты сам кого-то ненавидел? До такой степени.

— А при чем здесь я? — почти весело проговорил Женька. — Пичужка, ты, как обычно, переходишь на личности. Если ты думаешь, что с помощью своих дурацких игр сможешь выведать обо мне больше, чем я сам хочу тебе рассказать, то ошибаешься. Все, что тебе нужно знать, ты уже знаешь.

— А есть что-то, что не нужно? — Она смотрела на него в упор.

— У каждого есть то, что он не намерен обсуждать ни с кем. Даже с тем, кого любишь.

— Ты меня любишь?

— Люблю. — Он бережно накрыл ее руки своими ладонями. — Я тебя люблю, Пичужка. И буду долго любить. Наверняка дольше, чем ты меня.

— Что за глупость? Почему это надо состязаться в том, кто кого будет дольше любить?

— Не знаю. — Женька вздохнул и вдруг глянул на нее доверчиво и даже беспомощно. — Мне почему-то кажется, что скоро все это кончится и ты уйдешь.

Женя покачала головой.

— Я никуда не уйду. Но когда-нибудь, честное слово, возьму сковородку и тресну ею по твоей упрямой башке.

Он прищурился и произнес со странным выражением:

— Ну, это еще не самое страшное.

20

Наконец наступил долгожданный март. Солнце припекало все жарче и жарче, и под его натиском сугробы сдались и начали таять. Дни стали светлыми и длинными, в воздухе отчетливо повеяло весной.

В канун Восьмого марта Лось объявил о том, что в начале апреля ожидается новая поездка, на этот раз в Курск. Женю это известие повергло в шок. Она запустила учебу настолько, что не знала, как свести концы с концами. Столбовой, прежде лояльно относившийся к ее откровенной халтуре, в последние недели стал терять терпение. Его тон сделался сухим, в глазах отчетливо читалось осуждение и недоумение. Если бы в придачу ко всему Женя сообщила ему о своем отъезде, наверняка он взорвался бы окончательно.

Однако не ехать с «Орфеем» ей тоже не хотелось. Хор стал неотъемлемой частью ее жизни, она любила его и благоговела перед ним — ведь именно он свел ее с Женькой. Женя решила, что пора браться за ум и проявить пресловутую силу воли, за которую ее прежде так расхваливали все знакомые и которая неизвестно куда подевалась с той памятной новогодней ночи в Питере. Это тем более необходимо было сделать, потому что Столбовой мог с минуты на минуту отказаться от руководства Жениным дипломом, сославшись на ее лень и безответственность.

Она наметила себе час-икс: им должен был стать ближайший понедельник. Объясниться с Женькой ей предстояло в воскресенье вечером. Женя нарочно отложила разговор с ним на самый последний момент — она не представляла себе, как скажет ему о том, что их ожидает минимум неделя разлуки. Тем не менее, никакого другого выхода не оставалось — диплом и Женька оказались вещами абсолютно несовместимыми и взаимоисключающими.

Она дождалась, пока они поужинают и выпьют чаю, перемыла посуду и прежде чем уйти в комнату, проговорила тихо:

— Жень, я должна кое-что тебе сказать.

Он глянул на нее удивленно.

— Скажи.

— Завтра я не приеду. И послезавтра тоже. До следующего понедельника, а, может, и дольше.

— Как так?

— Вот так. Буду спасать положение — или меня с позором выгонят из института.

— Опять твой институт, — сердито произнес Женька, оставаясь, впрочем, спокойным, вопреки Жениным опасениям. — Надоело.

— Ничего не поделаешь. — Она улыбнулась, надеясь перевести беседу в шутку. — Профессору тоже надоело выслушивать мою ахинею.

— Пошел твой профессор! — грубо ответил Женька.

Развернулся и, ни слова больше не говоря, вышел из кухни. Женя поспешила следом. В тесном коридорчике они нос к носу столкнулись с Зинаидой — у той в руках, как всегда, была тряпка и бутылка «Доместоса», она готовилась заступить на ночную вахту по поддержанию чистоты. Женька налетел на мать, едва не сбив ее с ног. Зинаида испуганно взвизгнула и ухватилась за Женю.

— Тихо, тихо, — проговорила та мягко. — Спокойно. Ничего не случилось. Уйди с дороги, — велела она Женьке.

Он пробормотал что-то ругательное, но отодвинулся в сторону. Зинаида, тревожно озираясь, шмыгнула в кухню.

— Перестань себя так вести. — Женя глядела на Женьку с укором.

— Ты еще будешь меня учить в собственном доме. — Он с силой толкнул дверь и зашел в комнату.

— А ты еще будешь мне хамить! — рассердилась она.

Он повернулся к ней лицом.

— Прости. Я не нарочно. Просто вырвалось.

— Хорошо. Прощу. — Женя прикрыла дверь у себя за спиной.

— Ты приедешь завтра?