Мой суженый, мой ряженый
Шрифт:
— Какие это способности? — Он недовольно поморщился. — Дурь одна. Как безусловный рефлекс: слышу цифры и тут же начинаю их считать. Не хочу, а они все равно складываются, делятся, перемножаются. У меня вообще на числа какая-то патологическая память, могу подряд десять штук запомнить, и даже больше.
— Не может быть! — Женя вскочила из-за стола. — Ну-ка, сейчас проверим! — Она, сгорая от нетерпения, нацарапала на том же листке цепочку самых разнообразных чисел, от одного до тысячи пятисот. Зачитала ее Женьке. Тот с ходу повторил все без единой ошибки.
— Феноменально! — Женя всплеснула руками. —
— Скажешь тоже, — сердито бросил он.
Она вдруг подумала, что Женька врет насчет своей матери. Не работала она никаким дворником, и конспекты по линейному программированию принадлежат ей. Именно ей — иначе, откуда у него такие способности?
Жене захотелось вывести его на чистую воду окончательно, но она не рискнула: только-только у них все наладилось, так неужели из-за какого-то устного счета снова ссориться?
Они доужинали и провели абсолютно сумасшедшую ночь. Назавтра у Женьки был выходной, и они на полдня ушли гулять в парк: катались на аттракционах, объедались мороженым, рискуя заработать ангину, смотрели какое-то шоу. Потом вернулись домой, и Женя засела за компьютер. К ее удивлению, Женька не злился, а, наоборот, отнесся к ее занятиям вполне корректно и даже помог проверить кое-какие вычисления, благо для него это было раз плюнуть.
Она с радостью начала осознавать, что, наконец, в их отношениях возникло что-то новое, чего не было раньше, когда их соединяла лишь бешеная и безрассудная страсть. Этим новым было только-только родившееся взаимопонимание, готовность принять другого таким, какой он есть и не пытаться переделать под собственный вкус.
Так, душа в душу, они прожили до субботнего вечера. В воскресенье должна была вернуться мать, и Женя осторожно сообщила об этом Женьке. Он воспринял это известие спокойно, без следа той подростковой истерики, которую он учинил ей неделю назад.
— Ладно. Я утром уеду.
Она ждала, скажет ли он еще что-нибудь. Женька немного помолчал, потом спросил делано безразличным тоном:
— Тебе когда снова в институт?
— Во вторник. Хочешь… — Женя на секунду запнулась, затем произнесла решительно. — Хочешь, встреть меня с консультации.
— Хочу. А когда ты освободишься?
— Около четырех. Ты как раз закончишь работать.
— Хорошо. Говори адрес.
Женя продиктовала ему, как ехать, не опасаясь больше, что Женька что-нибудь забудет или перепутает. Утром в воскресенье они попрощались — и он ушел.
Через час приехала мать, убитая и измотанная. Увидела на плите и в холодильнике остатки пиршества, глянула удивленно.
— Кто ж это тут хозяйничал в мое отсутствие?
— Женька, — проговорила Женя с гордостью. — Он меня так откормил, что я теперь целый месяц худеть буду.
На лице у Ольги Арнольдовны мелькнуло подобие улыбки, но вслух она ничего не произнесла.
22
До вторника они с Женькой перезванивались и болтали с городского телефона по часу, а то и больше. Мать не встревала — Женя продемонстрировала ей начисто отпечатанную пухлую стопку.
Во вторник, в два, она сидела в знакомом кабинете, и Столбовой читал ее работу. Он практически не сделал правок,
прямо при Жене созвонился с деканом и попросил включить ее доклад в повестку дня. Разумеется, тот не мог отказать и ответил утвердительно.— Ну вот, все и устроилось. — Столбовой повесил трубку и довольно потер руки. — Заседание кафедры состоится через пятницу. Это будет ваш первый научный доклад. Глядите, не ударьте лицом в грязь.
— Я боюсь, — призналась Женя, впрочем, радостно улыбаясь.
— Не бойтесь. Я буду рядом. Если что, всегда помогу, выручу Я же, как-никак, ваш руководитель и, смею думать, наставник.
Все оставшееся время консультации они проговорили о вещах, к диплому не относящихся. Женя так увлеклась беседой, что спохватилась лишь когда увидела, что стрелки на часах показывают десять минут пятого. Столбовой заметил, куда она смотрит, и заулыбался:
— Торопитесь?
— Немножко, — призналась она.
— Опять на свой хор? Или вас ждет тот самый юноша, по вине которого вы два месяца проваляли дурака? Интересно посмотреть, как он выглядит.
— Посмотрите. — Женя тоже улыбнулась, открыто глядя на Столбового. — Он должен быть тут, внизу.
— Что ж. — Тот не спеша встал из-за стола. — Давайте спустимся вместе. Я провожу вас. Не возражаете?
— Конечно, нет. Наоборот, мне так приятно!
— Тогда, разрешите вашу руку. — Столбовой галантно взял Женю под локоток, и они вышли из кабинета.
У лестницы им попался Григорянц. Хитро прищурился, щелкнул языком.
— Вах, Николай Николаич, какая у вас дама!
— Моя дипломница, Женечка Зимина, — с достоинством произнес Столбовой.
— Да знаем мы такую, знаем. Захапали себе самую умную девушку на курсе, да еще такую красавицу. Мы вам этого не простим. — Григорянц шутливо погрозил профессору волосатым пальцем. — Ну, будьте здоровы.
— Всего доброго. — Столбовой повел Женю вниз. Она шла, чуть прижимаясь к его плечу и чувствуя, как до нее долетает слабый, холодноватый и вкусный запах его туалетной воды.
Женьку она увидела сразу, как только они дошли до последнего пролета. Тот стоял в вестибюле между двумя колоннами. Женя улыбнулась и помахала ему рукой.
Он в ответ не улыбнулся. Она заметила, что он вообще выглядит как-то странно: его лицо было серым и напряженным, а в глазах отчетливо читался ужас и отвращение, будто у самых его ног свернулась клубком змея.
Женя, еще продолжая машинально улыбаться, остановилась на предпоследней ступеньке, не понимая, в чем дело. Она искоса глянула на Столбового: тот застыл на месте, словно окаменел. Взгляд его был направлен куда-то мимо нее. В следующее мгновение Женя поняла куда: он смотрел на Женьку, прямо на него, не отрывая глаз, губы его беззвучно шевелились.
— Ты?! — Женька сделал шаг назад, потом еще шаг.
Столбовой выпустил Женину руку и неловко отер взмокший лоб. Она растерянно переводила взгляд с одного на другого, не в силах уяснить, что происходит. Они знакомы? Но как, каким образом?!
— Николай Николаевич… — начала Женя.
В это мгновение Женька резко повернулся и бросился к выходу.
— Подожди, — слабым голосом произнес Столбовой ему вслед. — Слышишь… подожди!
Оглушительно хлопнула тяжелая дверь. Столбовой прижал к груди ладонь.