Моя Америка

Прозвучал гонг, и мы с Росси бросились друг на друга. Мое тело было напряжено, но после обмена первыми ударами напряжение исчезло. Я все время старался ударить Росси слева. Он в свою очередь шел вперед с опущенной головой и старался нанести удар справа. Во втором раунде нос Росси напоминал раздавленный помидор, а моя левая перчатка была вся в крови.

Когда прозвучал гонг, возвестивший об окончании матча, я подбежал к Пауло и обнял его. До этого матча я никогда так сильно не избивал ни одно живое существо. После матча потребовалось два полотенца, чтобы вытереть кровь с ринга.

Три года я готовился к этому вечеру и наконец-то стал боксером-профессионалом и получил плату — 8 долларов.

После первого матча я начал тренироваться каждое воскресенье в зале Гарлема, готовясь к летним матчам. Зал располагался в центре черной столицы, на 125-й улице, недалеко от известного театра «Аполло». Иногда случалось, что швейцар театра, который, как и я, был малоизвестным боксером, пропускал меня посмотреть на Дайну Вашингтон, Рут Браун, Эллу Фицджеральд и других черных «звезд».

В то время в Гарлеме тренировались многие прекрасные боксеры, в том числе чемпион мира Рэй Робинсон, Джонни Сэкстон, который вскоре сменил Робинсона на мировом троне, и Сэнди Сэддлер, также чемпион мира в своем весе. По воскресеньям зал был набит до отказа.

Приближалось лето. Я был готов к выступлению в профессиональных матчах в небольшом промышленном городишке Томпсонвилл, на другом берегу реки Коннектикут. На старой площадке для бейсбола в сер дине поля находился боксерский ринг, где многие боксеры из Нью-Йорка, Нью-Джерси и Род-Айленда обрели свой первый опыт боксеров-профессионалов.

Перед вторым профессиональным матчем в животе у меня появилось такое чувство, будто там порхали бабочки. Я не понимал, почему вдруг стал нервничать. Наверное, из-за обстановки вокруг ринга. В то время как боксеры стояли, привалившись к стене, как в трансе, и позволяли натирать себя мазью, бинтовать руки и умывать спиртом, их менеджеры суетились, бегали, что-то выкрикивали, размахивали руками. Публика стала заполнять трибуны, жуя горячие сосиски и потягивая пиво.

Мой соперник и я уже встречались, даже вместе тренировались. Я весил примерно на 7—8 кг больше. Хотя это был первый матч для соперника, я по-прежнему чувствовал себя неуверенно. В эти июньские вечера было особенно жарко — около 30 градусов, а в зале под сильными лампами воздух накалялся на все 40.

— Р-р-р-р-и-и-и-и-н-н-н-н-г-г-г-г!!!

Я побежал навстречу сопернику, он в свою очередь начал яростно атаковать. Публика стояла на скамейках, кричала и размахивала всем, что было в руках. Она хотела увидеть нокаут, жаждала насилия и крови. Мы обменялись встречными ударами, а дальше я не помню, что со мной произошло. Только слышал крик публики: «Нокаут!!!»

В какой-то момент я готов был сдаться, но пересилил себя и заставил думать, что должен справиться со своим коричневым противником, должен разбить его в пух и прах, чтобы он больше не калечил меня.

Все-таки мне удалось нанести сильный удар слева. Мой соперник опустился на ринг. Публика напоминала первобытных людей. Она кричала:

— Убей его! Убей его! Кончай с ним!!!

Но этот парень тоже хотел заработать. Он тоже хотел иметь собственный дом, мечтал о хорошей жизни. Он с трудом поднялся на ноги и стал атаковать, как раненый зверь.

Мы продолжали валтузить друг друга. Когда прозвучал гонг, мы оба были ему рады. Мы обнимали друг друга. Бой выиграл я.

Думаю, что за всю свою жизнь я не выступал так агрессивно и зло, как против того коричневого парня в Томпсонвилле за восемь долларов, заплаченных мне «обществом свободного предпринимательства».

В следующий четверг я проводил матч против итальянца по имени Ник Дюпойнт, который работал строителем в Спрингфилде.

Весь первый раунд он атаковал меня. Во втором он придерживался той же атаки, пока не налетел на мой удар слева и рухнул на пол. Но он тоже был голоден и тоже хотел иметь престижный автомобиль.

Поэтому при счете «9» он вскочил и бросился на меня, как тигр, нанося удары по ребрам. Я контратаковал и послал его во второй нокдаун.

Через неделю мы встретились в ответном матче. На этот раз он боксировал лучше меня и нанес несколько сильных ударов. У меня не получались атакующие комбинации. Он выиграл по очкам.

Тем летом я участвовал еще в двух матчах против одного и того же парня. Это был сильный негр невысокого роста по имени Вилли Ренфро. Он побеждал всех, с кем встречался. Выиграл он и у меня.

Поражения меня огорчили, и я совершил одну большую глупость.

Черные наемники

Офицеры ездили на машинах с громкоговорителями по всему гетто и вербовали наемных солдат для войны в Корее.

Не знаю, что подтолкнуло меня пойти в армию «дяди Сэма». Возможно, причиной была болтовня чернокожей молодежи о мужестве, которым отличаются негры, поступившие в армию. В воскресенье мне исполнилось 17 лет, а в понедельник я уже разговаривал с офицером в общественном центре северной части города. В трехэтажном клубном помещении имелись баскетбольная площадка, бильярдные, залы для занятий художественными ремеслами — все это для того, чтобы как-то отвлечь черную молодежь от отрицательного влияния улицы.

— Входите, входите! — крикнул здоровенный, похожий на медведя сержант. — У вас будет хорошая, постоянная работа.

Сержант так красиво болтал, что я вместе с ним отправился домой к Октавии. Корейская война заканчивалась. Октавия и другие рабочие снова оказались на улице.

— Шерман может выбрать любой род войск, в котором хочет служить, — говорил Октавии сержант. — Он может продолжать заниматься боксом и больше ничего не делать. В американской армии каждый может сделать карьеру, было бы желание.

Сержант хорошо знал, что следует заручиться согласием Октавии, так как мне еще не было 18 лет. Поэтому он продолжал ее уговаривать:

— Когда Шерман возвратится домой, ему исполнится 20 лет и у него уже будет хорошая подготовка. Он легко сможет найти себе работу по душе.

Поколебавшись, Октавия все же дала согласие, и я отправился на поезде в Нью-Хейвен вместе со знакомыми ребятами, с которыми раньше играл в футбол. Призывной пункт в Нью-Хейвене был полон молодых ребят, таких же веселых и беззаботных, как и мы.

Все шло хорошо до того момента, когда мне предложили так называемый интеллектуальный тест. Это был кошмар, и я провалился.

«Черт возьми, — подумал я. — Нужно быть дураком, чтобы не решить этот тест».

Попробовал решить еще раз. Снова не удалось. Чувствовал себя подавленным. Был ли я действительно таким дураком, ведь я не мог ответить на 10 вопросов из 100?

Другие добровольцы были сразу же приняты и отправлены в Форт-Дикс. Я сел на первый попавшийся поезд в Хартфорд, а когда сошел с него, встретил белого сержанта ВВС, который схватил меня за руку.