Моя чужая новая жизнь
Шрифт:
Кроме того, я окончательно поняла, что ни разу не патриотка. В военных книгах и фильмах любой нормальный советский человек испытывал к немцам горячую ненависть и «ярость благородную» и готов был стереть с лица земли Германию со всем населением. Почти каждый потерял кого-то из близких и, естественно, ни о каком сочувствии не могло идти и речи. Они бомбят наши города — пусть почувствуют на своей шкуре какого это. Наши женщины хоронят детей, с чего мы должны жалеть их? А я видела тогда среди руин искалеченные трупы ни в чём не повинных людей и не чувствовала мстительного злорадства. Прикрыться безразличным: «Они сами виноваты» тоже не вышло. Будь на их месте эсэсманы, я бы, может, и прошла мимо, но такие как
Хотя если так разобраться, это всё затеял не он один. Вилли и остальные даже помыслить не могут о теневой политике политического гадюшника, а я-то ещё помню уроки истории. Та же Англия и Штаты в своё время неплохо спонсировали немчиков «весёлыми фунтами» и техникой, рассчитывая, что усатый покончит с Союзом, но, как всегда, что-то пошло не так. Охотно верю, что они понятия не имели, что он напрочь ебанутый и зайдёт настолько далеко. Так что отсидеться в стороне, пока идёт такая мясорубка, не удастся никому. И всё же я не жалею о своём выборе. Германию, конечно, попрессуют, но постепенно всё уляжется, а вот в Союзе ещё долгое время ловить нечего. Железные занавесы и КГБшные облавы, если тебя угораздило купить лишние джинсы у фарцовщика, и вот это вот дебильное «надо жить как все и ничем не выделяться в серой массе». Потом, мать её, перестройка и лихие девяностые. Нет уж, на хуй такой экстрим, мне этого с головой хватит. В своё родное время мне скорее всего попасть уже не светит, так что будем выбирать из двух зол наименьшее.
— Машина сейчас отправляется, идёмте, — Вилли вырулил какой-то сосредоточенно-хмурый.
Я уже успела привыкнуть к его другой версии. Ему, конечно, далеко до раздолбая из какого-нибудь «Мальчишника в Вегасе», но, оказывается, умеет же, когда надо, по-человечески улыбаться и даже иногда удачно шутить.
— Где сейчас гауптман? — спросил Фридхельм, подхватывая наши ранцы.
— Как это у русских называется, — Вилли немного поморщился, выговаривая. — Колхоз заветы илича..
— Чего? — я с трудом подавила смех.
Я, конечно, понимаю, что русский — сложный язык, но иной раз же невозможно слушать, как они повторяют по-русски непереводимые названия городов и деревень.
— Ты, наверное, хотел сказать «Заветы Ильича»? — не заметив понимания в их глазах, я пояснила: — У русских принято называть деревни и сёла в честь деятелей Октябрьской революции. Этот, скорее всего, обозвали, имея в виду Ленина.
— Какая дикость, — пробормотал Вилли.
Дикость или нет, но насколько я знаю, даже в моё время существуют такие анахронизмы. Мне по работе приходилось выезжать, например, в хутор «Красный партизан». Ну, а дедушку Ленина как только не склоняли — «Ленинское знамя», «Светлый путь Ильича».
— И куда мы движемся?
Господи, хоть бы не на Сталинград! Оно-то везде будет «жарко», но почему-то вызывал вполне понятный ужас именно этот канонный исторический бой, который уже зимой решит исход войны.
— Пока никуда.
То, что под Воронежем относительно спокойно, ещё ни о чём не говорит. Бесполезно насиловать память историческими датами. Нас в любой момент могут перебросить в какой-нибудь замес похлеще. Фридхельм успокаивающе сжал мою ладонь, и я улыбнулась. Поздно уже рефлексировать и искать безопасное местечко, где пересидеть войну, ибо, как там сказал падре, «Пока смерть не разлучит вас…»
До сих пор не понимаю, как им удалось затащить меня в церковь. Нет, я не безнадёжный атеист, но во-первых, если что, крестили меня в православном храме, во-вторых, ну, как-то это слишком пафосно. По крайней мере так мне виделись танцы у алтаря в фильмах, но разве ж можно отказаться,
когда новообретённая матушка распричиталась, мол как так без благословения церкви, а Фридхельм и не подумал с ней поспорить. Я примерно догадывалась, что мальчики всё детство регулярно таскались по воскресеньям на всякие исповеди-причастия, но участвовать в этом как-то не горела желанием. Однако не успела оглянуться, как уже стою перед алтарём снова в белом платье, да ещё укутанная в фату.«Ладно, чёрт с ним. Всего лишь очередная брачная церемония», — подумала я.
— Обещаю быть верным в хорошие и плохие времена, в болезни и здравии, любить и уважать тебя все дни моей жизни.
— Мы начали с болезней и горестей, но я обещаю не оставить тебя, что бы ни случилось, — пожилой священник бросил на меня внимательный взгляд.
Вряд ли этот святоша одобрил вольную интерпретацию обязательной речёвки, но католичка из меня как из Валуева балерина.
— То что Бог сочетал, того человек не разлучит. Властью, данной мне Церковью, подтверждаю и благословляю заключённый вами супружеский союз…
Так странно… Люди думают, что обряды могут сделать кого-то ближе. Я же знала и без этого, что этот человек мой. Пришлось вытерпеть очередную серию обнимашек от фрау Винтер и сдержанно-смущенного Вилли. Батя, конечно, кремень. Глянул как рублём одарил и процедил:
— Надеюсь, вы оба не опозорите мою фамилию.
Язык чесался ответить привычно резким, язвительным, но я вовремя вспомнила, что мы всё-таки в храме Божьем и посылать человека в ебеня будет как-то некомильфо.
Фридхельм, пошептавшись с падре, отошёл в боковой коридор. Исповедаться, что ли, собрался? Дожидаясь его, я покрутилась, разглядывая иконы. В принципе, если бы не лавочки, то католический храм особо не отличается от наших. Впрочем, в этом я не знаток. В детстве меня крестили, да, но на этом как бы и всё. Ну, не любитель я посещать подобные заведения. Помню, угораздило зайти накануне какого-то праздника, кажется, это была пасха. Меня едва не затоптали тётки, устроившие чуть ли не драку за лучшее место. Какой-то мужик зарядил локтем в затылок, попутно обматерив, а после преспокойно слушал проповедь, осеняя себя крестом на каждом «Аминь». Так что мне с головой хватило этого показушного цирка.
— А вы не хотите исповедаться, дочь моя?
Что, уже так быстро управились?
— Нет, — беспечно улыбнулась я. — Не думаю, что мне это необходимо.
Да ты, дедуля, будешь в шоке от моей исповеди. Убийство, может, и не впечатлит, но, а как насчёт перемещения души? Тогда я точно попаду не на фронт, а к экзорцистам.
— Любой грех, даже незначительный, требует покаяния, и тогда человек может рассчитывать, что попадёт в царствие небесное. Иначе вас ждёт ад.
— С вами не соскучишься, — пробормотала я.
Нашёл чем пугать. Как там говорится? «Ад пуст, все черти здесь на земле»?
— Веришь ли ты в Бога нашего? — священник внимательно вгляделся в мои глаза, и я не решилась лепить очередную ложь.
— Бог, который любит детей своих, никогда бы не допустил того, что творится вокруг. Да и люди тоже хороши. Вспоминают о заповедях, только когда прижмёт.