Моя чужая новая жизнь

Я придирчиво оглядела себя в зеркале — вроде, ничего. Нездоровая бледность и синяки под глазами потихоньку сошли. Живот пока ещё плоский, может, слегка округлились бедра, но пока что не критично. Грудь, конечно, да, Памела Андерсон нервно курит в сторонке, но это как раз-таки скорее плюс, чем минус. Сейчас бы поваляться в нормальной ванне с ароматной пеной, да масочку какую-нибудь сделать, но придётся довольствоваться баней. Париться, конечно, я не рисковала, смутно припомнив, что беременяшкам такое не полезно, но надо же мне где-то мыться? Попрошу Степановну протопить слегка, чтобы только нагреть воды. Степановны не было во флигеле, наверное, возится в сарае или пошла в курятник. Услышав приглушённые голоса, я вовремя затормозила.

— Ох, сынок, зря ты пришёл, да ещё один…

— Не бойся, я не попадусь, как-никак каждую тропку тут знаю… Говоришь, фрицы куда-то уехали?

— В сторону города поехали, небось, развлекаться.

— Ничего, пусть пока радуются. Мы их так прижмём, что неповадно будет в следующий раз соваться к нам.

— Сынок, да что ж ты один сейчас сделаешь?

— Руки чешутся перебить их всех, но сейчас важнее ликвидировать их командиров.

— Сынок, об одном прошу, будь осторожнее. Я места себе не находила, когда они тогда пошуровали к мельнице. И ведь даже Ваську не пожалели, хоть он пацан ещё…

— Мы отомстим и за него и за остальных ребят. На этот раз они не найдут нас так легко. Лесопилки нет ни на одной карте. Слышал, в нашем доме тоже теперь фрицы гостят?

— А куда деваться? А ну как пристрелят, если откажешь.

— Не обижают тебя?

— Нет. Парень этот вежливый всегда, по-нашему говорит немного. Жена у него есть, переводчицей у них служит. Я сначала думала, она русская, так чисто говорит, а потом смотрю — у неё кольцо, а они разве женятся на наших девчатах?

— Переводчица?

Моё сердце сделало дикий кульбит. Слишком свежи были воспоминания, как Иван волоком тащил меня в лагерь. В панике я попятилась назад и, споткнувшись, едва не грохнулась в сложенные для просушки дрова.

— Кто здесь? — Степановна осторожно приоткрыла дверь. — Ты что-то хотела?

— Баню растопить хочу, — я быстро схватила пару поленьев.

Сердце колотилось так, что, казалось, вылетит из груди. Что мешает её сыну дать мне сейчас по башке и отбуксовать в лагерь? Им же нужна инфа.

— Пойдём, я сама истоплю баню.

Я продолжала медленно отступать назад. Охотнее всего я бы сейчас заперлась в доме, но если как-то выдам, что в курсе её ночного гостя, мне точно хана. Этот мужик, что сейчас прислушивается, о чём мы беседуем, не задумываясь меня грохнет, если поймёт, что я догадалась. Чтобы спасти мать от допросов, да и она тоже, защищая своего сына, пойдёт на всё.

— Что, опять плохо тебе? — Степановна ухватила меня за локоть и настойчиво повела в сторону бани. — Ничего, сейчас я ромашку с мятой заварю, попаришься чуток, и всё пройдёт.

Тётка больше не казалась мне безобидной. В лучшем случае она сейчас меня отвлекает, чтобы сын без проблем смог уйти огородами, а в худшем — запрёт в бане и спалит на хрен. Сейчас в селе остались от силы десяток солдат, спасти меня явно не успеют. Соваться наружу тоже было страшно. А если он ещё не ушел и шарится где-то по двору? Он же не просто так заявился сюда.

Кое-как я всё-таки вымылась, и сидела как мокрая курица, пугаясь каждого шороха, сжав в руках железный тазик. Очень он мне, конечно, поможет, если жаждущий возмездия партизан явится по мою душу, но всё-таки хоть какое-то оружие. Я вздрогнула, когда Степановна хлопнула дверью: — Попарилась и будет. Дольше сидеть тебе вредно.

Я виновато отвела глаза, когда она протянула мне кружку с травяным чаем. Эта война сделала из меня настоящего параноика. Толку ей от моей смерти, если её же в первую очередь и повяжут? Нет, партизаны если и будут мочить, то всех. Появилась новая дилемма. Инстинкт самосохранения активно требовал рассказать, что, возможно, против нас готовится диверсия хотя бы Фридхельму, но я прекрасно знала, что будет дальше. Файгль тут же прикажет допросить Степановну и скорее всего расстреляет за пособничество. И вот тут назревал вопрос: до какой степени я дошла до точки невозврата? Я закрываю глаза на то, что Фридхельм возвращается покрытый чужой кровью, на то, что Вилли отдаёт приказы расстреливать подростков, преспокойно слушаю разглагольствования Файгля о том, как они будут использовать мою страну и людей, но доносить… А что будет следующим шагом? Стрелять в своих же? Одно дело выбрать позицию стороннего наблюдателя, но окончательно перейти на сторону немцев? Нет, не могу я так. В конце концов, даже если пристрелят эту несчастную женщину, партизаны не откажутся от своих планов, но я хотя бы не возьму грех на душу.

Сейчас я, пожалуй, даже рада, что скоро уеду. Мысль о разлуке с мужем по-прежнему царапала сердце болью, но пришлось признать, что для меня это самый оптимальный вариант. В конце концов, зная, что предстоит в мае сорок пятого, можно вовремя свалить в эвакуацию. Уже в марте будет ясно, чем дело кончится, и если герр Винтер проявит себя как упёртый осел, то фрау Винтер уж как-нибудь уговорить я смогу. Пересидим бомбежки в деревне, а там видно будет. Лучше так, чем однажды передо мной встанет четкий выбор: предать своих или… Получается, тоже уже своих.

— Ты ещё не спишь? — Фридхельм присел на кровать, погладив меня по плечу. — Видишь, мы вернулись не поздно.

— Это хорошо, — я потянулась обнять его, почувствовав, как потихоньку отпускает ноющая в сердце тревога. — Дай угадаю, Файгль больше всех рвался на подвиги и скис после первой бутылки вина?

— Почти, — улыбнулся Фридхельм и нежно отвёл назад падающие на лицо волосы. — Что с тобой? Ты плакала?

— Я боюсь, — поколебавшись, я всё-таки решила озвучить свои опасения, естественно, не вдаваясь в детали. — А если партизаны попытаются отомстить за тот разгром? Вспомни, как они тогда подстерегли на дороге солдат Штейнбреннера.

— Мы уничтожили их центр, — непонимающе нахмурился он.

Да что ж вы все такие наивные думаете, что русские так просто сдаются?

— Думаешь, этот центр один на всю округу?

— Думаю ты слишком много нервничаешь, а тебе, между прочим, это вредно, — Фридхельм аккуратно повесил рубашку на стул и, закончив раздеваться, лёг рядом. — Тебя послушать, так мы должны подозревать каждого жителя деревни. Предлагаешь действовать методами Штейнбреннера?

— Конечно, нет, — поморщилась я. — Просто пообещай мне быть осторожнее. Особенно, когда возишь куда-нибудь Вильгельма. Они обычно пытаются ликвидировать в первую очередь командиров.

— Да ты становишься прямо военным стратегом, — пошутил он и ласково погладил меня по бедру. — Давай спать. Думаю, завтра герр гаупттман будет сильно не в духе, так что лучше постараться выспаться.

— Спать? — мурлыкнула я, прижимаясь ближе. — Это всё, чего ты хочешь?

Фридхельм потянулся ответить на поцелуй, постепенно заводясь.

— Ну вот что ты делаешь? — пробормотал он.

— Хочу отдать супружеский долг…

— Но тебе же, наверное, нельзя.

— Кто тебе такое сказал?