Моя Дилор

В изнеможении я добрался к самому высокому горному пику. И тут на склоне я увидел еще одну надпись: «Здесь был Щ…» Текст обрывался, а закорючка у буквы «щ» длинной вертикальной чертой указывала в бездну. Я молча заглянул вниз, потом медленно, не торопясь, стал спускаться. Чего торопиться? Я понял, что это последняя надпись бойкого Вовы Щапова.

У подножия горы рассыпалось стадо овец. Лохматые волкодавы бросились на меня. Я быстро наклонился и сделал вид, что что-то подбираю с земли. Этому научил меня мой туристский опыт: ни одна собака не бросится на человека в такой позе. Действительно, псы остановились и с любопытством наблюдали за мной. Тут подоспел старик чабан.

— Ассалому алейкум! — поздоровался я.

— Ваалайкум ассалом! — ответил старик.

— Уважаемый, — сказал я. — Ты не знаешь о человеке, который сделал вот эту надпись? Где он? Что с ним?

— Пойдем, уважаемый, — сказал старик. Опираясь на посох, он стал спускаться по каменистой тропке. Я пошел за ним, собаки, махая хвостами, сторожко следовали за нами.

Старик подвел меня к могиле. На могиле стоял большой черный камень. Сняв мятую шляпу, я подошел поближе и удивленно остановился. Могила, где был похоронен сорвавшийся любитель автографов, была пуста. А на камне вырезаны слова:

«И здесь побывал Щапов».

— Ва, аллах! — поразился старик и воздел руки к небу. А по чистому небу плыли два перистых облака. Я обратил внимание на их необычную конфигурацию. Одно облако образовало букву «В», второе «Щ».

КОРРИДА

Тринадцатилетний поджарый Хайрулла лениво шел с купания к своей даче по узкой тропинке между высоким забором и обрывистым берегом речки. Был Хайрулла в хорошем настроении и насвистывал, задумчиво глядя на дальние берега, заросшие зеленым густым кустарником.

Вдруг он вздрогнул от неожиданности и остановился. Из-за поворота дорожки навстречу ему показалась зверская черная морда, увенчанная блестящими рогами.

«Бык», — подумал Хайрулла. У него забегали по спине мурашки. Дело в том, что Хайрулла только что одолел двухтомник Хемингуэя, и перед его глазами вихрем пронеслись мастерски описанные сцены боя быков. Запахло горячей кровью. Хайрулла с отчаянием посмотрел на свою ярко-красную тенниску.

Но и бык остановился. Хайрулла видел его сверкающие маленькие глазки, полуприкрытые мохнатыми ресницами, и лихорадочно соображал: как быть? Разойтись мирно нельзя: тропинка слишком узкая, какой бык позволит это сделать? Повернуться и бежать? Он ясно представил себе, как топочет догоняющий его бык, как горячее его дыхание проникает сквозь тенниску и острые рога вонзаются Хайрулле под лопатки…

Остается одно: принять бой! Как это делается, Хайрулла хорошо знал по Хемингуэю.

«Сниму тенниску — это будет мул era. Бык кидается на меня, я делаю реболеру — надо описать мулетой полукруг, а самому грациозно изогнуться. Бык пролетает мимо… Рога должны пройти в трех сантиметрах от моего бедра. И тогда… И тогда он обязательно не удержится и по инерции скатится под обрыв. Другого выхода нет, смелей, тореро!»

Хайрулла снял тенниску, не спуская глаз с быка. Бык угрюмо покачивал черной мохнатой головой. Приземистый, но широкорогий — настоящий испанец.

— Торо! — хрипло сказал Хайрулла и шагнул вперед. И бык шагнул.

Вот тут-то Хайрулла не выдержал. Он швырнул тенниску в морду зверю и, всхлипывая, бросился с обрыва в кусты. Бык неуклюже пробежал по тропинке, жалобно мыча и потряхивая тяжелым выменем.

ДУЭЛЬ ВЕЖЛИВОСТИ

Из увольнения в часть рядовой Гулямов возвращался автобусом. Время было вечернее, народу в салоне мало. Гулямов даже задремал было, но вдруг встрепенулся: на очередной остановке в автобус вошел широкоплечий, стройный офицер в майорских погонах.

Гулямов, понятное дело, встал.

— Сидите, — разрешил майор.

Гулямов сел. Офицер остался стоять рядом, хотя свободных мест было достаточно.

Минуты через две солдат, уловив мимолетный взгляд майора, приподнялся с сиденья.

— Сидите, сидите! — В глазах майора поощряющая теплинка: хороший, видать, солдат, дисциплинированный.

Автобус, кренясь на поворотах, бойко катил по маршруту. На одном из крутых поворотов майор качнулся и крепче ухватился за поручень. Рядовой Гулямов вскакивает. Пассажиры оборачиваются и с любопытством следят за дуэлью вежливости. Майору неловко, ему не нравится всеобщее внимание. Он хмурится, теплинка в глазах пропадает, и уже сквозь зубы он цедит:

— Сидите!

Минуты через три Гулямов снова пытается встать. С задней площадки автобуса раздается чей-то смешок. Майор вскипает:

— Да сидите же вы, наконец!

Гулямов готов был снова плюхнуться на сиденье. Но пересилил себя, выпрямил полусогнутые было ноги. Лицо его залилось румянцем. Опустив голову, он еле слышно пролепетал:

— Разрешите не садиться, товарищ майор… Разрешите встать… Мне выходить… нужно было… Я уже четыре остановки лишних… проехал.

ЧУДЕСА ВОКРУГ НАС

По радио шла детская передача. Приемник вещал умильным бабушкиным голосом:

— …А мышка и говорит Ивану-царевичу: «Отпусти меня, Иван-царевич, я тебе еще пригожусь!..»

Маматкулов тяжело поднялся с дивана и с треском выключил радио.

«Ну что за вредная передача, — с досадой подумал он, — расстраивают только. Этот Иван и так царевичем был — чего уж лучше! — а тут еще ему всякие мыши волшебные помогали. Нет бы — мне!»

«Мне бы того мыша, — продолжал размышлять Маматкулов, — я бы ему задал задачу. Я бы велел ему сотворить для меня такое штатное место, чтобы чем хуже работаешь, тем больше бы тебя чествовали и уважали, и премия шла бы аккуратно каждый месяц».

Он зевнул, лениво обвел взглядом комнату и вдруг замер. Посреди комнаты сидел мышонок, неторопливо умываясь передними лапками.

— Что за наваждение, — хрипло прошептал Маматкулов. Секунду поколебавшись, он осторожно взял пижамную куртку и в ястребином прыжке накрыл ею зверька. Затем просунул под куртку руку и ухватил мышонка.

— Вот так, — удовлетворенно сказал он, — а теперь повторяй за мной: «Отпусти меня, Уткир Тимурович, я тебе еще пригожусь!»

Мышонок молчал, испуганно глядя черными блестящими глазками на Маматкулова.

— Не получается чудо, — сказал Маматкулов. — Ну, ладно, иди уж, пока я добрый.

Он раскрыл ладонь. Мышонок укатился под диван.

Маматкулов долго сидел в тупой задумчивости, пока его не вывела из этого состояния резкая настойчивая трель телефона.

Звонил давний школьный приятель Маматкулова, Сол их Хашимов. В школе они вместе бездельничали и хватали двойки, а потом Хашимов незаметно выбился в люди и был назначен директором кожгалантерейной фабрики.

— Привет, Уткир! Как дела-то? Неважно? С работы сняли? Да-да, я слышал об этом, потому и звоню тебе. Давай ко мне, у меня хорошее местечко есть, начальником ОТК. Оклад вполне приличный, а премия от тебя зависит.