Моя дочь от тебя

Я провожаю взглядом хрупкую фигуру до тех пор, пока она не садится в такси и оно ее не увозит прочь. И только потом разворачиваюсь, возвращаюсь обратно в офис. Надо бы все разрешить с Головнюком.

Я, конечно, имею право расторгнуть договор, в документах четко прописан этот пункт, но Головнюка недооценивать тоже не стоит. Поэтому лучше все проверить семь раз, чтобы один отрезать.

***

– Ты так просто не отделаешься!
– рычит, нависая над столом, провинциальный бизнесмен.
– Я подам на тебя в суд, и ты будешь обязан мне выплатить неустойку!

– Попытай счастье, - киваю в ответ, ставя размашистую подпись на бумаге.

– Все. Вот тебе,

Ярослав Михайлович, копия документа. Теперь ты в праве делать с ним все, что пожелаешь. Только я бы на твоем месте сто раз подумал, прежде чем связываться со мной. Не потянешь.

Вскидываю бровь, высокомерно смотрю на Головнюка. Его глаза налиты кровью. Я прямо чувствую, как от него исходит жар. Как будто пылает адово пекло.

– Не сомневайся, мажор. Попробую, - цедит сквозь зубы.

Я встаю с кресла, оставляя на столе подписанный документ. Проигнорировав провокации мужчины, намереваюсь покинуть кабинет, когда тот преграждает мне путь.

– И прекрати подкатывать свои бубенцы к Майе. Ты еще не понял, что она больше не принадлежит ни тебе, ни твоей тусовке? Разве не видишь, что она страдает из-за тебя? Зачем ты делаешь ее несчастной?

Я, не ожидающий того, что Головнюк толкнет такую душераздирающую речь, в первые секунды даже опешил. Но, увидев во взгляде мужчины злорадный блеск, понял, что именно этого эффекта он и добивается.

Быстро взяв себя в руки, интересуюсь:

– Ты не лезь, куда тебя не просят, Ярослав Михайлович, - делаю акцент на его имени и отчестве, говорю твердо, четко, заставляя мужчину тем самым соблюдать субординацию.

– Я просто хочу, чтобы ты понял, щенок. Пока я только предупреждаю. Не заставляй переходить меня к действием. Поверь: ни Майе, ни ее дочери это не понравится, - со свистом выдает Головнюк, потому что его горло на последних словах оказывается зажато в моих пальцах.

– Только попробуй хоть еще раз к ней прикоснуться, и ты об этом крупно пожалеешь. Поверь. Я слов на ветер не бросаю.

С силой, до хруста сжимаю его кадык. Злость слепит. Ярость захватывает разум, превращая меня в зверя.

– Убью, к чертям собачьим, и тебя, и любого, кто к ней притронется.

Я отталкиваю этого придурка от себя только тогда, когда его глаза закатываются, а рожа приобретает фиолетовый оттенок. Головнюк, падая на колени, начинает громко закашливаться.

– Ублюдок, - пинаю его в бок ногой.

Стремительно направляюсь к двери.

– Я отомщу! Слышишь?! Отомщу!
– доносится до меня сиплый голос Головнюка.

Резко останавливаюсь и поворачиваюсь к нему в дверях. Неконтролируемый гнев плещет во мне. И я готов его выпустить, чтобы растерзать эту паскудину на части.

– Ярик?
– раздается за спиной надломленный голос.
– Ярик, что с тобой?!

Черт! Как же она не вовремя!
– досадую, когда в кабинет заходит мать этого выродка.

– Мама. Выйди, - протягивает к ней руку Головнюк.

– Что ты с ним сделал?!
– вопит женщина с перекошенным от злости лицом, кидается к своему ненаглядному чаду.
– Сыночек, он тебя побил? Это все из-за нее? А я тебе говорила! Говорила же, что он приехал за ней! Что стоишь? Выметайся отсюда!

– нападает на меня женщина.

Мне второй раз повторять не нужно. Еще пока она говорила эти слова, я уже и так покидал приемную, оставляя за спиной сидящую за компьютерным столом с открытым ртом секретаршу.

Когда спускаюсь в лифте, достаю телефон из кармана, набираю номер Майи. После всего, что услышал, здесь я точно ее не оставлю. Увезу, даже если будет сопротивляться.

"Абонент не отвечает или находится вне зоне действия".

– Что за херня?
– Сжимаю корпус до треска и снова набираю ее номер.

"Абонент не отвечает или находится вне зоне действия".

Вылетаю из лифта, как ошпаренный. Рыскаю глазами по файе в поисках Антона.

Товарища нахожу возле кофемашины.

– Что с тобой?
– хлопает друг глазами и тянется к стакану с только что приготовленным кофе.

– Майя, - отвечаю на выдохе.
– Я не могу до нее дозвониться!

– Слушай, Макс, - с опаской поглядывает на меня Антон.
– Может, ну ее? Может, все к лучшему? Ну что ты к ней привязался?

Мы уже битых полтора часа стоим возле ворот дома, куда я вчера наведывался. Наблюдаем за входом.

Я подсознательно понимаю, что опоздал. И Майю я вряд ли здесь сегодня увижу, но не могу с этим смириться. Не хочу.

– Антох, либо заткнись и сиди молча, либо вызывай такси и проваливай. Не капай мне на мозг. Думаешь, от твоих слов мне легче становится?
– кидаю на него вопросительный взгляд.

– На это я как минимум надеялся, - отвечает парень.

– Заткнись...

– О, смотри-смотри!
– вскидывается Антон и тычет пальцем в лобовое стекло.

Я мгновенно устремляю взгляд в ту сторону, куда указывает друг. У ворот останавливается внедорожник. Я стискиваю руль пальцами так сильно, что костяшки становятся белыми.

– Ну, Майя, где ты?
– бубню под нос.

Мысленно прошу, чтобы из машины вышла именно она, но тут же изо рта вырывается вздох разочарования, когда из задней двери авто показывается голова Ирины Витальевны. Я с надеждой жду еще несколько минут: вдруг с обратной стороны появится Майя, но меня опять ждет глубочайшее разочарование, так как машина, трогаясь с места, уезжает.

– Черт побери!
– цежу сквозь зубы.
– Ну куда же она могла деться?

– Может, она уже дома, Макс? Ну, вряд ли она будет, как оглашенная, бегать по участку и прыгать выше забора. Она же может запереться в доме и тупо не выходить на связь.

Я молча наблюдаю за женщиной. Она уже несколько минут стоит возле калитки, озирается по сторонам. И ее взгляд то и дело задерживается на машине, в которой мы сидим с Антоном.

Черт бы ее побрал, это старуху!

Открываю дверь, выхожу из машины.

– Сафронов!
– слышу встревоженный оклик Антона из салона, но я тут же захлопываю дверь и стремительным шагом направляюсь к женщине.

– Ты?!
– шипит она змеей, щурит зло глаза.
– Явился - не запылился!

Я останавливаюсь возле нее почти вплотную. И, что удивительно, женщина настолько бесстрашна, что даже не пытается увеличить расстояние между нами. Уверена, видимо, в том, что ее сынок чист и безгрешен, как слеза ангела.