Моя купель

Семи лет, уже при Советской власти, Василий пошел в школу. Окончил 8 классов. Крепко сбитый, смекалистый, с хорошим, каллиграфическим почерком, паренек был определен писарем, затем счетоводом колхоза. К началу 1937 года стал бухгалтером, но ненадолго. Осенью того же года призван в армию. Служил в Москве в кавалерийской дивизии. В мае 1938 года дивизию перевели в Борисов, что на Березине. Там окончил полковую школу младших командиров, а перед демобилизацией по разнарядке политотдела дивизии был направлен в Смоленск на курсы политработников. В декабре 1940 года получил назначение в Прибалтийский военный округ политруком стрелковой роты. Там, в километре от границы с Германией, в Вилкавишкисе, и застала его война...

Мимо нас дважды простучала каблучками нарядчица Бэлла. Блеснула клипсами. По пути застряла в кругу знакомых молодых людей. Посудачила, посмеялась вместе с ними.

Обеденный перерыв уже десять минут как закончился.

— Бэлла, вас же клиенты ждут, — заметил я, подойдя к ней.

— Опять подгонять! — возмутилась она. — Гоните машину своего друга на мойку и скажите ему: рулевых тяг нет. Пусть приедет через недельку...

Василий Васильевич слышал мой разговор с Бэллой, и, когда я вернулся к нему, он, не дослушав, бросил:

— Вот так, — и, развернув «Запорожец», дал газу.

Умчался, не оставив ни адреса, ни телефона. Умчался так, словно ощутил действие взрывного механизма если не под колесами машины, то где-то в груди... Такая поспешность смутила и озадачила меня. Пока осмысливал случившееся, вставлял снова замок зажигания, подготовленный для сдачи в ремонт, салатовый «Запорожец» укатил неизвестно куда. Горестно... «Эх, Бэлла, Бэлла, не на том месте ты сидишь...»

Мгновенно в голове мелькнули слова Графчикова, сказанные здесь, у «Запорожца»: «...боюсь, этот мотор подведет». На свое сердце он теперь не очень надеется.

Нажимаю на стартер, выкатываюсь на магистральную улицу, поглядываю по сторонам — не врезался ли в столб в таком состоянии. На перекрестках спрашиваю регулировщиков, в каком направлении умчался салатовый «Запорожец» со знаком «Внимание — ручное управление».

— Прямо.

— Нет ли каких тревожных сигналов с других перекрестков?

— Пока порядок.

На душе полегчало. Останавливаюсь возле справочного бюро. Прошу дать адрес Графчикова Василия Васильевича.

— Район жительства?

— Не знаю.

— Возраст?

Я назвал год и место рождения, добавив, что он ветеран войны, инвалид.

— От этого нам не легче, — сказала девушка и, как бы спохватившись, успокоила: — Будем искать, ждите или приходите завтра.

— Готов ждать хоть до полуночи.

— Рабочий день кончается в шесть часов.

— Прошу, — взмолился я, — прошу дать справку до окончания рабочего дня. Графчиков мой фронтовой друг...

— Понимаю, понимаю. Ждите, — учтиво посоветовала она, вероятно прочитав на моем лице тревогу.

Прохаживаясь перед будкой, прислушиваюсь к телефонным разговорам дежурной. Она действительно старается. Звонит, уточняет, опять звонит...

...Он был политруком роты, которая за три дня до начала войны заняла оборону западнее городка Шакяй, в восьмистах метрах от границы с Германией. 21 июня во второй половине дня командиры и политруки рот были вызваны в штаб полка. Им были вручены дополнительные листы топографических карт.

Побывав во всех отделениях и у пулеметных точек, политрук за полночь решил лечь отдохнуть. Но отдохнуть не пришлось. В 3 часа 30 минут утра 22 июня над границей взвились сотни разноцветных сигнальных ракет. Зловещий фейерверк продолжался недолго. Фашистские войска открыли ураганный артиллерийский и минометный огонь. Через тридцать минут перед фронтом роты появились густые цепи атакующих. Приставив автоматы к животам, они беспорядочно стреляли, шумели, кричали. Вот гитлеровцы уже приблизились к окопам роты на прицельный выстрел. Последовала команда: «Огонь!»

Застрочили станковые пулеметы. Гитлеровцы заметались. Многие были скошены первыми очередями. Отдельные группы пытались перебежками продолжить движение. Однако, оказавшись на открытой местности, были прижаты огнем к земле. Часа два шел огневой бой. Захватчики покатились назад, оставив на поле более сотни солдат убитыми и ранеными.

На некоторое время бой затих. Политрук переползал от пулемета к пулемету, из одного взвода к другому. Подбадривал. Сам ложился за пулемет, показывал, как нужно разить врага.

Через три часа атака фашистов возобновилась. На сей раз под прикрытием сильного минометного огня. Но и эта атака была отбита. Бойцы роты теперь вели огонь сноровистее, расчетливее, разили цели метче, даже по выбору. Пулеметчики били короткими очередями. Уцелевшие фашисты начали окапываться.

Отбив пять атак, рота не оставила своих позиций.

23 июня в 12 часов стало известно, что танки и пехота противника прорвали оборону справа и заняли город Вилкавишкис. Рота получила приказ отойти на несколько километров. Противник наседал с трех сторон. Политрук Графчиков шел со станковым пулеметом последним, обеспечивая отход не только роты, но и всего батальона.

К утру 25 июня рота оседлала шоссейную дорогу, ведущую к мосту через Неман. Хорошо окопалась. Сюда прибыл командир дивизии. Объявил роте благодарность...

Четыре дня шли кровопролитные бои на подступах к Неману. Командира роты ранило. Его заменил Графчиков. Совершив стремительный маневр по болотистой местности, рота нанесла удар по флангу противника и обеспечила тем самым планомерный отход частей дивизии на новый рубеж.

И началась фронтовая одиссея простого советского человека, в прошлом бухгалтера колхоза. Сколько еще было и будет боев — больших и малых...

31 августа 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР политрук Василий Васильевич Графчиков награждается орденом Красного Знамени, а через месяц, 27 сентября 1944 года, в боях под Старой Руссой он был тяжело ранен в ногу...

...Послышался голос дежурной справочного бюро, она принимала по телефону справку адресного стола Москвы:

— Графчиков Василий Васильевич, тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения, проживает...

Я подбежал к окошечку.

— Спасибо! Спасибо вам большое!

— Пожалуйста. Ваш фронтовой друг проживает в Измайлове... Запишите адрес и телефон...

— Еще раз сердечно благодарю! — произнес я пересохшим от радости голосом и тут же подумал: поставить бы сюда, к окошечку, дня на два — на три Бэллу. Пусть посмотрела бы, поучилась, как надо чувствовать переживания людей... Там, на станции техобслуживания, суть ее работы такая же.

4

Стучусь в дверь квартиры. Встречает седеющая женщина. На ее лице печаль, растерянность.