Моя любовь, моё проклятье

Полина посмотрела на него слегка ошарашенно, но затем усмехнулась и, не говоря ни слова, вышла из машины.

***

Какая-то дикая, безвыходная ситуация — сто раз за сегодняшний день она представила себе, как возьмёт у Назара деньги, как покажет ему фото, и понимала, что после этого возненавидит себя. Но всё равно настроилась пойти до конца.

И вот ведь — не взяла деньги, поступила вроде как честный человек. А на душе гаже некуда.

Выходит, что собственное самомнение для неё оказалось важнее Сашки? Пусть ребёнок болеет, но зато она не будет чувствовать себя подлой предательницей, так получается? Да кто она после этого?

В больницу пришлось ехать на такси, и то едва успела перед самым закрытием. Выслушала претензии сначала от охранницы, потом и от дежурной медсестры.

«Уже без пяти семь. Нельзя, что ли, пораньше прийти? Вот не пущу, будете знать».

Пустить-то пустила, но лицо скроила такое, словно Полина, припозднившись, нанесла ей личное оскорбление.

И, видимо, от того, что всё вдруг навалилось разом: увольнение, жестокость Долматова, стресс, хамство Назаренко — её вдруг точно прорвало. Крепилась, как могла, но губы упрямо кривились и дрожали, и чёртовы слёзы никак не удавалось сдержать. И понимала, что пугает Сашу, что нельзя так, а ничего не могла с собой поделать. Прижимала мокрое лицо к её ладошке и горячо шептала, что просто так сильно соскучилась, вот и плачет. Саша тихонечко лопотала в ответ, что тоже скучает, просилась домой и нежно звала её мамой. И слова её ещё больше рвали сердце и заставляли думать про себя ещё хуже.

«Ничего, — повторяла она в мыслях, — завтра же вплотную примусь за продажу родительской квартиры. Наверняка ведь быстро найдутся покупатели, если продавать её в разы дешевле».

Ночью снова металась: а вдруг упустила шанс? Грызла себя: не захотела запачкаться, а ребёнок теперь страдай. Какая же она после этого мама?

Тягостные мысли прервал звонок. Номер незнакомый, но местный и, к счастью, не городской — значит, не из больницы. Но кто мог так поздно звонить?

Поколебавшись, Полина всё же ответила. Но на том конце молчали.

Она отчётливо слышала чужое дыхание, вдалеке — какие-то возгласы, женский смех, музыку.

Несколько раз она повторила: «Вас не слышно» и нажала отбой. А утром обнаружила, что ночной звонивший буквально забомбил её пустыми эсэмэсками. Ошиблись, наверное, решила она, или баловались.

***

С самого утра Полина безуспешно пыталась дозвониться до знакомого риэлтора. Он в своё время подыскивал ей жильцов, когда она надумала сдавать квартиру родителей, и нашёл вполне приличных — тихих, аккуратных, платёжеспособных. Даже жалко будет с ними расставаться. И с квартирой тем более жалко — выросла ведь в ней, всё там родное, напоминает о маме, о детстве…

Но лучше не предаваться сентиментальным мыслям. Так будет проще действовать.

Только вот риэлтор, как назло, находился вне зоны доступа или попросту отключил телефон.

На обед Анжела вновь вытянула Полину в кафе. Щебетала о чём-то, пересказывала последние новости с полей, но её слова в одно ухо влетали, в другое — вылетали, не задерживаясь.

— Ты меня вообще слушаешь? — обиделась наконец Анжела.

Полина хотела извиниться, как вдруг пиликнул сотовый, оповестив, что долгожданный риэлтор снова в сети.

— Прости, Анжела, мне надо срочно позвонить! — Полина вскочила, подхватив сумочку.

— Ты куда? Ты ничего не поела…

Но Полина уже мчалась на выход.

Рядом с кафе, чуть в стороне от дороги, среди зарослей сирени приметила укромную лавочку, там и присела.

На этот раз риэлтор отозвался сразу. Правда, сообщил, что находится сейчас за городом, связь там плавающая, и вернётся он только после выходных, но зато обнадёжил, что за такую смешную цену, какую запросила Полина, продаст квартиру моментально. Хоть успокоил.

Выдохнув, Полина посмотрела на чёрное стеклянное здание «ЭлТелекома» почти с ненавистью.

Всего две недели назад она радостно порхала, когда её сюда приняли. А что ей дала эта работа, кроме страданий и унижения? Может, вообще ну её, работу эту? Развернуться и пойти домой. И забить на всех. Что он ей сделает? Два раза уволит?

Но тут она увидела, как на парковку въехал директорский Maybach.

Спустя пару минут показался и сам Долматов. Вышагивал себе вальяжно вдоль здания, направляясь к центральному входу. В одной руке — портфель, другой — держит пиджак через плечо. Вернулся, значит, из своей командировки.

Сердце тоскливо сжалось и заныло, словно ему плевать на все доводы и увещевания, словно оно живёт и чувствует само по себе и рассудку подчиняться не желает.

Правда Полина от этого ещё сильнее разозлилась. Только непонятно на кого больше — на Долматова за такую продуманную жестокость или на себя за такую безграничную глупость.

Вот он медленно, будто нехотя поднялся по ступеням, распахнул двери, в последний момент вдруг обернулся, точно почувствовал на себе её взгляд.

Она невольно отпрянула, хотя среди кустов он и так вряд ли сумел бы её разглядеть на таком расстоянии.

Когда Долматов скрылся из виду, она поднялась и уверенно двинулась в сторону «ЭлТелекома».

До конца обеденного перерыва оставалось ещё полчаса.

Полина поднялась на лифте на седьмой этаж. Перед приёмной остановилась в нерешительности. Вдруг эта Алина не ушла на обед? Как объяснить сейчас свой визит? Да там как ни объясняй, а она и на пушечный выстрел не подпустит её к Долматову. Прямо цербер.

Полина осторожно приотворила дверь, заглянула в приёмную — за стойкой никого не оказалось. Вошла — действительно пусто. Путь открыт. Но вместо облегчения, она вдруг разволновалась до дрожи. Ещё и сердце снова припустило, как ненормальное. Пришлось разбередить рану — напомнить себе, как он с ней обошёлся, всколыхнуть боль и злость.

Никуда дурацкая дрожь, конечно, не делась, но хоть решимости прибавилось.

Глубоко вдохнув, как перед прыжком в неизвестность, Полина распахнула дверь в кабинет директора.

Ремир сидел за столом, сосредоточенно глядя в монитор.

Повернулся на шум, увидел её, и тотчас выражение лица его разительно переменилось. Хмурая складка между бровей разгладилась. Губы слегка приоткрылись, как будто он хотел что-то сказать, но не решился. И столько всего промелькнуло в его глазах: и удивление, и растерянность, и смятение, и что-то новое, непривычное, отчего на душе вдруг стало так трепетно, что дыхание перехватило.

Впрочем, Полине удалось быстро с собой справиться.

Призвав злость, она подошла ближе, вперилась в него немигающим взглядом и с удовлетворением отметила, что вполне, оказывается, может, смотреть ему в глаза и не терять рассудок.

И странное дело — у неё даже возникло на миг ощущение власти над ним. Пускай этот миг был коротким, почти мимолётным, но зато таким упоительным!

Глава 21

Ремир сто раз пожалел, что поехал в Забайкалье разбираться один, без Астафьева. Уж за два дня, наверное, империя не рухнула бы. А вот авария на базовой станции была действительно крупной.