Моя любовь, моё проклятье

Она стояла напротив, опустив голову. Так близко, что он чувствовал её едва уловимую дрожь. И запах её, уже знакомый и такой волнующий, обволакивал, невольно напоминая совсем о другом и заставляя сердце биться быстрее и быстрее.

— Прости, — снова повторил он тихо, хрипло. — Полина…

Она подняла глаза, и от этой невыносимой зелени его так и захлестнуло жаром.

Но тут сзади приоткрылась дверь, кто-то вышел.

Вздрогнув, она выскользнула из-под его руки, отпрянула в сторону.

Ремир снова привалился спиной к стене, пытаясь выровнять тяжёлое дыхание и унять нахлынувшее так некстати волнение, пока Полина разговаривала с медсестрой. Точнее, засыпала её вопросами, но та больше фыркала и раздражалась с видом мученицы.

Когда недовольная медсестра отбилась наконец от приставаний и скрылась за соседней дверью, Ремир снова подошёл к Полине. Но момент был упущен, и то незримое, что так спонтанно вспыхнуло минуту назад между ними, теперь рассеялось.

Впрочем, нет, его-то к ней тянуло не меньше, и кровь горячая пульсировала, и сердце из груди рвалось. Но Полина смотрела на него отстранённо и строго.

Стало вдруг неловко, даже стыдно из-за собственных эмоций, скрыть которые сейчас никак не получалось.

Затянувшееся молчание теперь не нагнетало напряжение, а, наоборот, расхолаживало.

Не зная, что ещё сказать, Ремир в десятый раз повторил:

— Прости.

Она отвела взгляд, но ответила:

— Почему вдруг вы изменили мнение?

Тут он просто не знал, что сказать. Вопрос поставил его в тупик. Как ей объяснишь в нескольких словах всё то, что уже третью неделю выжигает душу? Как тут внятно ответишь, если у самого в голове и в сердце сплошной сумбур?

— А что с тендером? — спросила вдруг она.

Он нахмурился, с трудом переключаясь. При чём, вообще, тут этот тендер?

— А-а, да нормально всё. Мы выиграли.

— Всё ясно, — невесело усмехнулась она. — Вы просто поняли, что я говорила правду, да?

— Ну, можно и так сказать, — растерянно пожал он плечами, искренне не понимая, сейчас-то на что она сердится?

— Ремир Ильдарович, — совсем уж сухо и холодно продолжила она. — Я ещё тогда хотела поблагодарить вас за то, что вы заплатили за Сашину операцию. Спасибо большое.

— Не понимаю, о чём ты, — помрачнел он.

Вот же трепло, этот доктор! «Я молчу о вашем участии!».

— Я всё знаю, — упрямо произнесла она. — Знаю, что вы оплатили всю сумму. И я очень вам благодарна. Я, конечно же, всё вам верну. Скоро продам…

— Что ты несёшь? — вскипел Ремир.

Отнекиваться и дальше было глупо, но вот это: верну, продам — какого чёрта она так его оскорбляет?

— Я не хочу быть вам должна.

— Что за ересь! При чём тут ты? — в глазах полыхнула злость. — Знаешь что, ты думай о дочке лучше и не майся всякой дурью. Кому будет лучше, если ты в позу встанешь? Уж точно не ей. Мало ли на что ещё для неё деньги понадобятся.

— Я… — начала Полина, но он так на неё посмотрел, буквально придавил взглядом, что она сразу смолкла.

— О дочери думай, — жёстко, даже грубо бросил он, развернулся и стремительно пошёл прочь.

Глава 28

— Всё хорошо, просто замечательно. Переводим из реанимации в интенсивную терапию, — сообщил Яков Соломонович. — И то, думаю, лишь на три-четыре дня, так что во вторник Полиночка, приходите с вещичками, положим вас с Сашей в общую палату. Я там вам говорил, какие надо с собой иметь документы, всё есть? Собрали?

Полина кивала, ушам не веря. В течение нескольких недель она слышала от этого старика, как всё угрожающе плохо, как в будущем может быть ещё всё хуже или вообще может ничего не быть, и вдруг — хорошо, замечательно… Ещё и по имени назвал её девочку!

Страх за Сашку, он стал как вторая кожа, настолько привычен, насколько вообще можно к этому привыкнуть. Ведь каждое утро она просыпалась с этим страхом, каждый вечер — засыпала, и в промежутке научилась с ним сосуществовать. Иногда он притуплялся и позволял чувствовать что-то ещё помимо, иногда наоборот — сжимал все внутренности до боли, и тогда для неё всё меркло. А теперь вдруг этот страх отпускал, потихоньку, по капле. И только теперь становилось ясно, насколько сильно он давил на неё. И опять же не верилось — неужели это всё позади?

А ночью, пока лежала без сна, непрошено в мысли вторгся Долматов. Встреча их сегодняшняя в больничном коридоре потрясла её и взволновала, несмотря ни на что.

Тогда она, конечно, опешила — никак не ожидала, что восточный князь сподобится явиться сам, к ней, в убогую больницу. И для чего? Чтобы лично принести извинения. Немыслимо! Позавчера бы кто сказал такое — ни за что не поверила бы. И извинялся ведь, может, и слегка косноязыко, но совершенно искренне. Тронуло это, конечно, как бы она ни старалась «держать марку».

А потом в нём что-то прорвалось и её потянуло за собой неодолимо. Оказавшись вдруг с ним лицом к лицу, она чуть не погрузилась снова в этот омут очертя голову.

Но, к счастью, вовремя появилась медсестра, самая, кстати, противная из всех. Один взгляд на её вечно недовольное лицо запросто убьёт весь пыл и отрезвит кого угодно.

Точнее, кого угодно, кроме Долматова. Ему, похоже, вообще было плевать на то, где он, кто вокруг. Он вообще никого, кроме неё, Полины, не желал замечать. А как лихорадочно горели его глаза!

Правда, отметила она, что блеск этот горячечный был какой-то совсем нездоровый, и лицо, к тому же, бледное, и губы спёкшиеся, и от тела жар. Он же болен, догадалась. И внутри что-то дрогнуло, почти сломило её твёрдость, почти заставило уступить ему.

Но потом она вдруг поняла — а будь у тендера другой исход, Ремир так и считал бы её подлой сволочью. И дальше бы не верил и даже мысли бы не допустил, что может быть иначе. И оскорбление бы то ужасное считал оправданным.

Да, всё так он ей не верит, не доверяет и заведомо готов обвинить без шанса оправдаться. И это оказалось вдруг очень больно, даже несмотря на его извинения.

Нет уж, решила для себя Полина, глава под названием Ремир Долматов для неё пережита, завершена и в скором времени, хочется надеяться, будет забыта.

***

В шестиместной палате оказалась всего одна свободная койка — у самого окна.

Днём Полина на это не обратила внимания, не до того было — пока обустраивалась, постоянно отвлекаясь на суету вокруг, на всякие мелкие дела, пока носила Сашку на процедуры, да и просто никак не могла рядом с ней набыться. Исцеловала всю. А вот ночью из всех щелей допотопной, деревянной рамы нещадно тянуло. И ко всем прочим неудобствам добавился страх, что слабенькую Сашку может продуть, хоть они легли головой подальше. Так что Полина только и делала, что постоянно проверяла, прикрыты ли ушки.