Моя прекрасная преподавательница, или беременна от студента
Шрифт:
Кат притормозил и пока раздумывал — будить ли Алину и как это лучше сделать, она сама открыла глаза.
— Ой? Приехали? — Алина потерла веки, как заспанная девочка. И почему-то тепло разлилось в груди Вяземцева, захотелось обнять ее еще такую сонную, теплую, укутанную в серый пуховичок и синюю шапку…
Э-эх! Он купил бы ей норковую шубу, самую лучшую и шапку. Нет! Три, четыре набора шуб и шапок, чтобы выбирала — в чем пойти.
А еще сапожки вместо угг, которые Алина носила всю зиму.
— Спасибо. Простите, я заснула.
Она неловко улыбнулась, подхватила сумку
Алина остановилась, развернулась и посмотрела вдруг так… Все читалось в ее взгляде. И этот укор: а ведь я вам поверила, так что же вы делаете, студент Шаукат Вяземцев? И этот преподавательский строгий запрет: вы не должны, вам не следует! И осуждение: мол, вы же обещали, Шаукат Вяземцев, только подвезти, ничего более…
Кат замер, остановился и лишь облизал губы. Которые даже покалывало от желания коснуться раскрасневшихся губ Алины… Похожих на сладкие ягоды… Вишня на морозе… Как сладко… томительно желанно и… недоступно…
Она отступила к забору, вытащив из сумки ключи и замерла.
Да, мать твою! Кат не мог, просто не мог преодолеть молчаливый запрет Алины. Обмануть ее ожидания, поступить неправильно. Она ничего не сказала, но охладила, остановила и обездвижила.
Лишила воли и напора.
Какое-то время они так и стояли, ощущая, как напряжение буквально звенит во влажном зимнем воздухе.
С колес машины Ката медленно стекали комки подтаявшего снега на чистый проезд к дому Алины. Плюмц… плюмц… Падали и растекались медузами.
Фонари уже начали светить ярче, а серые сумерки вуалью накрыли поселок.
Наконец, Кат отмер. С трудом поборол желание все-таки поцеловать Алину, что-то сказать о своих чувствах, намерениях и… отступил. Она слишком устала. Она не хочет. Она не считает это правильным. Этого ему хватило, чтобы отступиться.
— Отдыхайте. Спасибо, что согласились со мной проехаться.
Вот и все, что он сказал.
Алина отмерла следующей.
— Вам спасибо за заботу и… понимание…
Ну да! Понимания у него сегодня хоть ведром черпай, желания — хоть море наполняй. А вот силы воли сделать хоть что-то против ее требований нет.
Кат кивнул и вернулся в машину.
Алина скрылась за калиткой забора. Щелкнул замок.
Кат ударил руками по рулю.
Да мать же твою! Он собирался… Он столько всего собирался…
И ничего не сделал.
Хотя нет! Он кое-что все же сделал! И даже многое! Выполнил данное Алине слово и совершил пусть крошечный шажок на пути к ее доверию.
Алина
Когда Шаукат подвез меня, я чувствовала, что он хочет меня поцеловать. Прямо тут, возле забора. Какая-то часть меня тоже хотела этого, а какая-то сопротивлялась. Я не могла сказать нет, но и согласиться не могла тоже.
Я ощущала, что все это неправильно. Студент целуется с преподавательницей перед экзаменами. Вся эта ситуация выглядела для меня слишком нечистой. Я смотрела в голубые глаза Шауката и хотела бежать, но
ноги словно вросли в землю.Внутри разливалось приятное тепло от мысли, что он не забыл, не оставил ухаживания. Все еще хочет… со мной встречаться. Что меня сейчас останавливало? Экзамен, который Шаукат мне еще не сдал. И на котором совсем не хотелось неловкости, недоверия или двусмысленности. Я все еще сомневалась в Вяземцеве. Однако весы качнулись в его сторону.
Я думала о том, что если после экзамена он куда-то меня пригласит… Черт! Может и соглашусь. Ну хотя бы попробую.
Если уж этот богатый, красивый мужчина, любимец женщин, несколько месяцев не оставляет мысли со мной встречаться… Может стоит дать ему шанс?
Тем более, что, встречаясь с Иреком, я не ощущала и половины того, что чувствовала, просто находясь рядом с Вяземцевым. Волнения, трепета, тепла, которое охватывает, сменяется холодом и снова превращается в жар. Приятный и совсем не жгучий. Желания слушать любую болтовню спутника. Просто находиться рядом и глупо смеяться над его шуточками, даже если те неудачные.
В конце концов, я еще женщина! И я хочу, хочу всего этого!
Я шла домой с мыслями об этом.
А на следующий день меня ждала новая смущающая встреча с Шаукатом Вяземцевым.
Рано утром мне позвонила известная художница Елена Баженова-Велльская. Я не то чтобы прямо всерьез занималась рисованием… Так, иногда баловалась. В юности закончился художественную школу, но потом пошла по пути технаря. Кандидатская, преподавание, докторская…
Классика любого фанатика своего дела. Который помешан на науке, вузе и получает не столько зарплату, сколько компенсацию за потраченные нервы при виде своей зарплаты.
Однако время от времени я с удовольствием бралась за карандаш. Ну и, естественно, любила сама посещать выставки. И вот вначале прошедшего лета я попала на выставку Баженовой-Велльской и разговорилась с ней.
Елена оказалась очень приятной и совершенно незвездной женщиной. Матерью четверых замечательных ребятишек и вообще интересной собеседницей. Мало того, когда-то она тоже работала в вузе и преподавала не что-нибудь, а физику! Правда, физику плазмы, а не общую, как я. Удивительно, сколько между нами оказалось общего!
Физик физика видит даже в лирике!
Как говорил декан нашего факультета «В наших дипломах написана не специальность, а диагноз».
Слово за слово, я обмолвилась, что иногда тоже рисую и показала фото своих работ. И Елена пообещала пригласить меня на одну из выставок графики. Я уже и забыла об этом. А вот Баженова-Велльская, кажется, нет.
— Алина? Как ваши дела? — приятный голос художницы звучал оптимистично.
— Жива, пока сессия не закончится. А там увидим, — усмехнулась я.
— Держитесь! Мы, отставные вузовские педагоги, с вами всем сердцем! Ну а я хотела пригласить вас на новогоднюю выставку графики в «Свете творчества».
— Это когда?
— Развеска через неделю. Вы можете просто завезти полотно и оставить там хоть сегодня. Сама выставка открывается 25 декабря.
— Боюсь, не попаду. У меня перед Новым годом сплошные экзамены и консультации.