Моя профессия спаситель

— Слушай, Бараш, — господин с невыясненной фамилией кашлянул в кулак. — Нелдер говорил, что ты вроде знатный диагност?

— Да? — от удивления Сатор даже позабыла на прозвище обидеться.

— Так да. Не глянешь? А то я чего-то… Ну вот засело и не отпускает, понимаешь! Если опять будет расхождение диагноза[3], то меня старший по головке не погладит. Мало ли? Да еще мужик этот от госпитализации отказался. Я уж Брунеру подсовывал, он и посоветовал к тебе сходить. Мол, ты глазастее.

— Ну-у, давайте, гляну, — согласилась Анет не слишком уверенно, пытаясь заправить волосы за ледяные уши — короткие кудряшки заправляться не желали, вываливались.

После Брунера — одного из старейших и, что гораздо серьезнее, опытнейших врачей смены — что-то там «смотреть» было откровенно страшновато. Да Сатор и самого старика побаивалась, уж больно значительно он выглядел. Главное, Ани пребывала в глубокой уверенности: о ее существовании Брунер и не подозревает.

— Ну вот, смотри, — бородатый наклонился-навис сверху, подсовывая ей под нос карту вызова. — Мужик, сорок пять лет, хроническая язва. Обострение, надо понимать. Боли, рвота — все как по учебнику.

— А монитор что показал? — Спросила Анет, пытаясь отодвинуться от листка, назойливо лезущего ей в нос.

— Да, монитор, — вроде бы смутился бородач, вытаскивая из кармашка карты кристалл записи, не очень умело разворачивая тускловатую смазанную проекцию. — Уже смотрел, нету там ничего.

Сатор изящным выверенным жестом — и, чего уж там, не без здоровой порции самолюбования — крутанула проекцию, щелкнула пальцами, делая изображение четче и ярче, ткнула ногтем.

— Вот! Нет, не туда смотрите, чуть левее. Теперь видите? Боюсь, никакая у вашего мужика не язва, а самый настоящий инфаркт.

— Да нет тут ничего, — заявила Вернер, перегнувшаяся через левое плечо Ани — от докторши терпко и совсем не по ночному пахнуло сладкими духами. — Вернее, что-то есть, но… Сомневаюсь я.

— Об абдоминальной форме[4] никогда не слышали? — ощетинилась Сатор.

— Я много о чем слышала, — не без язвительности приподняла брови брюнетка, — даже про пятнистую лихорадку Скалистых гор. Но такие редкие звери, да в наших широтах…

— Инфаркт от широт не зависит, — огрызнулась Анет, возвращая кристалл бородачу, — а на вашем бы месте я пациента все-таки проверила. Мой дядя такие предчувствия, вроде ваших, называет врачебной интуицией.

— Ах дядя, — многозначительно улыбнулась Вернер.

— Он, — подтвердила Ани, одергивая халат. — Я своими родственниками довольна, а вы?

— Наверное, у тебя диплом с отличием? — Вернер эдак многозначительно глянула на бородача. — И в школе круглой отличницей была?

— В частной гимназии, — поправила Сатор. — Правда, читать мониторы меня не там научили. Но в остальном вы абсолютно правы. Извините, мне нужно отойти.

Ани вышла, тихонько прикрыв за собой дверь. На душе было мутно и кошки когтями поскребывали. Ну вот с чего, спрашивается, завелась, едва не нахамила? Дядю невесть зачем приплела. И без того к ней здесь относятся, мягко говоря, не слишком дружелюбно. И вот стоило оно того?

А, может, на самом деле стоило?

* * *

Такое у людей любой профессии иначе как: «сама себе нагадила» — не называется. Связалась с этим инфарктом! Мало того, что не слишком приятный осадок остался, отношения наверняка подпортила, так еще и наворожила. Сначала почти два часа провозилась с не слишком понятной аритмией у молодого и с виду вполне здорового мужика, естественно, уверенного, что с ним «ничего такого» нет, а потому не желавшего в больницу ехать. Так под самый конец смены нарвалась на стенокардию, расцветшую на фоне хронической ишемии.

Женщина, сильно смахивающая на постаревшую гувернантку — идеальную такую, будто прямиком из иллюзион-спектакля — конфузилась, поминутно извинялась, что позабыла с вечера лекарство принять, от чего и случилось беспокойство, порывалась напоить Анет чаем, свое состояние упорно именовала «грудной жабой», а Сатор «барышней».

Но, главное, стенокардия оказалась подлой и упрямой, боли никак сниматься не желали, несмотря на все уверения дамы, будто она «буквально» возродилась. И Ани начала подозревать, что без госпитализации тут никак не обойтись. А это было не слишком хорошо: утро, в больнице не до приема «свежих» пациентов, других, насущных дел хватает. Сколько бабушка прождет, пока ее осмотрят, неизвестно и чем за такое небрежение отплатит вот эта стенокардия, неизвестно тоже. В общем, ничего приятного, зато плохого целая куча.

— Все-таки вам надо выпить чаю и непременно с брусничным вареньем, — убежденно заявила дама в очередной — десятый, наверное, — раз. — Что вы надо мною сидите, барышня? Понимаете ли, грудная жаба со мной не первый год, знаю я ее натуру. Минут через двадцать все пройдет. Я полежу, оно и пройдет. Что ж вам высиживать? Пойдите на кухню, я сейчас объясню, где у меня и что…

— Да нет, спасибо, — вымучила улыбку Ани, жестким опытом отученная по чужим квартирам шастать, — я уже напилась.

Сатор еще раз посчитала старушкин пульс, встала со стула, к кровати придвинутого, отошла к окну, за которым покачивалась мокрая века пожелтевшего клена. Ветка будто увидела ее, тихонько стукнула в стекло. Анет вздохнула и отвернулась, легонько задев локтем кабинетный портрет[5], стоявший на краю секретера. Пришлось наплевать на ноющую поясницу, нагибаться и поднимать. А подняв и перевернув портрет, как стояла, так и застыла.

— Согласитесь, я была хороша? — не без кокетства, но все-таки смущенно поинтересовалась дама, приподнимаясь с подушек.

— Угу, — буркнула Сатор, не придумав ничего умнее.

Старушка в молодости и впрямь отличалась миловидностью, хотя на гувернантку была похожа еще сильнее, чем сейчас: строгий узел волос без единой высвобожденной прядки, темное платье, воротничок под горло и ни намека на драгоценности. Вот только Анет поразила не сидящая в громоздком старомодном кресле женщина, а стоявший позади нее мужчина. Собственно, никакой это не мужчина был, в смысле, не посторонний мужчина, а вовсе даже дядюшка Лангер собственной персоной. Только моложе лет на тридцать. И руку на плече «гувернантки» он держал так, как не держат коллеги или, допустим, друзья. Ани не могла бы сказать, что в его позе было эдакого, но вот как-то сразу понятно: любовники они. Но не супруги — это тоже понятно.

Может, дело в цветах, которые дама на коленях держала? Или в очень довольной улыбке дядюшки?

— А кто это с вами? — выпалила Сатор, но тут же исправилась. — Извините, это не мое дело, конечно.

— Отчего же? — улыбнулась дама, которой на самом деле наконец полегчало. — Видите ли, это мое самое большое огорчение. Даже я бы сказала, самое большое разочарование.

— Ваш муж? — эдак наивно спросила Анет, возвращая портрет на секретер.

— Что вы, барышня, — весело и очень звонко, молодо рассмеялась старушка. Правда, тут же закашлялась, откидываясь на подушки. — Нет, мой супруг был военным и ничуть меня не разочаровал.

— Вам сейчас лучше не разговаривать, — предупредила Ани, снова нащупывая бьющуюся жилку на истонченном запястье.

— Конечно же, прошу простить мою болтливость, — смутилась дама, — вам не интересно, естественно.

— Нет, не в этом дело, мне очень интересно, но в вашем состоянии…

— К Леди мое состояние! — фыркнула старушка. — Состояние всегда при мне, а вот поболтать удается нечасто. Хотите, расскажу про свое разочарование?

— Хочу, — на этот раз вполне искренне улыбнулась Ани.