Моя профессия ураган

Впрочем, Тигэ была тут как тут. Каким-то образом она оседлала одну из кобылиц и объездила ее, несмотря на все ее выходки и штуки. И ездила на ней, вместо того, чтобы скакать сзади на своем старом мерине, которого я специально купила для нее из уважения к ее старости. Я ж ее предупреждала!

— Девочка моя, не родился еще тот, которого не может усмирить старуха Тигэ, прожив всю жизнь с принцессой и ее отпрысками… — хладнокровно ответила та.

Я только фыркнула.

— Ну, смотри, — сказала я. — Я не виновата. Мне только лучше, если тебя повезем поперек седла…

Но пока поперек седла часто возили меня, ибо Тигэ беспощадно и бесчеловечно меня скручивала, пользуясь тем, что я еще не отошла от болезни, и безжалостно меня порола за каждую мою выходку. Я только жалобно вопила:

— Радом!

Но Радом не вмешивался. Тэйвонту не вмешиваются в действия женщин, к тому же старых. Это их волчий закон. Их женщины и сестры могут лупить их как угодно и делать что угодно, тузить их, а они, только прячут болезненные места и не сопротивляются. Впрочем, последнее часто бесполезно, ибо женщины более ловки в обращении с оружием, еще и с таким садистским, типа железной палочки с локоть.

Мужчина лишь уходит и пытается ускользнуть от разъяренной женщины. Только в спарринге в учебном бою, понарошку, тэйвонту сражается с женщиной. Или в настоящем бою, если она на вражеской стороне. Но этого не бывает, ибо тэйвонту издревле между собой не сражаются, даже если состоят во враждебных партиях — все знают этот закон. А у дожутов нет женщин. Потому — все для блага Дивенора, нет розни!

И даже принцы, изредка грызясь между собой, никогда не втравливали в свои распри тэйвонту… Те охраняют и помогают им, и только.

Потому Радом женские отношения предоставил мне самой. Тем более, что угрозы жизни та не несла…

А скорей была доброй и заботливой бабушкой…

Боже мой, как она меня била! А я же уже взрослая! Меня же никогда до этого не били! Ибо ребенок лишь обозлится на родителей и возненавидит их, и замкнется на пороке.

Да и не было нужды — при нормальном воспитании ничто ненужное не придет в голову и ребенок доверяет родителям и подчиняется им из любви. Обычно ударами пытаются исправить свои собственные огрехи…

Но лишь забивают их внутрь, возводя стену между детьми и собой, и сея семена ненависти и зла в семье. Ребенок, который был наказан силой, у того, у которого он должен искать защиты, никогда уже не будет прежним… Можно наказать, лишив лакомства или даже посадив целый день чистить сапоги, хотя это не поможет, но никогда нельзя допускать унижение детского достоинства. Ибо вы его защита!

Достоинство не должно быть унижаемо ни при каких условиях, иначе скоро при взрослении вы рискуете увидеть в глазах ребенка равнодушие, чуть только он станет старше и самостоятельнее. Сколько матерей, жалующихся, сделавших себе старость одинокой своими собственными распускаемыми руками. Ребенок охотно послушает вас, если вы будете с ним, и будете заниматься! Ох, как послушает!

На какие только жертвы он не пойдет, чтобы заслужить ваше внимание!

— То-то твоя принцесса была избалованной, — злорадно сказала я, после того, как была в очередной раз выпорота. — Ты спутала суровость жизни ребенка, где царит тренировка, труд и напряженная суровая дисциплина обстоятельств и жизни, с жестокостью обращения. Выражение "кто жалеет ребенка — тот губит его" относится именно к условиям его жизни, когда все делают за него, окружают его роскошью и смотрят ему в рот, вместо того, чтоб окунуть его в суровый труд и даже полуголодную суровую жизнь тренировок и испытаний без излишеств. Но, наоборот, выявляя ему полную любовь. Воспитывать должны обстоятельства и традиция, дисциплина и строгость тренировок должна уже быть как бы закачана в учебное заведение, как нечто незыблемое, а учитель должен быть очагом света и любви, магнитом сердца, вдохновляющим и подымающим ученика. Это не он заставляет и утверждает военную дисциплину и повиновение, а традиции и обстоятельства. Только при таком двухстороннем давлении можно достигнуть правильного воспитания без расхлябанности и попустительства. И ребенок не станет отлынивать у любимого учителя, ибо с другой стороны ему жгут пятки, чтоб он не медлил. Как в замке Ухон. Где чудовищность суровой жизни, тренировок, испытаний сочетается с настоящим братством настоятелей, учителей, мастеров и учеников. Устав должен быть незыблем, он не может быть нарушен, но внутри его ты должна являть любовь. Там где порка, там ненависть и тупая казарма, калечащая и развращающая души. Вот!

Я показала ей язык.

Тигэ неожиданно улыбнулась.

— То-то я гляжу, что-то не то с тобой происходит! Становишься совсем принцессой!

Я взмолилась.

— Тигэ, обвенчай нас! Не заставляй меня так унижаться перед Радомом, как я и представить себе не могла! Говорят, ты получила сан! Зачем ты нас мучишь?

— Аэнский! — сказала Тигэ.

— Один черт, — махнула рукой я. — Лишь бы Радому было легко на душе…

Тигэ тихо наклонилась ко мне.

— Девочка, я замужем за Рихадо…

— Ах! — охнула я. — В сто лет? Чем же вы занимаетесь?

— Не важно, — махнула рукой Тигэ, — главное, что я кое-что вижу, чего не сказала Радому и чего ты еще даже не видишь сама, — тихо сказала она, пользуясь, что Радом отъехал. — Хотя у тебя голос и фигура девчоночьи, но с самого начала ты даже не замечала, но вела себя и говорила с другими мужчинами и парнями как это делает долго замужняя аэнская и славинская женщины. В этих странах высокой и непоколебимой этики у них вырабатывается определенная реакция и свои жесты, почти сразу предупреждающие мужчину, что она замужем. И потом, есть определенные линии поведения… И ты делала это бессознательно, долгой привычкой — я видела вас с Радомом — еще даже до того, как вы пытались пожениться. Это не было от ума — это была просто долгая привычка, вкрапленная годами брака…

Я ахнула, зажав рукой рот.

— Не говоря уже о том, что у тебя на двух пальцах многолетние следы от брачных колец по аэнскому и Славинскому обряду одновременно… Это бывает, когда славинки или аэнки женятся на иностранцах. А они любят это делать из этих двух стран обоюдно, усиливая связи… Следы остались, хотя ты уже месяц носишь кольца на других пальцах… И отпечаток поведения кроме как с Радомом у тебя всегда типично женский, замужний, хотя ты этого даже не понимаешь и не замечаешь… И это не новое… Но глаз замужней тэйвонтуэ трудно обмануть… Ты была замужем! И есть, если быть точной!!!

Она еще много чего сказала, объяснив… А я потом, отъехав, горько и отчаянно плакала. Встревоженный Радом только пытался добиться от меня причины, что я плачу уже второй час, но я, отчаянно замахав головой, отвернулась, оттолкнув его, и дальше избегала его. Он попробовал вытряхнуть разъяснение у Тигэ, но там натолкнулся на стойкое молчание.

Весь день бродила я, печальная, вдали от Радома. Уходя от него всякий раз, когда он делал попытки приближения, и всплакивая при этом. При виде его мощной гордой фигуры, безнадежно потерянной для меня, у меня всякий раз сжималось сердце.

Наконец он не выдержал:

— Любимая, что случилось? — моляще спросил он. — Что сказала тебе эта старая ведьма?

Я расплакалась у него на груди.

— Ты… Ты… больше не будешь любить и уважать меня… Я не могу выходить за тебя замуж… Тигэ сказала, что я уже скорей не девочка и уже была замужем… и может даже беременна… и… может один раз рожала, — я совершенно разревелась, пытаясь оттолкнуть его.

Но, к моему удивлению Радом явно повеселел.

— Всего-то?

Я подняла заплаканную голову.