Моя профессия ураган
Шрифт:
Доктор вытер пот и обернулся ко мне…
— Спасибо, — совершенно другим голосом потрясенно и даже почтительно сказал он.
Я же, застонав, схватилась за голову, ибо резкий рывок при броске вызвал ноющую тупую боль в висках и голове и резкую потерю зрения. Прикрыв глаза на мгновение, я сказала:
— Я, конечно, не знаю, как им пользоваться… — виновато сказала я, не понимая, почему надо мной смеялись. Слишком туманилось. — Но, по-моему, оружие как оружие… Раз аэнец сделал такое, будьте уверены, что он умеет им владеть… Я видела вещи и похлеще… — я в отчаянии сжала виски, ибо голова просто разрывалась. — Самая простая палочка может стать смертельной в опытных руках… А этой штучкой, я полагаю, разбивают шлемы… Очень удобно…
Я в изнеможении откинулась на стенку, не в силах выдержать
— У нее жар! — ахнул он. — Живо носилки, болваны!! И ты, племяш, болван, — рявкнул он, — неужели не увидел, что она больна, так еще и с молотком сунулся!!!
— Я никогда не болею, — запротестовала я, но протест вышел каким-то тихим.
Хотя мне казалось, что я стараюсь говорить громко…
Но на меня накатила странная волна и голова закружилась, а голоса то приближались, то удалялись куда-то вдаль, и я обессилено облокотилась на стену. Я слышала какие-то крики, суету вокруг меня, несущую нас…
— И где она умудрилась ее подхватить…
— Я никуда не заезжала кроме Ригэ и Санэ… — протестовала я, но получалось как-то против воли вяло.
— Вот уж эти упрямые тэйвонту! — расплываясь, осудительно сказал доктор. — Они всегда все знают лучше всех. Да вчера передали по солнечному телеграфу, что в
Ригэ эпидемия инфлюэнцы!
— Я! — но меня не слушали и куда-то несли…
— Да отпусти ты его! — кто-то пытался разжать мою руку, ибо я даже в таком положении умудрялась заламывать и тащить стонущего и ввизгивающего врага за собой, мгновенно ловя любые изменения на ощупь и все равно скручивая его, как бы меня не несли…
— Не… — медленно через силу сказала я. — Он тогда ударит меня молотком…
— Видишь, дурак, — кто-то выговаривал несчастному лекарю. — Чокнутый, как ты умудрился молоточком… молоточком заболевшую тэйвонтуэ?!
— Так откуда я ж знал, что она бешенная!?! — это был истерический вопль истерзанной пытками души. — Я ее десятой дорогой обойду, а мне ведь еще молоток из головы собаки выковыривать!
А может, все и не так было, ибо я уже проваливалась в глубокую пропасть, у которой не было конца…
Глава 27
Огонь цветет… Эти умноженные в бесконечность рассеченной психикой цвета заставляют меня кричать… Кто-то подносит мне воду, я захлебываясь пью, но ничего не вижу — в голове ослепительные, в нечеловеческих красках, словно слепящие зеркала, пылающие протуберанцы, странные облики такой небывалой утонченности и красоты… Я кричу… Я испытываю страх перед собственным воображением, рисующим мне картины такой немыслимой красоты, от которых можно сойти с ума и забыть прошлое… Даже если всплывали мои собственные воспоминания, они словно утончались, теряя насыщенную грубость, и становились чистым прозрачным светом… Чистым безосновным, струящимся и пронизывающим светом бесконечной глубины, и этот свет захватывал с собой сердце… и от этих красок я испытывала почти телесно ощутимую, тянущую сердце радость, и радость, иногда переходящая в экстаз, заливала тело горячей и сладостной волной… Вся моя жизнь оказывается тут, в одной точке, ее можно взять рукой… Я смеюсь…
Как просто… Это я! Вся моя жизнь, все мои мысли — они здесь, одна точка, которую я охватываю всю… Огонь цветет… Он становится вдруг бесконечным морем, трепещущей радостью, и по этому морю плывет, захлебывается брызгами убаюканная покоем душа, отдыхая в блаженном трансе… Но кровь бьется в виски, а вымотанный, усталый мой мозг ревет на бешенном ходу, перейдя все грани реального… И я кричу… Огонь цветет… Инерции бесконечных направлений движения Сознания, что имели место за всю жизнь, вдруг воскресли, ожили все направления мысли… Вся жизнь вдруг вместилась в один миг, момент, точку всеми своими плоскостями и гранями, всеми своими деталями, всеми своими звуками и красками… Я не могла пошевелить
головой, ни даже приподнять ее, задыхаясь, но это только для тех, кто смотрел со стороны… Мне же казалось, что я бешено устремляюсь, как комета, в межзвездных просторах, качаюсь, плыву, по огненному морю, живу так, как еще никогда не жила среди радужного шаления, урагана, в блаженном божественном мерцании… Будто попав в космический простор в шале огненной, радужной феерии огней…Смутно сознается, что кто-то пытается влить мне лекарства, держит мои руки, пытается успокоить, когда я мечусь, встревожено склоняется надо мной, и я вижу такие родные усталые глаза… Они встревожено приближаются, они что-то ищут в моем лице… Кто-то отчаянно кусает губы, когда мне тяжело, когда наступает кризис, и силы покидают меня… Я вижу глаза, наполненные горем, кто-то что-то кричит, все мечутся, суетятся… Пытаются втолкнуть в рот ужасно горькую гадость… Но я качаю головой, вернее мне кажется, что я качаю, я кривлюсь — мне не хочется отвлекаться сюда, куда зовет меня чужая боль…
— Кризис, — я слышу чей-то холодный голос. — Она или выживет или… Скорей всего "или"… — говорит он устало.
— Доктор, сделайте что-нибудь! — отчаянно, в муке и так безнадежно, словно теряет все, кусая губы, говорит какой-то человек, протягивая к нему руки.
Кажется, по лицу у него текут слезы, но он их не видит… Никогда я еще не слышала, чтоб в суровом мужском голосе было столько горя и терзания.
— Я попробую, но это очень опасно, — наконец неохотно говорит он. — Она может погибнуть…
— Я сделаю все… — тихо говорит человек.
Я спала? Или бредила? Для меня это не имело значения… Здесь все было стянуто в одну точку — и вся моя жизнь, которую я охватывала одним чувством со всеми ее бесчисленными подробностями, и все мои мысли, даже детские, которые были не когда-то, нет, а здесь и сейчас, и все мои чувства за всю мою жизнь сияли, будто и не гасли… По желанию я могла выделить любой протяженный участок чувства на любом времени, просто обратив больше внимания, но и тогда оно просто становилось ближе к сердцу… Я и переживала, нет — я охватывала прошедшее, переживая его в одной точке, в которой не было не прошлого, ни будущего, а здесь и сейчас… Все было неслыханно ярко, ощущения были острыми, какими никогда не были в реальности… Но они были здесь, и были в сознании здесь, здесь и сейчас… Так смешно было ощущать протяженность, сжатую в точку, но времени там не было… Я охватывала периоды времени, переживая их, но это переживание было, при всей яркости, в одной точке, в одном тянущем чувстве — я могла тянуть его сколько угодно, переживая целый период, при последовательном разворачивании в точке и в целый период… Я видела и переживала свое детство, видела свои собственные детские мысли, но они были здесь, со мной, сейчас… Это было мое Сознание…
Что я еще помню? Чьи-то ласковые руки переодевают меня, но я так слаба, что у меня есть более яркое, более интересное… Все обычное кажется бессмысленным и бесцельным… Но меня слишком много, чтоб быть в одном этом месте… Меня ласково уговаривают, словно маленького ребенка, а когда я начинаю метаться — меняют компрессы… И тогда я вижу, насколько устали эти родные руки… С характерным шрамом на левой руке… Но все это зыбко, нереально, и оно исчезает, нереальное, будто дым…
Все, что я когда-либо видела, все облики и картины красоты, все чудеса искусства были передо мной… Одновременно, одним целым, сливаясь и переливаясь… Точно никем никогда не созданная гигантская энциклопедия искусств… Все виденные за жизнь шедевры были такими яркими, такими четкими и такими волнующими, какими никогда не были… Время шло. Что такое время идет?
Для меня время не шло. Оно сошлось тут и бурлило, вихрилось в водовороте, кружилось, как смерч… Все время сошлось в одну точку, но жило… Все время, с самого начала было и жило тут… Со всеми своими красками, звуками, запахами, словно в неком новом измерении, и с теми измерениями мысли, чувства, радости, экстаза, что никакими красками не вообразишь… Дух мой играл этим, переливался, как капля росы, всеми цветами радуги, отражая в себе все время, весь мир, все жизни людей… И в то же время оставаясь каплей, самостоятельной каплей, которая жила, смеялась, творила…